227.

227.

Послушай, как в саду, где жимолость цветет,

Снегирь на персике заливисто поет!

Как трель его с водою схожа чистой,

В которой воздух преломлен лучистый!

Мне грустно до смерти, хотя меня

Дарили многие любовью, а одна и нынче влюблена.

Скончалась первая. Скончалась и вторая.

Что сталось с третьей — я не знаю.

Однако есть еще одна.

Она — как нежная луна.

В послеобеденную пору

Мы с ней пойдем гулять по городу —

Быть может, по кварталам богачей,

Вдоль вилл и парков, где не счесть затей.

Решетки, розы, лавры и ворота

Сплошь на запоре, словно знают что-то.

Ах, будь я тоже богачом,

Мы с Амарильей жили б здесь вдвоем.

Ее зову я Амарильей. Это

Звучит смешно? Ничуть — в устах поэта.

Ты полагаешь, в двадцать восемь лет

Приятно сознавать, что ты поэт?

Имея десять франков в кошельке,

Я в страшной нахожусь тоске.

Но Амарилье, заключаю я,

Нужны не деньги, а любовь моя.

Пусть мне не платят гонорара даже

В «Меркюре», даже в «Эрмитаже» —

Что ж? Амарилья кроткая моя

Умна и рассудительна, как я.

Полсотни франков нам бы надобно всего.

Но можно ль все иметь — и сердце сверх того?

Да если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…»

Она ему ответила бы: «Нет!

Я к платью моему не дам вам прикоснуться:

Ведь у меня есть друг, которого люблю я…»

И если б Ротшильд ей сказал: «А как же имя

Того… ну, словом, этого… поэта?»

Она б ответила: «Франсисом Жаммом

Его зовут». Но, думаю, беда

Была бы в том, что Ротшильд о таком

Поэте и не слышал никогда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.