Горький (настоящая фамилия Пешков) Алексей Максимович (1868–1936)

Горький (настоящая фамилия Пешков) Алексей Максимович

(1868–1936)

О своем знакомстве с Чеховым, состоявшемся в Ялте в марте 1899 года, Горький писал: «Рад я, что встретился в Вами, страшно рад! Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел» (письмо Чехову, 23 апр. 1899 г.).

К тому времени Горький хорошо знал творчество Чехова, перечитав едва ли не все, что было опубликовано. «Сколько дивных минут прожил я над Вашими книгами, сколько раз плакал над ними и злился, как волк в капкане, и грустно смеялся подолгу» (письмо Чехову, 24 окт. – 7 нояб. 1898 г.).

В свое понимание чеховского творчества Горький привносил свойственный ему романтический пафос и приподнятость. Мир Чехова казался ему «огромным», исполненным сильных страстей, могучих движений души, титанического отчаяния и протеста. Таким же «огромным», «могучим» казался ему и сам Чехов: «Я – фантазер по природе моей, и было время, когда я представлял Вас себе стоящим высоко над жизнью. Лицо у Вас бесстрастно, как лицо судьи, и в огромных глазах отражается все, вся земля, и лужи на ней, и солнце, сверкающее в лужах, и души людские. Потом я увидал Ваш портрет, это был какой-то снимок с фотографии. Я смотрел на него долго и ничего не понял…» (письмо Чехову, первая половина января 1899 г.).

Эти письма совсем еще молодого, широкого и щедрого в выражении своих привязанностей и антипатий писателя вызывали, вероятно, улыбку у Чехова. Но в целом горьковское понимание смысла, исторической значительности, художественной ценности чеховского творчества было несравненно более тонким и правильным, чем уныло-нравоучительные стереотипы либеральной критики, рассматривавшей Чехова в общем ряду с тогдашними «властелинами дум», среди которых были не только Гаршин или Г. Успенский, но и такие, ныне совершенно забытые, беллетристы, как Шеллер-Михайлов, Потапенко, Вас. Немирович-Данченко, Альбов, Баранцевич и др.

Горький в своих письмах редко ограничивался частными замечаниями или похвалами, стремясь к обобщенным суждениям, до сих пор сохраняющим историко-литературную и теоретическую ценность. Он был в числе первых, кто отметил, что чеховская драматургия представляет собою «новый род драматического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа». Серьезным было и замечание Горького о «Даме с собачкой» в письме, посланном после 5 января 1900 года: «Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро – насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время – факт! Дальше Вас – никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах…»

Есть какая-то непреодолимая словарная трудность, не позволяющая сказать, что Чехов был в литературе предшественником или учителем Горького. Они были современниками, но принадлежали не только к разным поколениям, но, пожалуй, к разным литературным эпохам. «Горький моложе нас с тобой, у него своя жизнь», – заметил Чехов в письме к Вл. И. Немировичу-Данченко 2 ноября 1903 года.

Советы и замечания, часто довольно суровые, которые он давал Горькому, отражали высокое совершенство, стилистическую скромность и простоту его собственного искусства, но едва ли годились для писателя с ярким приподнято-романтическим стилем, каким был Горький. «У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: «Человек сел на траву»; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «Высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь…» Грубить, шуметь, язвить, неистово обличать – это несвойственно Вашему таланту… я посоветую Вам не пощадить в корректуре сукиных сынов, кобелей и пшибздиков, мелькающих там и сям на страницах «Жизни» (А. М. Горькому, 3 сент. 1899 г.).

Две знаменитейшие пьесы, шедшие на сцене Московского Художественного театра в начале XX века – «На дне» (1902) и «Вишневый сад» (1904), – связаны между собою определенным художественным противоречием. «Человек – это звучит гордо», – провозгласил горьковский Сатин. «Какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать», – возразил ему чеховский Трофимов (см.: Громов М. П. О жанровой природе пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад»//А. П. Чехов – великий художник слова. Ростов-на-Дону, 1960).

В отношениях Чехова и Горького особое место заняла история издания первого собрания сочинений. Право на него в 1899 году приобрело книгоиздательство А. Ф. Маркса, выплатившее Чехову 75 тысяч рублей. Уже через два-три года А. Ф. Маркс получил более 200 тысяч рублей прибыли. Выяснилось, что договор был несправедливым, и Горький попытался добиться его пересмотра, чтобы издать сочинения Чехова на условиях более выгодных. Своему помощнику по издательству «Знание», К. П. Пятницкому, Горький писал: «Мысль об издании его рассказов «Знанием» не дает мне покоя. Заложим жен и детей – но вырвем Чехова из Марксова плена!» (9—10 авг. 1901 г.). Правда, этот замысел осуществить не удалось – Чехов не стал затевать тяжбу с Марксом.

С Горьким связано одно из самых ярких общественных выступлений Чехова, сложившего с себя звание почетного академика, когда правительство, не посчитавшись с волей Академии наук, не утвердило Горького в этом звании.

В 1900 году Горький опубликовал статью «По поводу нового рассказа А. П. Чехова «В овраге», в которой по-новому поставил проблему чеховского мировоззрения. Ему принадлежат также написанные в 1905 году воспоминания «А. П. Чехов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.