Говорили, что его настоящая фамилия Эпштейн
Говорили, что его настоящая фамилия Эпштейн
В конце 1986 года, когда перестройка начала плавно набирать обороты, по инициативе заведующего отделом литературы «Огонька», горячего радетеля отечественной культуры Владимира Петровича Енишерлова мы решили попробовать опубликовать стихи великого поэта Николая Гумилева, имя которого было в забвении целых 60 лет. В советские годы он считался контрреволюционером, и о возврате его творческого наследия читателям и во сне никому не снилось. Завотделом, согласовав проблему с главредом, поручил мне заняться письмом в Политбюро. В течение короткого времени мне удалось собрать подписи под этим письмом видных деятелей советской культуры. Первую подпись поставил Валентин Распутин. Специально за этим я летал к нему в Иркутск. Не за очерком, не за интервью, а за одним-единственным росчерком пера под обращением государственного значения. Недешево обошелся издательству «Правда» этот автограф. У Распутина я пробыл 10 минут. Ближайшим рейсом вернувшись в Москву, я помчался в Ленинград к Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, который с воодушевлением принял наш призыв. Затем свои подписи поставили Сергей Бондарчук, Евгений Евтушенко, Евгений Велихов, Илья Глазунов… Отказался только Роберт Рождественский, мотивируя тем, что он не участвует ни в каких коллективных акциях.
Конверт с письмом я отвез в ЦК партии для передачи секретарю ЦК КПСС, члену Политбюро Яковлеву… И, о чудо! Буквально в ближайшем номере появились стихи опального поэта. Это была сенсация. Впервые за 60 лет открытая, наша советская, не тамошняя, не американская публикация стихов трагически погибшего поэта, мужа Анны Ахматовой. Люди не верили своим глазам…
Не могу не вспомнить ошеломляющую реакцию миллионов читателей на публикацию Артема Боровика о службе в армии США и на его мужественные афганские очерки. Артем казался еще совсем мальчишкой, открытый, прямой, упрямый. Он не боялся рискованной командировки в пекло страшной войны, а погиб в мирное время на вершине своей карьеры. Не исчерпав ни творческих, ни организаторских способностей. И, конечно же, Артем Боровик тоже творил под зорким оком Александра Николаевича, «дяди Саши», как иногда мы его называли.
Яковлев был открытым человеком, а его атаковали, как правило, исподтишка. В последний же год его пребывания в Политбюро «ура-патриотическая» братия поперла в открытую. Коротич вспоминал, как Яковлев удивленно показывал ему листовки, разбросанные на Старой площади, у входа в ЦК. В них сообщалось, что он происходит из старой еврейской семьи, а настоящая его фамилия Эпштейн. «У нас в Ярославской области и евреев-то почти не было», – окал он по-волжски и хохотал.
Думаю, вряд ли среди советских партийных иерархов был человек такой широкой образованности и глубокого ума. Система приподняла его и, испугавшись, быстро убрала-упрятала, понизив в должности и рангах, потому что он был слишком умен и честен, чтобы и дальше оставаться в лидерах и идеологах главной партии.
За Яковлевым закрепились титулы «архитектора перестройки» и «отца гласности», которые до сих пор используются как людьми ему симпатизирующими, так и противниками. С самого начала перестройки Яковлев оказался основной мишенью политических атак со стороны лидеров коммунистического фундаментализма, шовинистических и антисемитских группировок. Бывший председатель КГБ В. Крючков обвинил Яковлева в связях с западными спецслужбами. По требованию Яковлева это обвинение было расследовано Генеральной прокуратурой, которая установила клеветнический характер утверждений Крючкова.
Отвечая на обвинения в «антипатриотизме», Яковлев говорил: «Патриотизм не требует шума. Это, если хотите, в известной мере интимное дело каждого. Любить свою страну – значит видеть ее недостатки и пытаться убедить общество не делать того, чего не надо делать».
Он ушел из жизни и впрямь непобежденным. Несломленным. Он умер тихо. Но прожил так громко и всеохватно, как искрометный майский гром.
Октябрь 2005
Данный текст является ознакомительным фрагментом.