Глава 31 СЕМЬЯ И ОБЩЕСТВО

Глава 31

СЕМЬЯ И ОБЩЕСТВО

Время опять торопило Голсуорси: ему необходимо было срочно заканчивать работу над «Сагой», так как 20 октября они отправлялись в Америку. На сей раз, если не считать постановок «Простака» в Канаде и «Без перчаток» в Нью-Йорке, это был скорее зимний отдых, чем деловая поездка. Голсуорси уже узнал на собственном опыте, сколь требовательна американская публика, как она ненасытна в отношении лекций, речей и приемов.

К счастью, лето 1920 года в Уингстоне прошло относительно спокойно. Роман «Сдается внаем» был вчерне закончен в начале сентября и доработан в Гроув-Лодже до середины октября, к их отъезду. Даже для Голсуорси, который никогда не вырезал из прессы отзывы на свои произведения и был довольно равнодушен к мнению публики, было ужасно обидно уезжать за два дня до выхода в свет романа «Сдается внаем» (22 октября). Ведь оценка этой книги была решающей для судьбы всей трилогии. Однако реакция критики и в Англии, и в Штатах вызвала разочарование. Ч. Э. Монтегю[123] в рецензии в «Манчестер Гардиан» отмечает, что война не помешала планам Голсуорси относительно «Саги о Форсайтах», и высказывает сожаление, что в трилогии нет «той напряженности, вызываемой изображением неких животных инстинктов», которая «заставила бы кровь быстрее течь по жилам книги».

Голсуорси пробыли в Америке и Канаде с октября по апрель 1921 года. Десять недель они провели на ранчо Сан-Исидро в четырех милях от Санта-Барбары. «Хозяйкой этого ранчо, состоявшего из множества разбросанных посреди апельсиновых и других деревьев маленьких бунгало, являлась английская леди миссис Харлей Джонстон, и атмосфера была очень домашней и уютной... Единственное, что омрачило наш прекрасный отдых, это бронхит бедной Ады, который очень мучил ее по ночам. Чуждаясь многолюдных сборищ, мы редко выбирались куда-нибудь, но время проводили чудесно». Голсуорси играл в теннис и много писал, хотя и не создал ничего существенного – несколько рассказов и пьесу «Семейный человек». Им пришлось также пережить небольшое землетрясение, «которое чуть не разрушило нашу спальню на втором этаже».

После двух месяцев, проведенных в Аризоне, в конце долгой зимы они ненадолго приехали в Нью-Йорк, где Голсуорси прочел две лекции и где они еще раз испытали на себе американское гостеприимство. Обратный путь в Англию на лайнере «Адриатика» проходил в весьма светской обстановке: они сидели за отдельным столиком для «избранных», среди которых были также супруги Дринкуотеры[124] и кузен Джона Фрэнк Голсуорси, тоже случайно оказавшийся здесь. 15 апреля они прибыли в Англию, а дома их «шумно приветствовал многоголосый хор собак и челяди».

Небезынтересен факт, записанный в тетрадь рукой Ады, но, несомненно, со слов Джона, что «важным событием того лета (1921 года. – К.Д.) стало создание деревенской крикетной команды. Дж. был ветераном команды и ее капитаном. Обычно на его счету было от одного до трех очков, но во время матча с командой Мортонхэмстеда он выиграл двадцать очков – к безмерному удивлению всех присутствующих...». В последний период своей жизни Голсуорси находился в определенной изоляции от литературного мира и поэтому больше интересовался делами своей семьи, а также деревенской общины. Он разошелся со своими близкими друзьями прежних лет – Конрадом, Эдвардом Гарнетом и Грэнвиллом-Баркером, и, хотя у него были новые приятели среди литераторов, такие, как Мейзфилд и Гилберт Мюррей, это были уже совершенно иного склада люди. У Джона с Адой не было детей, и он принимал огромное участие в своих племянниках и племянницах – детях Лилиан, Мейбл и Хьюберта. Рудольф Саутер, с тех пор как его отец после освобождения из заключения уехал в Германию, стал для Ады и Джона как сын, а после смерти в 1924 году его матери он и его жена Ви стали членами их семьи. Другой «протеже» Голсуорси была его родственница и крестница Дороти Истон, которой он не только давал наставления и советы, но и оказывал материальную помощь, снабжал ее деньгами, которые он шутливо называл «крыльями», необходимыми ей для того, чтобы она не испытывала материальных затруднений, развивая свой литературный дар. Среди членов семьи Голсуорси почти не было никого, кому бы Джон время от времени не оказывал финансовую помощь: семье Саутеров, племянникам Хьюберту и Мюриель, а также Дороти Истон, вышедшей замуж за Ральфа Ивенса, – всем им Голсуорси помог купить или построить жилье. Здесь уместно процитировать письмо Голсуорси Рудольфу, отправленное им в 1920 году из Испании и свидетельствующее о том, какое огромное чувство ответственности испытывал Голсуорси по отношению к своим родственникам:

«Есть еще одно важное обстоятельство, о котором должны помнить и ты, и твоя мать. Твой дедушка хотел, чтобы его деньги достались его детям и их потомкам поровну. Если английское правительство ведет себя столь не по-английски, лишая или конфискуя собственность англичанки (Лилиан. – К.Д.), чтобы удовлетворить желания другого английского подданного, то это обязывает меня, с благословения провидения, проследить, чтобы исполнению воли моего отца, который работал для этого всю жизнь, не препятствовали никакие материальные преграды. Твоя мать не должна мешать этому, единственное, что вы должны делать, – это принять участие в «эксперименте». И тебе совершенно не к чему становиться в позу. Видишь ли, не имея собственных детей, мы обязаны уделить тебе особое внимание; неужели ты не чувствуешь, как это смешно – разводить с нами какие-то церемонии по поводу денег?»

Кроме отеческого отношения к своим родственникам, Голсуорси испытывал чувство ответственности и выполнял определенные обязательства в отношении местной общины там, где он жил. В последние годы их жизни в Уингстоне это выразилось в создании крикетной команды Манатона. Причиной создания этой команды была не только любовь Голсуорси к крикету, но и желание предоставить его деревенской «семье» возможность почувствовать себя единым целым. И в Бери крикетная команда стала ядром общественной жизни; Голсуорси, бывший тогда уже довольно богатым человеком, испытывал чувство ответственности за людей, с которыми жил бок о бок.

«Приготовься играть в крикет и привези с собой спортивный костюм и обувь, – писал Голсуорси Рудольфу 21 августа. – В субботу состоится матч, в котором, полагаю, ты примешь участие, а в пятницу вечером тебе, возможно, придется немного потренироваться. Можешь не волноваться, вряд ли ты будешь играть хуже большинства из нас. Вчера мы играли с командой Мортона и разгромили их. Выиграли со счетом 119:63». Год спустя Дороти Истон стала свидетельницей, как «дядя Джек» и К.С. Эванс из издательства «Хайнеман» тренировались на лужайке, поставив Аду в ворота, а ее саму заставили отбивать мячи. Вскоре крестница Голсуорси стала разделять его увлечение; она считала, что это идеальная игра для спокойного, цивилизованного человека его темперамента. Эту игру Голсуорси любил и играл в нее до конца своих дней. Джек Детмор, редактор издательства «Хайнеман», вспоминает, как во время ежегодного матча между командами издательства и Бери одного из членов их команды едва не удалили за то, что он чуть не сбил Голсуорси: команде издательства была дана инструкция вести себя достаточно сдержанно, когда будет играть писатель, считавшийся их гостем. Тем не менее восхищение Детмора Голсуорси было совершенно искренним, и он вспоминал, как писатель, бывая в издательстве, разговаривал со многими сотрудниками, интересовался их проблемами и дарил им экземпляры своих книг с памятными надписями.

Но не следует думать, что крикет был единственным занятием Голсуорси тем летом в Уингстоне; во время отдыха в Санта-Барбаре ему пришла в голову идея новой пьесы, которая, как ему казалось, должна была принести удачу.

Ада писала: «Это единственная пьеса Голсуорси, закончив которую он был вправе сказать: «Ни один режиссер не посмеет от нее отказаться». Называлась пьеса «Верность», и работа над ней была главным занятием Голсуорси в то лето. В ней рассказывается, как де Левис, малосимпатичная личность (по национальности еврей), приехав погостить к своим знакомым, обвинил другого гостя, героя войны Дэнси, в том, что тот украл из его комнаты тысячу фунтов. Общественное мнение полностью на стороне Дэнси и направлено против де Левиса: в результате происшедшего его забаллотировали в клубе, а Дэнси предъявил ему обвинение в клевете. Однако впоследствии выясняется, что Дэнси виновен, и от стыда он кончает с собой.

Как Голсуорси и предсказывал, пьеса имела успех. Она пошла в театре в марте следующего, 1922 года и сразу же была признана критикой лучшей пьесой автора. «Санди Таймс» писала: «Это лучшее произведение Голсуорси... ее можно даже отнести к разряду классических».

Голсуорси было пятьдесят лет, когда публикация «Саги о Форсайтах» принесла ему мировую славу; он был еще достаточно молод, чтобы рассчитывать на то, что впереди у него годы творческого развития. Тщеславие его было удовлетворено, но счастлив он не был; дневник Ады прерывается в 1922 году нотой отчаяния, которая часто отзывалась эхом впоследствии: «Конец года был омрачен болезнью А.... Рождество прошло ужасно: и А., и Рода (горничная. – К. Д.) болели». Моттрэм также отмечает перемены, происшедшие в Аде и Джоне, особенно после того, как Голсуорси покинули Уингстон. «Постепенно я начал сознавать, что они стареют, как бы тщательно они это ни скрывали и как бы ни старались по-прежнему оказывать своим друзьям столько же добрых услуг, сколько оказывали прежде. Им так и не удалось оправиться от войны и моральных травм».