Я всё на дудочке играю

Я всё на дудочке играю

В трамвае

Глядят не злобно и не кротко,

Заняв трамвайные места,

Старуха – круглая сиротка,

Худая баба – сирота.

Старик, окостеневший мальчик,

Все потерявший с той поры,

Когда играл он в твердый мячик

Средь мертвой ныне детворы.

Грудной ребенок, пьяный в доску,

О крови, о боях ревет,

Протезом черным ищет соску

Да мать зовет, все мать зовет.

Не слышит мать. Кругом косится,

Молчит кругом народ чужой.

Все думают, что он бранится.

Да нет! Он просится! Домой!

Увы! Позаросла дорога,

И к маме не найти пути.

Кондуктор объявляет строго,

Что Парки только впереди.

А рельсы, добрые созданья,

На закруглениях визжат:

– Зачем не видимы страданья?

Зачем на рельсах не лежат?

Тогда бы целые бригады

Явились чистить, убирать,

И нам, железным, от надсады

Не надо было бы орать.

[2-я половина 40-х годов]

* * *

…Прощай, дерево,

Темнокорый ствол,

Зеленые листья,

Пышная верхушка.

Знал я тебя да с твоими братьями,

Видал, да рядом с товарищами,

Любил, да только со всем садом заодно,

А сегодня бреду

И вижу – беда пришла!

Братья твои живут,

А тебя, высокое, вихрь повалил.

Товарищи стоят,

А твои листья с травой переплелись.

Тут уж, друг,

На тебя одного взглянул,

От всех отличил,

Шапку снял…

Спасибо, друг,

Что жил-поживал,

Своей зеленью людей баловал,

Дыханием радовал,

Шорохом успокаивал.

Кабы мог, я бы тебя поднял,

У смерти отнял,

Кабы знал – я вчера бы пришел,

Живого тебя приласкал…

Поздно.

В саду стало пусто.

Заскрипели колеса,

Дровосеки приехали.

Прощай, друг безымянный…

[50-е годы]

* * *

Я прожил жизнь свою неправо,

Уклончиво, едва дыша,

И вот – позорно моложава

Моя лукавая душа.

Ровесники окаменели,

И как не каменеть, когда

Живого места нет на теле,

Надежд на отдых нет следа.

А я всё боли убегаю,

Да лгу себе, что я в раю.

Я все на дудочке играю,

Да тихо песенки пою.

Упрекам внемлю и не внемлю.

Все так. Но твердо знаю я:

Недаром послана на землю

Ты, легкая душа моя.

[1946 – 47]