Глава XIII. «Гулльский инцидент»

Глава XIII. «Гулльский инцидент»

9 октября. В ночь с 8 на 9 октября произошло событие, которое может стать роковым для нашей эскадры. Напряжение нервов, в котором находится весь личный состав кораблей с момента выхода из Либавы, вызвало наконец неожиданный разряд, последствия которого ужаснули нас самих.

Мы приняли первое «боевое крещение», выражаясь военным языком, но с кем мы сражались — сами не знаем. События разразились настолько стремительно, что до сих пор невозможно установить обстановку, приведшую к этому столкновению, и сделать правильные выводы, а поэтому приходится пока ограничиться записью голых фактов и запечатлеть непосредственные переживания трагической ночи.

Дело произошло так. Вчера весь день мы находились под гипнозом тревожных известий, получаемых по беспроволочному телеграфу с кораблей наших передовых отрядов.

Наши четыре броненосца все время были готовы встретить стремительную атаку миноносцев и ждали лишь первого сигнала, чтобы встретить врага ураганным огнем всех орудий.

Свободные от вахты и дежурства офицеры «Орла» собрались на юте у основания кормовой 6-дюймовой башни с подветренной стороны и вполголоса обсуждали положение, напряженно следя за горизонтом. Небо было облачно, но по временам луна показывалась в прорывы между тучами, и тогда ее отраженный свет давал достаточно хорошую видимость. Дул небольшой зюйд-вест с левого борта, и гребешки волн взбегали по завалу бортов до высоты иллюминаторов батарейной палубы.

Около 8 часов вечера с мостика прибежал на ют мичман Бубнов, где он все время находился в радиорубке, следя за получаемыми телеграммами, и сообщил ошеломляющее известие о том, что транспорт «Камчатка» со всех сторон атакован миноносцами и уходит от них разными курсами, отстреливаясь. Отбившись от отряда транспортов, шедших впереди нас, «Камчатка» оказалась позади миль на 30. Было непонятно, почему при ней для охраны в опасном районе не остался один из легких крейсеров или хотя бы пара миноносцев.

С мостика продолжали поступать новые сведения о дальнейших переговорах между «Суворовым» и «Камчаткой», из которых было ясно, что она никаких повреждений не имеет. Затем на некоторое время наступило затишье. Около 11 часов снова стали на телеграфной ленте получаться отрывочные записи: «Суворов, покажите ваш курс».

Но адмирал ответил: «Держитесь ближе к мели».

Общее впечатление было, что подозрительный запрос о курсе исходит не от «Камчатки».

«Орел» замер в ожидании. Все огни в палубах были выключены, и только у орудий горели синие лампочки. Истомленной дежурством команде был разрешен отдых, за исключением находившихся на вахте и на постах.

Я спустился в свою каюту и прилег на койку. Чувствовал я себя спокойно, но под покровом этого спокойствия скрывалось то напряжение воли и чувств, которое возникает в минуту действительной опасности, когда свое «я» растворяется в ощущении коллективной ответственности за порученное дело. Корабль, его вооружение, механизмы и люди сливаются в единое целое, и только пока эта связь крепка, он способен активно бороться за свое существование. И вдруг я отчетливо услышал выстрел, глухо раздавшийся где-то впереди, как будто с одного из головных кораблей.

«Неужели галлюцинация?» — успел я подумать и приподнялся на локте, еще не доверяя себе. Но нет! В одно мгновенье корабль ожил, как по волшебству, и заполнился неудержимым потоком хаотических звуков, казалось, вдруг вырвавшихся на волю из трюмов и погребов.

По палубам пронесся стремительный сигнал, и через секунду на корабле воцарился ад. В батарее, казематах и на мостиках загрохотали скорострельные орудия. Перекрывая их трескотню, заревели шестидюймовые башни. Сотни людей бежали по трапам сверху вниз и обратно, спеша на свои места по боевому расписанию.

Гремели элеваторы 75-миллиметровых орудий, выкидывая на палубу новые беседки с патронами. От элеваторов они катились непрерывными потоками, растекаясь по батарейной палубе. Когда я выбежал из каюты, то еще невозможно было дать себе отчет, что происходит наверху. Сначала стрельба шла по правому борту, следовательно, надо было полагать, что неприятель — справа. Но через минуту комендоры орудий 75-миллиметровой батареи левого борта также открыли свои порта и стали осыпать снарядами какую-то цель.

Бой с обоих бортов! Неужели мы окружены со всех сторон?

Через орудийные порта левого — наветренного борта стала захлестывать волна, отбрасывая людей от орудий. Скоро в батарейной палубе воды накопилось на полфута. Она с шумом перекатывалась, но в пылу боевого возбуждения никто на нее не обращал внимания.

Я вместе с трюмным механиком и рабочим дивизионом трюмных по боевому расписанию должен был находиться на своем посту — позади траверза батарейной палубы, наготове, чтобы по сигналу «водяной тревоги» бежать к району повреждения. Видя, что корабль охвачен суматохой, я условился с трюмным механиком и поднялся на спардек, чтобы самому хоть немного ориентироваться в обстановке.

Сразу трудно было что-нибудь понять. Лучи наших прожекторов беспорядочно метались во все стороны, их пересекали огненно-желтые вспышки выстрелов. Я встал у прореза коечных сеток для трапа на правый срез и старался отыскать глазами неприятеля, по которому шла столь бешеная артиллерийская стрельба из всех орудий, кроме двенадцатидюймовых.

Наши снаряды летели во все стороны. У самого борта вздымались водяные столбы от падения снарядов при выстрелах с большим углом снижения. Можно было подумать, что мы отбиваемся от подводных лодок. В то же самое время орудия стреляли с крайним возвышением на горизонт, где мелькали какие-то огоньки.

Над головой вдруг, как обезумевшие, затрещали пулеметы, установленные на марсе грот-мачты, и дождь стреляных гильз посыпался по палубе. Если дело дошло до пулеметов, то можно вообразить, что враг уже лезет на абордаж!

Кормовая 6-дюймовая башня дала залп с крайним углом поворота на нос. Волна горячего воздуха резко хлестнула меня по лицу и на время ослепила глаза. Я еле устоял на ногах, затем перешел взглянуть, что происходит на другом борту, и увидел направленный на нас из-за горизонта луч прожектора. В это время впереди — видимо, на «Бородино» — заревела 12-дюймовая башня, голос которой резко ворвался в артиллерийский концерт. В левый борт сильно била засвежевшая волна, а из портов нашей низко поставленной батареи продолжали сверкать молнии выстрелов.

Никаких неприятельских судов я нигде не обнаружил, а потому сначала не мог понять, по какой цели идет стрельба. Но при свете луча прожектора я видел, как всплески снарядов рвали гребни набегавших волн, казавшихся комендорам темными корпусами миноносцев.

Видя, что корабль охвачен паникой перед невидимым врагом, что стрельба никем не управляется, я понял: еще две-три минуты такого исступления, и наш «Орел зальет волнами через орудийные порта батареи. При малой остойчивости достаточно внезапного резкого поворота, чтобы корабль накренился, хлебнул воды через открытые порта, повалился и более не встал.

Вместе с трюмным механиком Румсом я поспешил в батарею. Там воды уже набралось почти по колено, и она через порог кормового траверза потоком бежала по коридору вдоль офицерских кают и добиралась до кают-компании.

— Открыть горловины бортовых коридоров, перепустить воду через нижние бортовые отсеки в кочегарки, пустить помпы и турбины!  — был дан приказ, и наши трюмные старшины Зайцев и Федоров бросились его исполнять.

Два верхних коридора по обоим бортам мигом заполнились водой, которая схлынула с палубы. С помощью командира средней батареи мичмана Туманова поспешили поднять ставни орудийных портов по левому наветренному борту и наглухо их задраили. С водой справились, и от сердца отлегло.

Когда эта опасность была устранена, я решил спуститься в машину к своему приятелю — старшему механику. Ведь там механики и вся машинная команда напряженно ждут в неизвестности разгадки происходящего наверху.

Ко мне обратился Иван Иванович Парфенов с вопросом:

— С кем мы сражаемся?

Сообщил то, что видел своими глазами:

— Миноносцев нигде не заметно, но мелькают какие-то огоньки на горизонте, по которым идет стрельба. Огонь открыли с головных судов.

Когда я снова поднялся на батарейную палубу, воды на ней уже не было. Молодцы трюмные успели перепустить воду на внутреннее дно кочегарки к помпам и откачали ее за борт.

С кормового мостика, где установлено десять 47-миллиметровых скорострельных орудий, прибежал прапорщик Калмыков. У него в руках осталась стреляная гильза патрона, потрясая которой, он бросился к нам с Румсом, крича:

— Я на мостике расстрелял все патроны. Люди разбежались, из погребов никто не отвечает, элеватор не работает. Укажите ради бога, где сход в мои патронные погреба!

Бедняга только утром получил назначение командовать орудиями кормового мостика, не знал своих людей и еще не изучил расположения погребов мелкой артиллерии. Румс показал ему шахту, и он стремительно загремел вниз по скобам.

В это время с командного мостика уже бежали боцман и горнист: «Отбой!» Но губы не повиновались бедному горнисту, из трубы он извлекал только совершенно нечленораздельные отрывистые звуки, а сигнала не получалось.

Остановить стрельбу было не так легко. Люди у орудий неистовствовали, пока у них были патроны. С мостика уже бежали по палубам и башням Шамшев, Славинский, Павлинов и насильно гнали комендоров от орудий, крича изо всех сил: — Прекратить огонь! Стоп стрелять! Отбой!

Я снова поднялся наверх. Воздух был пропитан пороховым перегаром. Прожекторы освещали печальную картину: справа в шести кабельтовых от нас плавал на боку, осев кормой, небольшой рыболовный пароход с красной трубой, сбитой мачтой и разрушенным мостиком. Надстройка на нем была охвачена огнем, и при свете пожара на фоне рубки мелькнула человеческая фигура с поднятыми кверху руками. А в этот момент сверкнул новый разрыв снаряда с одного из передних броненосцев. Яркожелтая вспышка пламени на секунду озарила погибавшее суденышко, прожектор потух, и все скрылось в ночном мраке.

Поблизости в перекрестных лучах мелькали контуры еще двух таких же рыболовных траулеров, но по ним никто не стрелял. На носу у них стояли треугольные паруса. И это были враги, угрожавшие нашим закованным в броню морским гигантам.

Сердце остро сжалось от боли, и на момент ожила перед глазами только что мелькнувшая картина гибели людей, виновниками которой были мы!

Наконец, огонь со всех передних судов затих. «Суворов» поднял лучи прожекторов, как шпаги, прямо вверх. Но транспорт «Анадырь», шедший в кильватер «Орлу», не мог успокоиться еще несколько минут и продолжал поражать воображаемого врага из своих четырех 47-миллиметровых скорострелок.

Постепенно на «Орле» психоз прошел, порядок и управление на корабле восстановились. В кают-компании собрались офицеры из башен, с мостиков и из казематов. Все они подавлены происшедшим. С опущенными головами сидели в полумраке кормового каземата и обменивались отрывочными фразами под впечатлением пережитых минут.

Выяснилось, что на командном мостике знали немногим больше, чем мы на палубах. Первый выстрел раздался с «Суворова», он же открыл и прожекторы. За ним немедленно подхватили огонь «Александр» и «Бородино», начав обстрел каких-то судов, попавших в лучи прожекторов впереди по курсу.

Что касается «Орла», то управлять его огнем оказалось невозможным и каждая башня, каземат и пушка действовали по собственному усмотрению. «Орел» успел сделать до 500 выстрелов из 75– и 47-миллиметровых орудий и не менее 20 из 6-дюймовых башенных орудий. У одного 75-миллиметрового орудия в центральной батарее оказалось оторванным дуло. Шамшев был уверен, что комендор второпях сделал первый выстрел, не отвинтив наружной крышки с дульного отверстия. Он снова зарядил пушку и уже собирался сделать второй выстрел, но прислуга подачи во-время его удержала, что предотвратило опасность взрыва орудия.

Насколько можно теперь догадываться, наш отряд броненосцев, пересекая ночью отмель Доггербанк — излюбленное место ловли сельдей в Немецком море, — наткнулся на рыбацкую флотилию и, приняв ее за отряд неприятельских судов, открыл огонь. А пароходики тащили сети, плохо слушались руля и не могли уйти с курса эскадры. Пока ошибка была обнаружена, часть ближайших судов была обстреляна и два из них, повидимому, потоплены.

Но более всего мы были поражены сообщением, что есть телеграмма с крейсера «Аврора» о повреждениях, полученных ею от наших перелетов. Оказывается, это она светила слева прожектором и навлекла на себя огонь. В нее попало пять мелких снарядов; один из них разорвался в каюте священника, которому оторвало руку и ногу, другим снарядом был ранен комендор. В критический момент наши крейсера неожиданно оказались в 30 кабельтовых слева от нас и попали под обстрел.

Общее настроение всей кают-компании, как всегда, выразил Гирс:

— Ну и отличились же мы!

Готовились к встрече с японцами целую неделю, а вместо них наткнулись на рыбаков и в результате чуть сами себя не перетопили!

Хорошенькое начало для эскадры, идущей в бой!

Ну, куда к черту нам воевать?

А наш чудо-адмирал, тоже еще — «Мальбруг в поход собрался»!

Не сумел организовать движение отрядов, их охрану и связь!

«Камчатка» шляется где-то сама по себе, «в отдельном плавании», и оказывается на 30 миль позади, когда ей надлежит быть в авангарде с отрядом транспортов.

Крейсера, вместо того чтобы освещать и охранять наш путь, оказываются у нас под боком и попадают под обстрел! Хорошо, что они еще так дешево отделались.

Но где же наш враг и кто его видел? И чем бы кончилось такое ночное столкновение, если бы японские миноносцы действительно атаковали нас?

Уже то, что ни один наш броненосец не получил попадания торпеды, доказывает, что сражались мы с привидениями, созданными нашим воображением. Да разве мы с такой «боевой подготовкой» способны отразить настоящую бешеную атаку готовых на гибель японцев?

— Кого же в таком случае мы обстреляли и потопили? — спросил старший врач Макаров.

Ответил старший штурман Саткевич:

— Судя по тому, что столкновение произошло у самой Доггербанкской мели, скорее всего надо полагать, что под наши снаряды попали голландские рыбаки.

— Ну, если это так, то инцидент можно будет уладить извинениями и соответственной компенсацией. Но что будет, господа, если на нашу беду рыбаки вдруг окажутся английскими? — тихо вымолвил Гирс, и на этот раз его вопрос повис в воздухе без ответа.

Будем ждать, что покажут ближайшие дни.

10 октября. Следующий после пережитых событий день прошел спокойно. Ни один из кораблей эскадры никаким нападениям не подвергался, и ничего нового, проливающего свет на трагические события злополучной ночи, мы не получили.

Вчера около 5 часов дня наш броненосный отряд встретил новую группу рыболовных судов, тащивших длиннейшую сеть в несколько миль. Рыбаки перегородили наш курс. Броненосцы пошли через сети с застопоренными машинами и, конечно, нарушили лов рыбы.

Только командир «Орла», не доверяя судьбе, столь неблагосклонной в прошлом к его кораблю, побоялся запутать винты и зацепить сеть рулем. Он упорно обходил рыбацкую флотилию, делая петли в несколько миль и задерживая весь отряд.

Погода нам благоприятствует. После тихого и ясного дня наступила совсем теплая ночь, которая, несмотря на тревожное настроение, заставила нас забыть Балтику с ее осенними непогодами, и мы предвкушали ожидающие нас впереди волшебные ночи в полосе тропиков. Сегодня зеркальная гладь не нарушается даже мелкой рябью. Я долго стоял на крыле мостика и весь отдался необыкновенному очарованию ночи. Поверхность моря превратилась в гигантское зеркало, отражающее небо с его звездными богатствами и млечным путем. В морской глубине под нами мелькают звезды, а горизонт, разделяющий воду и небесный свод, исчез из поля зрения. Корабли плывут по опрокинутому небу среди созвездий, как будто путь эскадры пролегает в эфире мирового пространства. Вторая полная луна светит нам из-под киля, и мы раскалываем ее своим форштевнем, а расходящиеся от хода корабля волны нарушают покой звезд, которые ныряют по изогнутым гребням. Впереди нас блестят бортами и жерлами орудий три наших спутника, а за кормой над взмученной дорожкой попутного следа мерцают топовые огни «Анадыря». Изредка попадаются встречные красавцы-парусники или мелькают огни освещенных пассажирских пароходов.

В 11 часов ночи на горизонте был обнаружен темный контур подозрительного судна, видимо, шедшего с нами одним курсом, но не имевшего отличительных огней. За ним внимательно следили со всех кораблей нашего отряда. Когда линия броненосцев с ним поровнялась, «Суворов» сделал предупредительный холостой выстрел из 47-миллиметрового орудия. На пароходе не видно никаких признаков жизни. Второй выстрел был сделан боевым снарядом под нос пароходу. После этого на нем, наконец, проснулись и загорелись отличительные огни. Это был мирный грузовик, вся палуба которого сплошь была загружена пиленым лесом.

С утра сегодня вступили в пролив Ла-Манш, пройдя через ворота Па-де-Кале. Справа показалась желтая полоска земли — туманные берега «гордого Альбиона», мимо которых мы проследовали в расстоянии около десяти миль. Как ни любопытно было видеть характерные подробности страны мореплавателей, но даже в сильный бинокль можно было видеть только освещенные береговые скалы.

Завтра мы должны войти во французский военный порт Брест, где предстоит большая погрузка угля. Брест охраняет подступы к Франции со стороны Атлантического океана и далеко выдвинут на западной оконечности полуострова Бретань. Подход к нему весьма затруднен массой скал, островов и подводных камней.

Со вступлением в Ла-Манш мы уже встретили зыбь, идущую с океанских просторов. Чувствуется мерное дыхание могучей груди Атлантического океана. Необычно длинный период волны при полном отсутствии ветра говорит о том, что она родилась не в тесных берегах пролива, а возникла на необъятных водных пространствах, разделяющих Старый и Новый Свет. Глазом нельзя уловить рельеф мощной зыбины, когда она надвигается на корабль и шутя вдруг поднимает его. Впервые мы испытываем настоящую килевую качку, идя навстречу движению волны, тогда как в Балтике даже в шторм корабль не делал столь заметных размахов. Период продольных колебаний — от 7 до 8 секунд.

12 октября. По расчетам штурманов, мы должны были подойти к Бресту вчера около 5 утра. Наши офицеры рассчитывали, что сегодня удастся провести вечер на берегу, в городе, попасть в театр, хороший ресторан и вознаградить себя за лишения и трудности походной жизни.

Готовясь к приходу в иностранный порт, усиленно наводили внешний лоск на корабли: чинили побитые трапы, красили борта, потертые при угольных погрузках. Но, видимо, Нептун на нас в обиде за обстрел рыбаков. В три часа перед рассветом он навел на нашем курсе такой густой туман, что адмирал не захотел рисковать кораблями при входе в Брест опасным фарватером и взял курс на пересечение Бискайского залива к северо-западной оконечности Испании, на мыс Финистерре. Поэтому в точности мы еще не знаем ближайшего пункта нашей стоянки. Сегодня весь день созерцаю Бискайку, о грозных бурях которой я наслышался еще в училище.

В огромный тупик Европейского континента, образуемый пересечением под прямым углом западного берега Франции и северного побережья Испании, Атлантический океан загоняет свои седые валы, катящиеся с западными ветрами от самых берегов Америки. Здесь создается невообразимая толчея от скрещения двух систем волн: прямых — с океана и отраженных от берегов. В силу этого качка в Бискайском заливе особенно тяжелая и опасная. Немало судов еще в отдаленные времена нашло здесь свою гибель. В 1870 г. во время внезапно налетевшего шквала опрокинулся килем кверху первый башенный броненосный фрегат английского флота «Кэптен».

Но сегодня Атлантический океан настроен мирно и только баюкает на своей груди наши броненосцы. Попрежнему с запада катятся валы мощной зыби, едва уловимые для глаза, но сказывающиеся сильными размахами килевой качки на наших кораблях. Броненосцы мерно ныряют в валы, погружаясь носом до самых якорных клюзов.

Я долго не мог оторваться от этой занимательной картины и, свесившись через леера на баке, целый час любовался контурами корабля через прозрачную толщу воды. Не менее занятно следить с кормового балкона за изумрудной дорогой, тянущейся ровной лентой за кормой.

Встречные суда попадаются редко. Иногда только появится на горизонте тонкая струйка дыма или стройная пирамида парусов трехмачтовой шхуны. Наш отряд продолжает следовать изолированно от остальных подразделений эскадры. Транспорты и миноносцы рассыпались по портам северной части французского побережья, а Фелькерзам пошел напрямик в Танжер, где должен будет дожидаться нашего прихода.

Что касается намеченной стоянки, то от адмирала по этому вопросу пока никаких указаний не поступало. Штурмана считают, что мы не можем идти дальше испанского порта Виго без пополнения запаса топлива: нижние поперечные ямы уже опустели. Пришлось прибегнуть к использованию последнего угля из верхних запасных ям на нижней броневой палубе, перегребая уголь в поперечные ямы к котлам. По подсчетам старшего механика, «Орел» расходует до 110 тонн в сутки при ходе в 10 узлов и покрытии всех судовых надобностей.