V

V

В конце января Набоков председательствовал на экзаменах: «Писать разборчиво. Одна тетрадка на человека. Чернила. Мысли сила. Сокращайте очевидные имена (напр., МБ). Не усугубляйте невежество красноречием. В уборную отлучаться не разрешается, разве что по предъявлении медицинской справки». Его вопросы продолжали удивлять студентов. Он просил то описать наружность Чичикова, то определить, из какого романа наугад взяты две строки. Чтобы усложнить последнее задание, он втискивал между цитат правдоподобного болвана — выдержку из газеты. Он не забывал и историю, требуя, чтобы студенты распознавали исторические детали, а не вдавались в обобщения: «Места и люди в „Мертвых душах“, „Холодном доме“ и „Госпоже Бовари“ — продукты творческой фантазии авторов, которые, однако, более или менее убедительно вписаны в некие исторические рамки. Осветите следующие темы: 1) Время описанных событий и время написания; 2) Элементы (помимо „лошадей“), которые определяют эпоху в каждом романе; и 3) Что вы считаете их вненациональными и вечными характеристиками?»³¹.

К концу семестра Набоков закончил следующую главу «Пнина» — глава 3, «День Пнина», тихий вторник, полный неудач и воздаяний в библиотеке Вайнделлского колледжа — и 1 февраля послал ее в «Нью-Йоркер»³². Издательство имени Чехова просило Набокова перевести его англоязычные романы на русский язык, но он считал, что гораздо важнее заново напечатать «Защиту Лужина» и «Приглашение на казнь» — лучшие его русские книги после недавно опубликованного «Дара». Когда Издательство имени Чехова ответило, что они предпочли бы напечатать то, что еще не выходило по-русски отдельной книгой, Набоков предложил «Весну в Фиальте», сборник рассказов, который должен был выйти в 1939 году во Франции, но помешала война. Издательство согласилось³³.

В середине февраля «Даблдэй» вернул рукопись «Лолиты», и Набоков сразу же послал ее Дусе Эргаз в Париж. Он предложил показать книгу Сильвии Бич, владелице знаменитого магазина англоязычных книг «Шекспир и Компания» на левом берегу Сены. В свое время Сильвия Бич рискнула напечатать «Улисса», отвергнутого всеми английскими издательствами. Набоков встречался с Сильвией в Париже в 1937 году и симпатизировал ей, к тому же ему нравилась идея поставить «Лолиту» рядом с «Улиссом». К сожалению, Сильвия Бич больше не издавала книг, и Дуся Эргаз показала рукопись мадам Дюамель из издательства «Табле ронд», выпускавшего англоязычный журнал «Пэрис ревю»³⁴.

К концу февраля Набоков написал половину 4-й главы «Пнина». В апреле он еще был «по горло в Пнине», но настроен дописать роман за лето. В мае он вновь погрузился в «Евгения Онегина», и в начале июня перевод был практически готов. Комментарии он надеялся привести в порядок к Рождеству³⁵.

Отправив «Лолиту» во Францию, Набоков пошутил в письме к Эдмунду Уилсону: «Боюсь, ее в конце концов опубликует какая-нибудь сомнительная фирма с названием из венского сна — напр., „Сило“». Шутка оказалась пророческой. В апреле Дуся Эргаз встретилась с Морисом Жиродиа, владельцем и основателем издательства «Олимпия»³⁶.

Жиродиа был сыном Джека Кахана, в тридцатые годы опубликовавшего «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» Генри Миллера, а также большое количество откровенной порнографии. В 1953 году Жиродиа остался без гроша и решил последовать примеру отца и печатать в Париже все подряд отвергнутые англо-американской цензурой книги. У него был хороший литературный вкус, он издал Сэмюэля Беккетта, Генри Миллера, Лоренса Даррела, Дж.П. Данливи, Уильяма Берроуза и английские переводы Жана Жене, но при этом сознательно, как он объяснял «Плэйбою», старался «быть неразборчивым, публиковать как хорошие, так и плохие книги: единственным общим знаменателем было то, что все они подверглись остракизму». Среди того, что Жиродиа издавал, три четверти составляло порнографическое чтиво, но он принимал свою репутацию порнографа «с радостью и гордостью»³⁷.

Дуся Эргаз мало что знала об этой новой фирме, а о Жиродиа судила по филиалу его фирмы, называвшемуся «Эдисьон-де-шен» и издававшему книги по искусству, который он продал одному крупному французскому издателю. К тому же в то время Жиродиа издавал английский перевод «Истории О», а ее повсеместно расхваливали. В отличие от других издателей, он не боялся публиковать роман, герой которого страдает сексуальным извращением. В середине мая Эргаз сообщила Набокову, что Жиродиа восхищен книгой и готов немедленно предложить условия договора. Набоков тут же послал телеграмму со своим согласием и в последовавшем за ней письме восторженно отозвался обо всем, что Эргаз доложила ему о Жиродиа («в течение нескольких лет был директором „Эдисьон-де-шен“, потерпел финансовый крах, зато издавал превосходно оформленные книги, выполненные с редкостными аккуратностью и совершенством»)³⁸. Впоследствии Набоков пояснял:

Я не был в Европе с 1940 года, порнографическими книгами не интересовался и потому ничего не знал о непристойных романчиках, которые стряпали, с помощью г-на Жиродиа, о чем он сам упоминает при всяком случае, наемные бездари. Я не раз задавался больным вопросом: согласился бы я столь радостно на публикацию «Лолиты», знай я в мае 1955 года, чем образован гибкий костяк его продукции? Увы, скорее всего, согласился бы, хотя и не столь радостно³⁹.

Он слишком радовался возможности опубликовать свой лучший роман, чтобы обращать внимание на странные высказывания Жиродиа по поводу «Лолиты». Дуся Эргаз писала: «Он не только находит книгу восхитительной с литературной точки зрения, но и полагает, что она сможет изменить отношение общества к любви того рода, который в ней описан, — разумеется, если в ней есть должная убедительность, жгучая и неудержимая страсть»⁴⁰. Похоже, Жиродиа решил, что Набоков и есть Гумберт, и не имел ничего против такого человека, даже готов был защищать его.

Еще даже не прочитав «Лолиту», Жиродиа стал настаивать, чтобы Набоков публиковал книгу под своим именем. Набоков просил Дусю Эргаз не соглашаться, если только Жиродиа не поставит это обязательным условием⁴¹. До сих пор он скрывал книгу и ее сюжет даже от Морриса Бишопа, своего ближайшего друга в Корнеле, но теперь решил посоветоваться с ним о целесообразности анонимной публикации. Бишоп оказался неподходящим советчиком: он считал, что история мужчины, любившего маленьких девочек, совершенно неприемлема в Америке, — и был прав. Он представлял себе гневные письма, которые хлынут в Корнель: «Этого извращенца Вы поставили учить мою дочь? Я собираюсь забрать ее из университета вместе с пожертвованными мною деньгами!» — и боялся, что начальство может уволить человека, которого сам он так хотел удержать в Корнеле. Бишоп даже не смог дочитать роман: Гумберт казался ему слишком уж отвратительным. Обиженный Набоков ответил: «Это лучшее, что я написал». Это разногласие на долгие месяцы охладило их дружбу. Тридцать лет спустя Элисон Бишоп заметила: интересно, что бы сказал ее муж, если бы узнал, что их пятнадцатилетняя внучка читает «Лолиту» в рамках школьной программы?⁴²

Вера и Дмитрий советовали Набокову подождать и не соглашаться на низкий гонорар Жиродиа, но ему не терпелось поскорее скинуть груз с плеч. Неопределенность положения мешала ему работать, и он хотел подписать договор до отъезда в отпуск. Кроме того, ему хотелось опубликовать «Лолиту» как можно скорее, а Жиродиа обещал выпустить роман в максимально короткие сроки. В результате 6 июня Набоков подписал договор с «Олимпией»⁴³.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.