Катаев Геннадий Николаевич

Катаев Геннадий Николаевич

Я служил в Алма-Ате, и в один прекрасный день мы узнали, что надо четыре человека вместе с генераторными машинами, подававшими питание для радиостанций. Вот и решили меня и еще троих ребят послать вместе с техникой в Афганистан. Начальство не хотело нас отпускать, но незадолго до этого мы проделали 500-километровый марш по горам под Алма-Атой, а прошел я его отлично, оценка по стрельбам тоже была высшей. И вот меня взяли как самого молодого, несмотря на сопротивление и ругань замполита, комбата и прочих офицеров, документы были утверждены. Сначала перебросили в город Фрунзе, там нас собрали в маршевый батальон, погрузили в эшелон, далее был город Мары. В Марах мы простояли месяц, проходя дополнительную подготовку, потом — в Термез. Там пробыли всего три дня, после чего 11 апреля 1980 года по понтонному мосту пересекли Амударью. Уже на афганском берегу на машины вместо ручника подвязали бревна, и наша колонна в 103 единицы вместе с единственным своим бэтээром без какого-либо сопровождения пошла на Кабул. Ночевали в Пули-Хумри, наутро выступили из Пули-Хумри на Кабул, там мы были 14-го числа.

По прибытии нас очень быстро распределили: основной состав батальона расположился в километре от Кабула у бывшего дворца Амина, а нас — несколько вырабатывавших энергию машин и двоих бойцов — оставили у сада Амина, там мы простояли месяц без всякой охраны. Только после этого нас распределили в часть, поселили в сорокаместных палатках. Наше подразделение связистов, по численности близкое к роте, называлось «группой узлов», оно было оснащено рядом специальных машин, поддерживавших связь 40-й армии с Союзом, — две машины были на базе «ГАЗ-66», а остальные — «ЗИЛ-131» и «Урал», было еще несколько стареньких 157-х, но их быстро заменили. На новом месте осваивались сами — сами окапывались, сами строились, сами себя охраняли, хотя по штату нас и должны были охранять мотострелки в составе роты и танк.

Со временем мы построили столовую, щитовой домик, кирпичи делали сами — месили ногами глину, сушили, резали специальным длинным ножом по 20 кирпичей. В форму ничего не добавляли, одна глина, и все, и кирпичи получались неплохие.

Я заранее готовил себя к армии, тем более я был охотник, поэтому служить мне было довольно легко — я был в неплохой физической форме и был приспособлен к выживанию. А вот, к примеру, ребята из Москвы были слабоваты, им тяжело приходилось.

— Каким было личное оружие связистов?

— Когда зашли в Афган, у меня был АКМ, на месте нас перевооружили на новые АК-74, гранаты нам не давали — они отдельно хранились в коптерке у старшины на случай нападения, оружейка была открыта, автоматы стояли в пирамиде прямо в палатке. В первый месяц, когда жили на «точке», спали с автоматом под боком.

После замены автоматов, чтобы привыкнуть к новому оружию, мы несколько раз выезжали на учебные стрельбы в сопровождении бэтээра, патронов ведь всегда хватало. Стрельбы были символическими — кто что повесил, по тому и стрелял, мишенями нам были панамы, бутылки, банки. Бинт в приклад мы не вставляли, единственное, как усовершенствовали оружие, — это перематывали два рожка, чтобы в случае необходимости быстро их перекинуть.

Пулеметы были только у «рэлейщиков» и «гэтэшников». И, как я уже упоминал, с самого ввода у нас был один свой БТР.

— Нападения на расположение «группы узлов» случались?

— Офицеры рассказали нам о том, что, когда мы стояли на краю аминовского сада, душманы хотели совершить на нас нападение из близлежащего кишлака, но старейшины не дали им сделать этого. За то, что старейшины не позволили напасть на нас, душманы увели всю молодежь кишлака в горы. Кроме этого случая, попыток крупных нападений на нас не было. Душманов с оружием в руках мне видеть не доводилось, ведь днем большинство из них мирно ковырялись в земле, а ночью брали винтовки и уходили в горы.

— Кроссовки не носили?

— Нет, как были на нас сапоги, так и остались, только спустя время весь батальон переобули в «мабуду», как мы называли кирзовые ботинки, и выдали брюки прямого покроя, а в остальном на нас оставалась обыкновенная полевая форма.

Снабжение поначалу было налажено плохо, только ближе к моему дембелю стало более или менее, а так — тушенка была основной едой. Вода была полностью привозная, сначала в бочки с водой кидали какие-то ампулы, но это было накладно, и в воду стали сыпать хлорку. Сырую воду не пили, ее, кипяченную и заваренную верблюжьей колючкой, набирали во фляжки на кухне. Единственным местом, где была пригодная для питья сырая вода, был дворец Амина, там из трубы бил родничок и была очень вкусная вода. Дворец стоял на сопке, и тому, как поступала туда эта вода, я до сих пор удивляюсь. Но если в твоей фляжке нашли сырую воду, то трое суток «губы». «Губа» была своя: из караульного помещения выгоняли 66-й, и ты там на лавочке отдыхаешь.

Отношения с офицерами там, кстати, были намного проще, чем в Союзе, большой строгости к нам не было. Командиром «группы узлов» у нас был майор Кабанов, мужик хороший, бывший паровозник. Моим ротным был капитан Коробкин — тоже человек неплохой, и старшина у нас был отличный, песни сочинял. Другое дело, когда приехала генеральская проверка из Москвы. Да какая там проверка! Под прикрытием бэтээра сопровождения генералов и полковников погрузили в «уазик», и они поехали тратить командировочные чеки и афгани в город: дубленки, аппаратура и тому подобное. Два раза так офицеры приезжали и исключительно за этим, а чтобы посмотреть, как ты живешь, как питаешься, — это никому на хрен не нужно было, они даже не зашли ни в одну палатку.

— С местными обмен продуктами был?

— Конечно, был — менялись, хотя толку от этого было немного. Могли поменять местным те же бревна, которые привязывали к машине, на джинсы, батники, парфюмерию или видеоаппаратуру. Вскоре в нашей палатке стояло сразу три магнитофона: «Сони», «Панасоник» и «Шарп», но вывезти хотя бы один из них через границу у нас не получилось, это могли сделать только офицеры, да и то по лимиту в соответствии с жалованьем. Платили нам там чеками, я, например, получал 9.20 чеков. Местные с радостью могли купить и обычный лом, ведь с металлом в стране были проблемы. Кроме редких случаев обмена, никакого общения с местным населением не было, к расположению части их не подпускали.

Нас предупреждали, чтобы ни в коем случае не брали у местных жевательные резинки, потому что был случай, когда бойцы купили у детей жвачки, а они оказались отравленными — ребята погибли.

— Какие функции выполняла ваша «группа узлов»?

— Мы поддерживали правительственную ВЧ-связь и связь всей 40-й армии с ее частями — это все обеспечивали мы, далее через нас шла армейская связь. То есть мы были центральным узлом, от которого распределялась вся сеть связи армии.

В рейды мы не ходили, караваны не охраняли, нашей единственной задачей было обеспечение бесперебойной связи. Случай однажды такой был, у нас тогда уже была одна машина космической связи на базе «Урала». И тут связь через спутник неожиданно пропала, по регламенту она могла прерываться не более чем на две минуты, за минуту и сорок секунд солдаты и офицеры связь восстановили.

Одной из немногих наших профессиональных вольностей была возможность позвонить домой родным, если, правда, неподалеку от дома была воинская часть. Ребята договаривались, узнавали позывные и звонили домой, но это было наказуемо, и сильно звонками никто не увлекался.

С частями армии ДРА мы практически не взаимодействовали, кроме одного бытового выезда, когда мы пофотографировались на осле.

Моей задачей было подавать непрерывное питание по кабелям к машинам связи, в автономном режиме они могли работать недолго.

— Как организовывалось охранение?

— Батальон стоял между сопками, вокруг нас были расставлены четыре караульных поста с караульными помещениями (палатки) и один замаскированный «секрет» на сопке, где дежурило по два человека примерно с 22.00 до 4.00 утра. Охранение было символическим, если бы душманы захотели, то они разнесли бы нас без особого труда, тем более наш батальон стоял с краю, примыкая к расположению стройбата, спецназовцев и еще какого-то подразделения у дворца Амина.

Когда штаб армии стал располагаться во дворце Амина, то и наш батальон спецсвязи перевели туда же. Это было уже перед самым моим дембелем, во дворце постоянно находилось трое наших дежурных связистов, возможность позвонить домой тогда отпала вовсе.

— Как сочетались виды связи?

— Кроме тех, которые я уже назвал, были: кабельная связь, «рэлейка», ГТ, «ракушки»; была и одна машина с системой «дельфин» — в кунг нас не запускали, все обслуживание системы, вплоть до уборки полов в помещении, осуществлялось офицерами. Была рота кабельщиков, занимавшаяся прокладкой линий связи, а неподалеку на сопке стояла их дополнительная «ракушка» на случай непредвиденной аварии. Кроме того, по паре машин нашего батальона с офицерами обслуги стояло по «точкам» опять-таки без прикрытия пехоты.

— Радиопомехи противник не ставил?

— Когда я служил, в 1980–1981 годах, такого еще не было. Душманы тогда были еще довольно плохо подготовлены и оснащены. Нашу внутреннюю кабельную связь также никто не нарушал, да и протяженность ее была очень небольшой — что-то около километра до сопки, кабель был просто проложен по земле внутри части.

— Как возрастала нагрузка на ваше подразделение во время проведения армейских операций?

— Когда где-то что-то начиналось, возрастала нагрузка, уплотнялся график дежурства — бойцы были на местах и днем и ночью. Так, например, случалось, когда уходил в рейд стоявший рядом с нами спецназ.

— Какое самое яркое впечатление вы вынесли для себя с той воины?

— Мы, кроме основных задач, обслуживали еще резиденции и посольства, протягивая к ним линии связи. Было обидно, когда мы возвращались на 66-м от какой-то резиденции и возле школы в одном из баков у нас закончился бензин. Мы остановились, сразу выставили боевое охранение. И тут в школе закончились занятия, на улицу вывалила толпа школьников, дети кидали в нас камни, а за их спинами стояли бородачи, а мы не могли ни чем-то ответить, ни стронуться с места. Этот неприятный момент я запомнил надолго.

И еще одно я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Однажды у нас погибло сразу шестеро парней, из них четверо дембелей. Мы тогда сами строились и часто ездили в одно ущелье за камнями для фундамента. Привыкли ездить без каких-либо проблем, наступила беспечность, и однажды машина попала в засаду: шестеро погибли, один тяжелораненый, двое легкораненых, а лейтенант и еще один солдат — чистые. Ребята загрузили камнем 131-й и возвращались обратно, неожиданно душманы огнем с двух сторон расстреляли выезжавшую из ущелья машину. Мотострелки подоспели на выручку и успели отбить оставшихся в живых. Это было 12 сентября 1981-го, как раз перед приказом.

Жалко погибших там ребят и очень обидно сегодня оттого, что ты никому не нужен сегодня, и это чувство обиды, граничащей со злостью.