20 октября. Родился Владимир Рудольфович Соловьев (1963) Путиводитель

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

20 октября. Родился Владимир Рудольфович Соловьев (1963)

Путиводитель

Если бы Ходасевичу попался в руки не «Дар» Набокова, а «Путин. Путеводитель для неравнодушных» Владимира Соловьева, он именно о нем сказал бы: «Его произведения населены не только действующими лицами, но и бесчисленным множеством приемов, которые, точно эльфы или гномы, снуя между персонажами, пилят, режут, приколачивают, малюют». Все приемы отечественной про— и контрпропаганды явлены тут в трогательной демонстративности, малюют, приколачивают и раскланиваются; думается, именно ради этого парада Владимир Соловьев и писал свою книгу, знаменующую конец эпохи.

Соловьев — в этой эпохе главный телеперсонаж. Если мы зададимся вопросом, почему так вышло, придется написать путеводитель по Соловьеву; если верить ему, как раз таким вопросом — почему именно Путин стал кумиром нации — озаботился летом 2007 года он сам. Ответ занял 400 страниц. Первая и главная черта этого дискурса, доведенного в «Путеводителе» до абсурда, — способность проговаривать очевидности с пылом и пафосом, ибо по нашим временам уже и таблица умножения — большая смелость. Эта манера произносить хвалы с таким же напором и дерзновением, с каким обычно выкрикиваются оскорбления, не нова и предсказана еще Шварцем: «Вы меня извините, ваше величество, я старик прямой и честный, но вы — гений». Соловьев идет дальше: плюньте в глаза всем, кто говорит, что вы гений. Все эти люди продажны и корыстны, они ни черта не понимают. Гоните прочь этих ничтожных лизоблюдов, топчите, попирайте ногами. Вы — не гений. (Пауза, вдох.) Вы — бог. Это и есть «любовь неравнодушных»: говорить о преданности с вызовом, с подмигиванием двумя глазами одновременно: очевидцам — «Ну вы же все понимаете». И адресату — «Ну вы же понимаете, что я всё понимаю». Сказав что-нибудь дерзновенное, спозиционировав себя как человека небывалой откровенности и осведомленности, автор тут же уравновешивает сказанное бронебойным комплиментом: «Когда разговариваешь с разведчиками, никогда не слышишь отзывов о Путине как о блестящем сотруднике». Оглушительная храбрость! «Я понял, что же помешало ему стать выдающимся разведчиком нашего времени. Образование! Путин слишком юрист, слишком законник!» Так же лестно объясняются в книге все недостатки Путина (он плоть от плоти народа, у которого те же недостатки): это своего рода «обгон справа», критика через форсирование похвал. Путин местами плох именно потому, что СЛИШКОМ хорош. Именно отсюда временами — недостаточная эффективность его внешней политики. В одном из разговоров (намекается, что их было немало) ненавязчиво подчеркнуто: Соловьев присоветовал чаще прибегать к традиционному арсеналу разведки: «подкуп, шантаж, убийства». Путин ответил бы: «Хочется, но боюсь, что это невозможно». Не уточняется, правда, мораль мешает или состояние разведки, не способной к шантажу и убийствам, но вынужденная добродетель лучше добровольного порока.

Подобный градус похвал требует соответствующего напряжения общественной жизни, но, поскольку она начисто отсутствует, ради контраста приходится прибегать к образу враждебного окружения, к изображению кольца врагов, в котором вынуждено спасать Россию первое лицо. Как правило, в риторике путинских времен преобладают отсылки к имманентностям, изначальным данностям — семье, внешности, возрасту, поскольку идей, как уже было сказано, нет. От них один вред, и все, у кого есть принципы, — экстремисты. Полемизировать с критиками Путина надо просто и ясно: «Когда вы видите лица Савельева, Бориса Миронова, Белова-Поткина, Каспарова, Касьянова, вы хотите, чтобы ваши дети дружили с такими детьми? Вы доверили бы этим людям воспитание ваших детей?» Апелляция к детям — вообще любимый прием Соловьева, да и всех пропагандистов нашего времени, идет ли речь об ужесточении законодательства, о запрете на ту или иную телепрограмму или о легализации самосудов. При этом оппонент, как правило, не успевает возразить, что он, например, и Игорю Ивановичу Сечину воспитание своих детей не доверил бы, и насчет Сергея Миронова призадумался бы (разве что Владимира Соловьева позвал бы в домашние учителя — все-таки сам я так не умею…). Главное — не дать оппоненту вставить слова, натиск в путинскую эпоху важнее логики: так, Зюганов у Соловьева оказывается виноват и в том, что от него уходят соратники, и в том, что в списках его партии вольготно устраиваются бывшие сотрудники КГБ (хотя любовь Путина к КГБ, напротив, характеризует его положительно — но это ведь не потому, что он любит организацию как таковую, а потому, что верен личному прошлому). Кстати, верность друзьям, даже несколько зарвавшимся, тоже одна из главных добродетелей Путина в книге Соловьева. Верность — неважно чему; мобильность — неважно ради чего. Не зря в качестве основной доблести одного из анонимных героев упомянуто, что если бы Путину понадобилось его падение с двадцатого этажа — «в следующую секунду он бы уже летел». Лучше бы, конечно, за секунду до этого — но не все умеют так чувствовать момент.

Еще одна составляющая современной политической риторики — приписывание союзнику наиболее высоких, а оппоненту — наиболее низменных мотиваций. 1990-е могли быть хороши или плохи, но публицисты тех времен предполагали наличие идей даже у жаднейших олигархов. Сегодня все изменилось: «Борьба за сто с липшим человек и за жалкие копейки, которые они получают из разных источников, привела к тому, что эти псевдолидеры уже и друг друга сожрали». Пока одни убиваются за державу, другие — маргиналы, оставшиеся в безнадежном меньшинстве, — корыстно жрут друг друга за жалкие копейки. Убедительность этой картины может соперничать лишь с ее кошмарностью.

Наконец, одна из главных идеологических констант эпохи — так называемый реализм, он же прагматизм: не мечтать о несбыточном, не стремиться к недостижимому, но уметь любить и тонко хвалить то, что есть. Владимир Путин — типичный представитель народа со всеми его плюсами и минусами. В этой констатации Владимир Соловьев глубоко прав. Он так подчеркивает эту мысль, что в ней даже начинаешь немного сомневаться, но интеллектуальный уровень массовых читателей, измученных попсой, сегодня таков, что идею надо не вбрасывать, как раньше, а вдалбливать. Итак, Владимир Путин (еще раз) — плоть от плоти, кость от кости народа. Лидер и должен быть таким, чтобы его любили. Надо научиться любить то, что есть. Ведь национальный лидер — это нечто большее, чем президент или даже премьер при Д. Медведеве. Это именно воплощение нации, какова она есть на данный момент. Путин как раз и есть такое воплощение, причем даже с некоторым превышением: нация явно уступает лидеру как в спортивности, так и в мобильности.

Одна из фундаментальных ценностей нового прагматизма — уверенность в том, что «нам» можно все, а «им» — ничего. Поэтому оппонентам автора нельзя оттаптываться на физических кондициях собеседника, а самому автору и его единомышленникам порой можно. Но на это можно возразить тем же непрошибаемым аргументом: народ тоже так делает. Каков народ, таковы и кумиры. Вместо нашего всегдашнего «Виноваты, исправимся» пора уже осваивать гордую формулу «Да, мы такие. И что?».

Доминанта этой идеологии в ее внешнем, речевом выражении — частый повтор ключевых слов-сигналов, которые тоже не имеют внятного содержания, но свидетельствуют, как пароли, о принадлежности к властной элите. Практически на каждой странице книги Владимира Соловьева встречается слово «жестко». На иных страницах — до трех раз. «Жесткий» — понятие амбивалентное, жесткость не хороша и не дурна сама по себе, сущностной ценностью не является, но из книги явствует, что быть жестким хорошо и правильно. В сущности, это слово и есть главный пароль эпохи. Такие понятия, как «человечность», «талант», «интеллект», следовало бы оставить в прошлом. Настало время обстоятельств образа действия. В этом смысле книга Владимира Соловьева очень поучительна, характерна и должна всячески приветствоваться. Она жесткая. В ней много жести. (Видите, я тоже кое-чему научился.)

А потому со всей откровенностью, как старик прямой и честный, заявляю: эту книгу нельзя назвать глубокой, концептуальной, мудрой, идейной, искренней. Но ее можно назвать великой. Ведь величие — это и есть предельное выражение чего бы то ни было. А чего именно — я и сам не возьмусь сформулировать. Да теперь, если честно, и неважно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.