ЛИЦОМ К ЛИЦУ
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
В различных странах мира появлялся высокий, светловолосый механик-испытатель, очень скромный, деликатный, но вместе с тем решительный и знающий свое дело. То его видели на международной выставке, то на известной ярмарке или на участке голландского фермера, в лесах Финляндии.
Это был Николай Бусыгин. По заданию завода или Трактороэкспорта он выезжал в разные страны, чтобы демонстрировать советскую технику. Приходилось показывать недоверчивым, иногда предубежденным предпринимателям, что могут советские тракторы.
В английской газете читаем, что Джордж Хачинсон, директор Plant Hire в Донкастере, намерен выстроить станции для продажи русских дорожных машин, их разогрева и технического ухода. Будут приглашены русские специалисты, чтобы показать, как работают их машины. Вместе с фирмой м-р Хачинсон подготовил первую демонстрацию (выставку) русских машин в Британии.
Предстояло серьезное испытание. Выходили соревноваться машины из США, Франции, Англии, Швеции. Работали в неблагоприятных условиях. Фотоаппараты и телевизионный глаз фиксировали каждое движение механика и его машины, десятки специалистов туг же замеряли каждое усилие.
Бусыгин крепко верил в свой ДЭТ-250. Но он знал, что и машины капиталистических фирм тоже не просто «железки и шестеренки», что конкуренция будет отчаянная.
Печать, радио, телевидение повели ожесточенную «психическую атаку» на советскую технику, стремясь опорочить ее, называли ДЭТ-250 «примитивной русской стальной телегой». Это особенно ожесточило Бусыгина.
«Ну ладно, — размышлял он, — ладно, господа бизнесмены! Вы жуете и пережевываете старые газетные «утки»? Вам нравится почесать свои змеиные языки по поводу «отсталости Советов»? Мне наплевать и забыть все, что вы лопочете здесь! Начхать! Костьми лягу, а нос вам утру. Покажу, что умеет «русская стальная телега».
Он рвался в бой с этой продажной сворой лжеинформаторов.
Наступил день испытаний.
Бусыгин демонстрирует бульдозер на базе ДЭТ-250.
В болотах увязал так, что, кажется, земля проходила сквозь крышу. Полз по краю котлована. Потом машина в скалы вгрызалась, зарывалась в землю так, что от нее, как от живого существа, шел пар. Проехал четыре километра, возвращается, а за ним — целая киноэкспедиция.
Потом начал Бусыгин работать в паре с московским экскаваторщиком. Когда сошел с трактора, рубашка на нем — хоть выжимай. А машинист экскаватора москвич Саша говорит: «Ну, Николай, показали мы бизнесменам советский класс, пусть-ка попробуют по-нашенски!»
Подошла группа журналистов. Завели разговор с Сашей. А он взмолился:
— Николай, мои знания английского языка по сравнению с твоими — горькие рыдания. Иди-ка сам изъясняйся.
И Бусыгин понимает по-английски пятое через десятое. Но все-таки понял: хвалят машину, а самого Бусыгина называют «супермеханикам».
«Ан, хвалят. Жалко мне тебя, господин Бусыгин, что-то подозрительно начали тебя похваливать. Гляди — не выпрыгни из штанов от гордости, а то завтра ушатом воды окатят», — подумал Николай Александрович.
Но нет. Отзывы были очень лестными. На следующий день в газете появилась такая заметка:
«Русские машины более прогрессивны, чем британские и американские. В смысле удобства для водителя эти машины — последнее слово техники. Кабины с обогревом и кондиционированием воздуха. И даже для неспециалиста очевидно, как много идей заложено в их конструкции».
«Стоило попотеть, — рассуждает Бусыгин, — стоило помокнуть ради такого дела».
После Англии Николай Александрович оказался в Канаде, в Торонто. Фирма Знайдер Бразе устраивала выставку-демонстрацию дорожно-строительной техники разных стран — СССР, США, ФРГ, Канады, Японии. Сначала машины разбирали по винтикам, куда-то увозили, затем собирали, ставили на стенд, выводили на демонстрационную площадку. Бусыгин был в роли гида на выставке, часто снимал модный пиджак, надевал комбинезон и демонстрировал маневренность машин.
А за ним — толпы людей. Слышна украинская и русская речь.
Говорит пожилой украинец, явно намекая на чью-то враждебную СССР пропаганду:
— Що ж воны, бисовы диты, нам мозги морочили… Вон яка у Советов техника!
А одетый с иголочки бородач с явно военной выправкой — ему в ответ:
— Большевички пыль в глаза пускают, на это они бо-о-ольшие мастера. — А потом подходит к Бусыгину: — Послушай, милейший, где вы собираете эту машину?
Николай Александрович спокойно отвечает:
— В Челябинске, на тракторном.
— А из какой страны вы получаете детали, узлы?
— Все сами делаем, на своем заводе, из своих материалов, своими руками.
— А вы кто, милейший, инженер, конструктор?
— Рабочий-механик, испытатель машин.
— А почему вы не получили образование инженера? Не по карману, да?
Бусыгин ответил:
— К сожалению, не успел, не было времени. В молодые годы пришлось громить фашистов, гнать их с нашей земли. Вот и не успел стать инженером, получил образование техника. А сын мой будет инженером.
Вокруг — смех, язвительные реплики в адрес «чистого господина», которому ничего не остается, как удалиться.
Зато другой, говорящий по-русски с каким-то особым акцентом, по которому не поймешь — то ли он поляк, то ли латыш, словом, из бежавших без оглядки в сорок пятом, — этот тип, вызывающе небрежно одетый, все норовил сунуть в руки посетителей выставки листовки. Бусыгин это заметил.
— Эй, господин хороший, бородой обросший, — позвал он снующего типа.
Тот удивленно посмотрел на Николая Александровича:
— Почему моя кандидатура имела возможность вызвать ваш интерес?
— А чего вы грязные бумажки людям суете. Если есть что сказать, станьте здесь и говорите.
— Я не располагаю желанием рассказывать о том, что здесь написано. Немного времени назад я имел возможность высказаться.
— Ну и что? Побили?
Тип вздохнул:
— Мне хотелось бы тоже заполучить возможность шутить. Но я молчу. Зачем мне иметь речь, если не слушают.
— Тогда бросьте свое грязное дело.
— Эх-хе-хе… Я бы хотел возможность знать, чем я буду обедать. Это мой бизнес…
— Тяжелый у вас кусок хлеба. Займитесь честным трудом, советую. И тогда желудок не перетянет голову. А то дело ваше неважнецкое. И предсказания ваших листовок напоминают ворожбу цыганки-гадалки.
Стыдно!
Человек с листовками смешался с толпой.
Подходит пожилой украинец, седой, почти квадратный — плечи у него широкие, а туловище короткое. Обращается к Бусыгину, и приятно слушать его певучий украинский говорок:
— Побалакать с тобой хочу, хлопец…
— Пожалуйста, отец, слушаю.
Рассказывает свою немудреную историю — как лихая жизнь загнала его и всю семью на чужбину, как горько и муторно жить вдали от родных, в унижении, в постоянных думах о хлебе насущном. Любят здесь, в Канаде, в Америке, всякие мифы. Скромный бедный мальчик чистил ботинки, вкладывал свои гроши «в дело» — и стал миллионером. Ах, эти глупые, наивные мифы, скольким людям они голову заморочили, сбили с истинного пути! Хорошо бы вернуться на Украину!..
— Треба побалакать на эту тему. — А потом, разводя руками, спрашивает: — Следует трошки повременить, а? Хиба ж це разумно — такое житте?
Щемящее чувство жалости охватило Николая Александровича. Но что он мог посоветовать старому украинцу с его тоской по родине?
— Як же так, представитель — и не в курсе происходящего?
Потом тихо, жалостливо начал говорить о том, что еще с детства ему знакома книга о Волшебнике Изумрудного города и о девочке Элли, которая жила в Канзасе и которую ураган вместе с ее домиком поднял в воздух и перенес в сказочную страну. Вот бы с его семьей случилось такое чудо!
— Нет, милейший, — вежливо говорит Бусыгин, — на чудо не следует надеяться.
— А на что надеяться?
— На свои руки и на свою волю. За свою судьбу надо драться.
Старик усмехнулся. Потом засуетился.
— Вы тут побалакайте, а я зараз до своей хаты сбегаю. У меня комната прибранная, ось там и переночуете.
Еле-еле отговорился, убедил старика, что не может бросать свой пост.
Зал постепенно пустел, а старый украинец все стоял один-одинешенек и думал свою горькую думу, о чем-то мечтал. Не грезилась ли ему в эти минуты милая Полтавщина?
На следующий день Николай Александрович с труппой других советских специалистов выехал к знаменитому Ниагарскому водопаду. Недалеко от водопада, у границы с США, прокладывали канал, который должен был соединить два озера. Строительство его вела американская фирма. Рядом с американскими тракторами Катерпиллар-9Г работал наш челябинский ДЭТ-250.
Бусыгин подошел к водителю советской машины.
— Как? — спрашивает. — Машина как?
Водитель смеется:
— О’кей!
Потом канадец — инженер участка — показал советским специалистам сравнительные данные нашей и американской машины.
По важнейшим показателям: энергоемкости, удельной металлоемкости, топливной экономичности, производительности и условиям работы тракториста — ДЭТ-250 находится на уровне лучших образцов известных зарубежных фирм.
…Пришлось Николаю Александровичу побывать в Голландии с челябинским трактором. Дела свои закончил и собрался домой.
Решил побродить по Антверпену.
С интересом глядел на сумрачно-серый город, насквозь сырой. Непрерывно двигались по тротуарам черные зонтики. Смотрел на обмытую, тщательно подстриженную траву на газонах, на нахохлившихся чаек, сумеречность осенних улиц.
Очень скоро надоело бродить по городу. Ему казалось, что низко огрузшее над крышами пепельное небо и его прижимает к земле. Все кругом показалось совершенно промозглым, тусклым.
«Кисель, — подумал Бусыгин. — Пойду-ка я в гостиницу, отдохну перед дорогой, а то еще закряхтишь от этой знобкой сырости».
В гостинице ему вручили телефонограмму из советского торгпредства: просили срочно явиться.
«Что стряслось? — с тревогой подумал Бусыгин. — Не дома ли что-нибудь?»
Торгпред Ежов встретил Николая Александровича с улыбкой.
— Присядьте, дорогой, — сказал он. — Есть разговор.
— Так ведь я в дорогу собрался.
— Дорогу на некоторое время придется отставить. Николай Александрович, выручайте.
Ах, этот умница, этот хитрюга Ежов! К каждому у него свой подход.
Оказалось вот что: в Антверпен пришел из Советского Союза теплоход, он идет на Кубу, а здесь должен разгрузить пятьдесят зерновых комбайнов СК-4, закупленных Голландией и Бельгией. Комбайны, естественно, в разобранном виде, их надо собрать. А присланный для этой цели механик заболел.
— Вы в комбайнах что-нибудь понимаете? — спросил торгпред.
— Да ни черта я в них не смыслю. Когда-то в подшефном совхозе месяц убирал на нем хлеб — вот и вся моя наука! — с досадой ответил Бусыгин.
— А в коммерции вы что-нибудь понимаете, а? В рекламе, например? — в глазах торгпреда чертики пляшут. — С капитализма хоть шерсти клок. — Ежов рассмеялся громко, от души. А потом уже совершенно серьезно говорит Бусыгину: — Дорогой Николай Александрович, реклама — двигатель торговли. А нам торговать нужно со всем миром. Разные там фабриканты, крупные фирмы пускаются во все тяжкие. Фирма Форда, например, устраивала в Нью-Йорке воскресные симфонические концерты, которые считались «культурным мероприятием». Но это — тоже реклама: она содействовала репутации Форда. Неискренняя игра ради прибыли. Нам такое не к лицу. Нам, советским людям, надо показывать товар лицом.
Выслушав от торгпреда популярную лекцию о рекламе, Бусыгин понял, что путей для отступления у него нет.
— Неужто мне одному собирать пятьдесят комбайнов? — удрученно спросил он.
Торгпред вскочил обрадованный.
— С вами будет инженер Иночкин, тоже, между прочим, челябинец. Знаете его?
— Знаю. Иночкин — это отлично.
Бусыгин знал Владимира Михайловича Иночкина по работе на Челябинском тракторном. Он прошел прекрасную практическую школу в цехах завода, а затем в отделе главного конструктора, был учеником таких асов тракторостроения, как Петр Васильевич Мицын, Иван Савватеевич Кавьяров. Занимался Иночкин трансмиссией трактора Т-100М и Т-130, а затем и перспективным проектированием. Посылали Владимира Михайловича в Румынию, а потом на Кубу. А теперь он — представитель Трактороэкспорта в Голландии и Бельгии.
В тот же вечер встретились с Иночкиным в торгпредстве.
Высокий, элегантный молодой человек, атлетического сложения, с аккуратно подстриженным ежиком протянул Бусыгину сильную руку.
— Ну что, Николай Александрович, будем разорять капитализм, как говорит Ежов?
— Будем. Пустим его по миру. Только сначала надо комбайны собрать. А их пятьдесят штук. Между прочим я эти СК-4 только на взгляд знаю, а вы?
Иночкин рассмеялся.
— И я не дальше вашего ушел. Видел комбайн на картинке. Но ничего, засучим рукава, мы ж рабочие люди. И чертежи есть.
Господи, и это называется машина! Какие-то железяки, деревяшки, планки. Болты, крепления — в мешках…
Первый комбайн собирали мучительно долго, и нудно, остервенело. Ходили, как черти, измазанные, грязные, усталые. Иночкин порой терял терпение и начинал ругаться… По-французски. Бусыгин вникал в звуки французской речи, в растягиваемые точно на уроке фразы, и отвечал, путая русские, французские и еще бог знает какие слова. Потом оба хохотали без удержу, до слез.
— Ерничай, ерничай, но мотай на ус, Владимир Михайлович. Нам еще сорок девять собирать.
— Слушаюсь ваших руководящих указаний!
И снова промозглая влага антверпенских улиц. И снова тяжелый короткий сон. И снова — комбайны, комбайны, комбайны…
— Все! — радостно воскликнул Иночкин, когда был собран последний комбайн. — Идите, Николай Александрович, докладывать «господину» Ежову о нашей триумфальной победе. А я минут шестьсот шляфен, шляфен…
— Нет, господин Иночкин, пойдем вместе.
Ежов горячо поздравил их с окончанием работы, чему-то хитро улыбнулся, угощал кофе с коньячком.
— Ох, не к добру, — тихо сказал Николай Александрович Иночкину.
— Что, коньяк не к добру?
— Все. — А потом к Ежову: — Вы уж прямо скажите, что еще от нас требуется.
Ежов задумчиво постоял у окна, словно разглядывал улицу, потом повернулся к Иночкину и Бусыгину.
— Совестно мне, но ничего не поделаешь. Комбайны, которые вы собрали, надо еще… так сказать продемонстрировать.
— Кому?
— Фермерам.
— А комбайны эти что же — еще не проданы?
— Длинно рассказывать — здесь очень сложная система взаимоотношений… В общем на крупной ферме организуется демонстрация комбайнов разных фирм: немецкий «Класс», американский «Клайсон», шведский «Болиндер». Ну, и наш СК-4.
Иночкин тихо сказал:
— Для меня все они — темный лес. Каковы наши шансы?
Бусыгин сказал язвительно:
— Надеяться никому не вредно, за надежду денег не берут.
Ежов ответил честно.
— Не знаю. Думаю: в грязь лицом не ударим.
Выезжать на испытания надо было через два дня.
Иночкин и Бусыгин успели бегло познакомиться с конструкцией иностранных комбайнов. Одни из них были приспособлены для уборки полеглых хлебов, другие — для уборки в дождливую погоду.
— Пошли нам, господь бог, солнышка, — сказал Иночкин.
— Я такой комбайнер, что засвети хоть десять солнц — ничто не поможет, — отозвался Бусыгин.
— Русские не сдаются! — Смеясь и балагуря, Иночкин в быстром темпе выполнил целый комплекс физической зарядки. — Я спортсмен, и заядлый. Баскетбол. Бокс. И привык драться до конца.
— Паришь, как ангел, не приземлись, как черт, — усмехнулся Бусыгин. — Ладно: потягаемся с «Клайсонами»… Не первый и не последний раз.
Погода выдалась яркая, солнечная. И легкий ветерок. Словом, то, что надо!
Когда комбайны разных фирм выстроились на поле и Бусыгин уже занял свое место, Иночкин сказал ему:
— Есть все-таки бог на свете, а? Ведь погода, как по заказу.
Фермер взмахнул синим флажком и комбайны захлопали и застрекотали.
Пшеница была очень густая — центнеров по пятьдесят с гектара. СК-4 не очень приспособлен к уборке таких хлебов. Бусыгин повел свой СК-4 спокойно, без рывков, и у самого на душе было спокойно. Может быть, из-за солнышка, потому что не было надоевшей мокряди.
Бусыгин смотрел по сторонам. Впереди него — шведский «Болиндер».
Сзади СК-4 шел фермер. И вовсе не шел, а почти полз по жнивью и все время как бы черпал руками землю. Бусыгин понял: проверяет фермер чистоту работы комбайна. Хозяин, ему каждое зерно дорого. Да и ошибиться боится в выборе комбайна.
А невдалеке стояли длинной шеренгой фермеры, механики, представители фирм, батраки: все следили за соревнованием.
На овсяное поле раньше всех вышел все тот же «Болиндер». Но по овсу СК-4 пошел веселее и увереннее. Бусыгин первым закончил уборку на выделенной ему делянке и устало сошел с комбайна.
Навстречу ему бежали какие-то люди.
Николай Александрович сказал Иночкину:
— Все, я свое дело сделал. А с ними балакать вам, Владимир Михайлович. Я языка не знаю.
Вечером вместе с Иночкиным поехал в торгпредство. Ежов благодарит, пожимает руку, а потом говорит Бусыгину:
— Уж выручать — так до конца! Придется съездить к одному фермеру.
— А ехать куда?
— В Бельгию.
— Один или с Иночкиным?
— Конечно, с Иночкиным.
— Ладно. Поехали в Бельгию.
Ехали на машине, которую вел Иночкин. Мчались по мокрым дорогам, мимо аккуратных домиков. Привыкли к механическому миганию на перекрестках светофоров, сдерживающих, а затем сразу выпускающих скопище автомашин.
Приехали к фермеру.
Богато живет: тракторы, комбайны, много других машин, сытые крепкие лошади, породистые коровы.
Фермер купил наш СК-4, и что-то не заладилось. Хозяин фермы нервничает: дорог каждый час уборочной страды, а здесь — заминка.
Около фермера крутится сынишка лет четырнадцати — коренастый, со злыми глазами, тоже что-то покрикивает.
Бусыгин вместе с Иночкиным осмотрели комбайн. Ничего особенного: просто неумело обращаются с машиной. Николай Александрович покопался в машине с полчаса, потом посадил рядом с собой парнишку и выехал в поле. За ним выехала автомашина!
Хлеб был сыроватый, но машина шла хорошо: ровно, ритмично, уверенно.
И опять смотрит Николай Александрович, как хозяин ползает вслед за комбайном, как жадно всматривается в землю, зачерпнутую ладонями: нет ли потерь. Ладно, пусть смотрит, пусть поползает, не похудеет.
Бусыгин слез с комбайна, снял комбинезон, умылся.
Хозяин пригласил пообедать. Вид у него виноватый. О машине никаких разговоров. Говорят о погоде, о ценах на хлеб, бешеной конкуренции.
— Если мне с одного гектара собирать меньше пятидесяти центнеров зерна, — говорит фермер, — разорюсь. Надо тянуться…
У сынишки фермера глаза подобрели. Он что-то быстро-быстро говорит отцу.
— Что он там лопочет? — спрашивает Бусыгин. Иночкин отвечает по-русски:
— Парнишка сказал: «В школе нам твердят, что русские бедные, ленивые, а этот дядя так здорово умеет работать».
Бусыгин засмеялся. Подумал: сколько же еще небылиц о нас плетут, и как важно опровергать их делом!