Глава 5. ГУЛАГ – мифы, судьбы и цифры

Глава 5. ГУЛАГ – мифы, судьбы и цифры

То, что внутри и вне ВКП(б), в особенности в спорах о темпах индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, были сильные разногласия, является таким же неоспоримым фактом, как и то, что в этой связи имели место серьезные нарушения собственных законов. Но при этом нельзя игнорировать обстоятельства, которые приводили к открытым дискуссиям по этому поводу, а также связанные с этим намерения. Лысков указывает на то, что Хрущев использовал «разоблачение культа личности» не только как своеобразную шоковую терапию: с самого начала решающую роль играла попытка благодаря этой дискредитации недавнего прошлого узаконить свои собственные притязания на власть. В 60-е и 70-е годы он сам стал жертвой своего подхода, а в 80—90-е годы приведенные здесь утверждения послужили инструментом свержения власти КПСС и советской власти в целом. При этом Лысков указывает на то, что первоначальное намерение лиц, действовавших под знаменем борьбы с культом личности, состояло в том, чтобы снять с себя всю ответственность. Только в таком контексте становится понятным, что здесь речь идет не только и не столько об установлении конкретно доказуемых фактов, а о целом наборе многогранных и противоречивых проблем, которые теснейшим образом связаны с условиями развития внутренней и внешней политики СССР. Кроме этого, данная тема используется как ведущий компонент антикоммунистической и антисоветской травли в идеологической классовой борьбе со всеми попытками и зачаточными формами поиска альтернатив господству финансового капитала среди идеологических последователей и подконтрольных им средств массовой информации. Также неоспоримым является факт, что Советский Союз мог исключительно на той индустриальной платформе, которая была создана к тому времени, не только противостоять нападению гитлеровской Германии, но и добиваться побед над немецкими армиями, хотя в распоряжении последних был почти весь индустриальный потенциал Западной Европы. Зачастую приводятся доводы, что одно совсем не связано с другим. Но это вызывает сомнения. В любом случае ясно, что успехи индустриализации не могут оправдать преступлений, так же как и идеализированные представления о строительстве социализма мало подходят для передачи реалистичной картины бытовой жизни, роста дефицита, связанных с этим проблема и поломанных судеб миллионов советских граждан. Снова и снова утверждается, что обвинения против троцкистов, военных и других оппозиционных группировок являются продуктом инициированной Сталиным борьбы за власть. При этом упускается тот факт, что то же самое касается и побежденной стороны. Но даже если это по каким-либо причинам и не учитывается, нельзя отрицать, что на этом (и не только) этапе истории XX века велась открытая и скрытая подготовка к войне против СССР, в разработке и реализации которой играли особую роль не только русские эмигранты и оставшиеся в стране буржуазные круги, но и политическая оппозиция. Поэтому наивно и неправильно изображать тогдашнюю ситуацию, как будто все это не играло никакой роли, как будто жесткость внутриполитических конфликтов способствовала только росту культа личности Сталина и слепого раболепства его соратников. Кто пытается изобразить, исходя из сегодняшней точки зрения, оценку усиления классовой борьбы как неправильную, невероятную, лживую, демагогичную и т. п., должно быть, забыл, что именно представляло тогда и позже все возрастающую опасность и что можно наблюдать также и в наше время: немало людей, сделавших в той ситуации карьеру в партии, армии, на государственной службе или в органах безопасности, не были убежденными коммунистами. Но они обладали силой слова, которой могли убедить других, они знали, когда и как выставить себя с выгодной стороны, чтобы все запомнили это. Но они заботились только и исключительно о своих интересах. Особенно отчетливо выявлялись и выявляются подобные качества характера, когда тот или иной видит возможность благодаря ложному доносу убрать с пути конкурентов. В этой связи становится понятным, какие последствия имели убийство Кирова и (не выясненные еще и до сегодняшнего дня) обстоятельства смерти Куйбышева для развития дальнейших событий. Какая была тогда, какой может быть сегодняшняя оценка всех этих серьезных обвинений? Кто начинает возмущаться, что все эти процессы в основном строились на показаниях будущих жертв, что почти нет никаких других документов, «забывает» по меньшей мере о двух фактах: не могло существовать письменных свидетельств подобных заговоров. Такие документы не были сохранены для последующих поколений, а если они и вообще были когда-либо написаны, то были вовремя уничтожены, чтобы не подписывать тем самым самим себе приговор. Не менее показательной является манера, в которой аргументировались нападки на социалистическое право. Бесспорно, есть справедливые причины для критики личности А. Я. Вышинского. Однако, когда он защищает точку зрения, что «право есть возведенная в закон воля господствующего класса», противоречие можно объяснить только тем, что этой марксисткой позицией разоблачается лицемерие буржуазной «показухи». И если к этой «критике» еще и добавляется тот факт, что для документации вины было достаточно признаний обвиняемых, то таким «критикам» рекомендуется перед подобными громогласными обвинениями по меньшей мере осведомиться о том, каким образом в гражданском праве и в судебной практике государства, которые называют сами себя (!) «правовыми государствами», обращаются с признаниями.

Несомненным остается факт: каждый отдельный человек, который был несправедливо приговорен, преследовался или даже был убит, является жертвой, достойной сопереживания, понимания и помощи. Но остается другой вопрос: кто, когда и почему явно и доказуемо врал? Однако, кажется, это не играет роли в современном осуждении сталинизма. Также неоспоримо, что искусственно сфабрикованные обвинения, применение пыток, жестокое обращение и угроза истязаний, фальсификация доказательств также являются преступными деяниями. В тех случаях, когда эти злоупотребления властью были доказаны, жертвы этих преступлений были реабилитированы, а принимавшие участие в процессах сотрудники следственных органов сами предстали перед судом. Но, при соблюдении юридических процедур, ни в сфабрикованных процессах, ни в процессах, построенных исключительно на признании обвиняемого, нельзя однозначно исключать тот факт, что приговор был вынесен несправедливо. Также нельзя исключать такие случаи, когда действительно виновный человек, обвиненный только на основании улик и не признавший свою вину, был незаслуженно оправдан. Но подобные доводы явно не играли никакой роли в проводимых после XX съезда партии дебатах. Те, кто в свое время был сослан в трудовые лагеря и трудовые колонии или был приговорен к смерти за контрреволюционную деятельность, были в то время и позже автоматически реабилитированы. Почему они были приговорены, какие преступления совершили и в чем их обвиняли, очевидно, не играет никакой роли. Вместо этого предполагается, что правосудие в СССР уже по своей сущности было политизированным, а следовательно, несправедливым. Но при этом «великодушно» упускается из виду, что это в некотором смысле касается любого вида правосудия: право было, есть и останется тем порядком, который регулирует взаимоотношения между людьми в соответствии с интересами господствующего класса. Это касается также права социалистического общества и тем более развития права и правосудия на ранней стадии социалистического общества. Собственно говоря, никаких иллюзий не должно было возникнуть: еще Маркс и Энгельс в своем манифесте указывали на то, что «пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил». Кто думает, что этот спор был решен мирным и «умным» путем, не только недооценивает ту агрессивность, с которой представители старых классов защищали свои привилегии. Он игнорирует также влияние ярости и возмущения тех, кто требовал свою долю богатств, созданных ими или им подобными, и свои права на них. Поэтому неудивительно, что некоторые из тех буржуазных интеллектуалов, которые не смогли найти свою политическую родину в буржуазном обществе, сначала были восхищены марксистскими идеями, однако, столкнувшись с их реальным воплощением, постепенно отвернулись от них.

Таким образом, реабилитация признается сегодня, в общем, по отношению ко всем, кто был приговорен. Кто спрашивает о принципах действия, наталкивается, следовательно, на новые структуры привилегированных слоев. Поэтому в рамках «борьбы против сталинизма» называются невероятные количества «репрессированных». Нет верхних границ, чем более преувеличены цифры, тем лучше они ложатся в схему антикоммунистической травли: в соответствующих сводках СМИ и в официальном буржуазном, а также в адаптированном «левом» описании истории повторяются одни и те же осуждения: Рой Медведев говорит о 5-7 миллионах репрессированных между 1937-м и 1938 г., американский исследователь советского времени С. Коэн – о 9 миллионах. Член комиссии ЦК КПСС, расследовавшей убийство Кирова, докладывает, что 19 840 000 человек были арестованы в 1935-1941 гг. как «враги народа», 7 млн были расстреляны, 13 млн погибли другой смертью. Л. Германн вводит в заблуждение своими «конкретными цифрами»: в 30-е годы от 17,9 до 21,7 млн людей пали жертвами раскулачивания и черного террора. А. И. Солженицын говорил даже о 43 млн расстрелянных. Тут идет речь о 20 млн погибших во в войне с немцами, но также и минимум о таком же количестве тех, «кто был убит коммунистами в войне против своего собственного народа». Количество тех, кто был в лагерях, указывается, как заблагорассудится: 40, 50, 60 и так до 120 миллионов. И, конечно, все были невиновны – в качестве примера называется мать, которая для своих голодных детей сорвала 5 колосков и была приговорена к 10 годам, так же как и другая, которая вынесла с завода катушку ниток. К подобным измышлениям также относится утверждение, что почти все узники лагерей трудились на строительстве каналов или на лесоповале, причем большинство из них погибли при этом. И, наконец: никто обо всем этом ничего не знал, потому и не было акций протеста по этому поводу. В свете идеологического значения этого антисталинского «вероисповедания» ни один даже сбитый с толку читатель не отважится задавать критические вопросы, искать достоверные источники подобных утверждений или сомневаться в достоверности этих слишком уж невероятных цифр. И каждый, кто каким-либо образом имел дело со всем этим, знает, что корректировка подобных высказываний связана, по меньшей мере для карьеры, с серьезными последствиями. Это касалось сотрудников НКВД после 1956 г., и это касается сотрудников министерства Государственной безопасности и исполнения наказаний ГДР с 1989 г. Однако были и те немногие, кто что-то высказывал по этому поводу. И кто из них имел мужество и публично высказывался против подобных клеветнических измышлений в то время, тот и по сей день испытывает на себе воздействие разных козней. Тем важнее оказывается публикация подтвержденных документами данных о количестве тех, кто в годы советской власти был заключен в трудовые лагеря и исправительные колонии за контрреволюционные и прочие подобные преступления. Согласно официальным данным генеральной прокуратуры СССР от 1956 года, за 34 года в период 1921-1954 гг. за контрреволюционную деятельность было осуждено 3 777 380 человек, из них 642 980 были убиты. Однако Хрущев во время своей речи не упомянул и не опубликовал эти данные. По мнению Пыхалова, эти цифры неполные. По его подсчетам, в период с 1921 по 1953 год за контрреволюционные и тяжкие преступления против государства было осуждено 4 063 306 человек. Из них 799 455 были приговорены к смертной казни, только в 1937-1938 гг. это были 681 962 человека. В противовес этим антикоммунистическим придуманным данным Земсков приводит свои цифры в соответствии с оригинальными источниками из «Центрального государственного архива Октябрьской Революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР» (ЦГАОР СССР) – он называет число заключенных, находившихся в 1934-1953 года в трудовых лагерях, исправительных колониях и тюрьмах. В 1940 г. это было 1 659 992 человек, т. е. 0,85 % от населения СССР в то время (194,1 млн). Пыхалов в поисках ответа на вопрос о количестве «политических заключенных» ГУЛАГа приходит к выводу, что в корне неправильно исходить из того, что большинство заключенных в сталинские времена были «жертвами политических репрессий». Он собрал результаты в таблицу 72. Из этих данных и из сравнения приговоров, вынесенных в результате этих процессов, видно, что в 1921-1953 гг. имели место принципиальные изменения в правилах правосудия. Почти 2/3 всех процессов заканчивались приговором к длительным срокам лишения свободы в трудовых лагерях и колониях. Но и здесь были большие различия: только с 1939 года подобные приговоры выносились по отношению к 80 % осужденных. В 1923-1933 годах обвиняемые были приговорены в равных пропорциях к ссылке или принудительному переселению. А между 1932 и 1936 гг. в 20 до 11 % приговорах были назначены другие наказания. Еще более информативным является сравнение числа приговоров к высшей мере наказания, т. е. смертной казни: после 1922 г., т. е. в конечной фазе гражданской войны, был наивысший пик таких приговоров, потом в 1924-1925 гг. был повторный рост смертных приговоров. Но на фоне сокращения количества этих приговоров в десятилетие между 1926-м и 1936 годами тем ужаснее были последующие годы: в 1937 году число приговоренных за контрреволюционные и особо опасные преступления увеличилось в 3 раза, а количество смертных приговоров увеличилось в 315 (!) раз в сравнении с прошлым годом. Хотя в 1938 году общее число приговоров снова упало в 2 раза по сравнению с 1936 г., одновременно наблюдается дальнейший рост количества смертных приговоров. Уже тот размах, с которым происходит взрывообразное развитие таких процессов, сигнализирует о том, что здесь со стороны следственных и правоохранительных органов были массовые грубые нарушения закона. Высшей точкой в этой статистике становится 1953 год: 2 468 524 человека были арестованы, изгнаны и принудительно заключены в трудовые лагеря и колонии. Это составляло 1,31 % населения СССР (в то время 188 млн). Эти цифры, без сомнения, впечатляют. Но даже и без знания конкретных цифр: после 1945 года были арестованы и приговорены коллаборационисты всех мастей, соратники власовской армии, работники полиции, организованной нацистами при оккупационном режиме, служащие армии, которые во время войны участвовали в тяжких преступлениях, большое количество преступников и морально опустившихся субъектов, например, спекулянтов и лиц, использовавших свое служебное положение в целях личного обогащения. Не подвергается сомнению, что среди арестованных советских граждан и граждан других государств (в том числе и немецкие коммунистов) многие были приговорены несправедливо. Но при более тщательной проверке оказывается, что в 1940 г. лишь небольшое количество людей были приговорены за контрреволюционные преступления. И при сравнении приговоров бросается в глаза, что большое количество было арестованы за «самовольное оставление рабочего места», то есть за прогулы. Некоторым степень наказания кажется несоразмерно суровой. Но в то время важную роль играла наглядная демонстрация того, что любые попытки личного обогащения путем воровства, халатности и т. п., а также недостойное поведение на рабочем месте (не считающееся в наши дни за провинность), должны приводить к соответствующим последствиям, поскольку такие проступки носили массовый характер и совершались людьми, которые не имели ни нормального школьного, ни тем более профессионального образования. И это понятно, поскольку целью работы было не только нагнать Европу в материально-техническом развитии в кратчайшие сроки, но и изменить представления и отношение к работе, сформированные десятилетиями, и связанные с ними опыт и обусловленную технологическими особенностями рабочую дисциплину. Еще раз повторимся: нет оправдания совершенным при этом преступлениям, и любая попытка это сделать была, есть и остается достойной осуждения. Но также необходимой является объективная оценка этих фактов, вызывающих сильные эмоции. При трезвом анализе выясняется, что многие из тех, кто был арестован, преследовались и были наказаны не несправедливо. Это не провозглашалось ни во время вынесения приговоров, ни вовремя более поздних реабилитаций. Сравнение количества заключенных в тюрьмах и количества приговоренных к смертной казни с числом смертных казней в США показывает, что различия в долях числа арестованных от общего населения страны в США 2001 г. (0,686 %) и в СССР в годы самых жестоких внутренних разногласий (1940 = 0,85 %; 1953 = 1,31 %) и во время войны не так уж и сильно видны, как это пропагандируется в настоящее время. Если вспомнить еще и о том, как в США в течение Второй мировой войны обходились с немцами, итальянцами, японцами и гражданами Америки японского происхождения, и как в настоящее время обращаются с реальными и мнимыми террористами, то все это и распространяемая по этому поводу ложь представляются совсем в другом свете. Лысков в связи с этим приводит статистику по числу арестованных на 100 000 населения. В СССР это было: в 1934 г. – 263; в 1939 г. – 862; в 1950 г. – 1146. Согласно актуальным данным, в 2005-2009 гг. в России это число равнялось 713, в Белоруссии – 426, в Украине – 356, в Казахстане – 348, в Эстонии – 333, в Латвии – 292 и в Литве – 240 арестованных. И во главе этой статистики стоят США – 751 арестованный на 100 000 населения.

Нет ничего удивительного, что большое количество тех, кто в разное время был привлечен к уголовной ответственности, вызывает возмущение и сомнения в правомерности таких наказаний у тех, кто не имел в своей жизни ничего общего с этими арестованными и их преступлениями. Кто общался с заключенными и бывшими заключенными, редко услышит, кто, почему и какое наказание получил. Исходя из современной точки зрения, слово «репрессированный» предполагает, что все, кто был арестован в СССР, отбывали наказание в трудовом лагере или были сосланы (при этом, не зная исторической подоплеки, суды считают заведомо несправедливыми), были осуждены неправомерно. Однако если прочитать в документах Политбюро ЦК КПСС доклады о советских трудовых лагерях, что в 1987 году, на пике «перестройки» в Советском Союзе 1 300 000 человек (0,48 % населения СССР) были арестованы, то наталкиваешься на значительные противоречия. В этом контексте есть достаточно причин для критической проверки цифр действительных и предполагаемых жертв и данных о процессах, прежде всего об их правомерности, и это должно происходить более тщательно, чем это принято в настоящее время под лозунгами борьбы со «сталинизмом» и в рамках «реабилитации» осужденных. То, что массовые аресты «многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников» привели к «ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры», привлекло внимание лишь тогда, когда был распространен слух, что Ежов собирается арестовать правительство накануне празднеств в честь годовщины Октябрьской Революции. Лаврентию Берии как преемнику Ежова была дана задача покончить с обособлением и самоубийственным рвением в НКВД. После снятия с должности М. П. Фриновского, «серого кардинала» этой работы, и нейтрализации генерального комиссара НКВД Н. И. Ежова Берия стал во главе этого ведомства. В жаркой дискуссии об этих событиях, среди прочего, указывается на то, что Л. Берия в результате личной проверки всех арестованных ГУЛАГа в 1939-1940 гг. отпустил почти 100 000 заключенных в качестве первого шага по реабилитации. Даже если учесть, что тщательное расследование и различение между сфальсифицированными показаниями и слишком серьезно воспринимаемыми обвинениями ввиду большого количества рассматриваемых дел заняло много времени, по сравнению с цифрами Земскова бросается в глаза, что в 1939-1940 гг. можно наблюдать лишь небольшое уменьшение количества лиц, арестованных за контрреволюционные преступления. Для беспристрастного рассмотрения этой проблемы необходимо ответить на вопрос, поставленный Баландиным и Мироновым: в 1941 г. силами Вермахта была занята территория, на которой проживало 78 млн людей (40 % населения СССР). Геббельс распространил известие, что из оставшихся ~ 115 млн 10 млн находились в лагерях, а 20 млн погибли или были в плену. Если верить этим данным и исключить раненых и больных, получится, что фашистские армии были разбиты стариками, женщинами и детьми. И дело тут не только в ненависти к коммунистам фашистского министра пропаганды Рейха, ответственного за распространение ложной информации. С такой же беспристрастностью можно задать вопрос, что останется от утверждения, что «домны Магнитогорска, верфи Комсомольска-на-Амуре, плотину Днепрогэса, копали тоннели московского метро и канала Москва – Волга, прокладывали рельсы БАМа (перечень можно продолжать на нескольких страницах)» возводили «вовсе не “комсомольцы-добровольцы”, о которых сложены песни и сняты кинофильмы, – хотя таковые в этом деле и участвовали, – но сотни тысяч и миллионы заключенных лагерей системы НКВД». Германн утверждает, что заключенные «многих тысяч концлагерей… создавали важнейшие производственные объекты страны, осваивали север, Воркуту, Норильск и Дальний Восток, и добыли основной запас золота – 98,1 %». По его словам, каждый третий гражданин подвергся уголовному наказанию. Конечно, у каждого свой круг общения. И так же несомненно, что количество преследуемых ЧК, ГПУ и НКВД было значительно выше среди сотрудников народных комиссариатов и руководящих кадров, среди деятелей искусства и интеллигенции, чем среди общей массы рабочих и крестьян, которые не имели подобных проблем в карьерном росте, возможности или интереса для общения с иностранцами и эмигрантами. Однако Кара-Мурза приводит результаты опроса, который провел рабочий из Донецка в кругу своей семьи и знакомых: на вопрос, который он задал более 100 родственникам и знакомым, знал ли кто-нибудь из них кого-либо, кто был репрессирован по политическим причинам, все (!) ответили отрицательно. Другими словами, среди 10 000 случайно выбранных людей в одном из крупнейших центров агломерации населенных пунктов, не нашелся ни один такой человек. Тот же самый опрос, проведенный в кругах столичной интеллигенции, среди членов партии и государственного аппарата, армии и т. п., с большой долей вероятности привел бы совсем к другому результату. Из работающего в народном хозяйстве населения в ? 90 млн это было к началу тридцатых годов менее полумиллиона, около 0,5 %, в 1935 г. это было 725 483 или 0,8 %, и только после 1937 года – более 0,9 %. Другими словами, во время первых пятилеток в Советском Союзе было арестовано или отправлено в трудовые лагеря или колонии не больше людей, чем сейчас в США. Те, кто был туда заключен, были не только преступниками, вступившими в конфликт с законом. К ним также относились тысячи детей, которые, как это описано в книге Макаренко «Дорога в жизнь», были подобраны с улиц, чтобы обеспечить им питание, жилье, образование и воспитание. Со 2 по 12 марта 1938 состоялся открытый процесс против Бухарина, Рыкова, Ягоды и др. в Доме Профсоюзов. По официальным данным российского государственного архива в период с 1921-го по 1953 год всего было приговорено 4 060 306 человек, среди них 3 777 380 по статье 58, т. е. за контрреволюционную деятельность. Около 786 098 человек были приговорены к смертной казни. Это число ясно показывает, что реалистичная оценка едва ли возможна. Хотя благодаря набросанным здесь взаимосвязям вырисовывается уже общая картина событий 30-х годов. Но, несмотря на то, что в этом контексте возможно понять, о чем шла речь в этих процессах, логику событий 30-х годов и тем более последующей реабилитации сегодня постичь уже практически невозможно. Молотов утверждал, что мы должны быть благодарны 1937 году только потому, что перед войной была ликвидирована опасность «пятой колонны». Он же позже указывал на то, что эта борьба «не всегда проводилась надежными людьми». Произошло так, что она была использована врагами как повод «злостного уничтожения честных людей». Кто увидит весь абсурд списка из 130 пунктов арестованного имущества, включая под номером один 22 997 рублей наличными, под номером два – 1 229 бутылок вина, меха, другие ценные вещи, антиквариат, мебель и т. п., сможет легко понять, что под этим подразумевается. Но из этого собрания непонятных странностей нельзя понять, каким образом секретные службы в антагонизме между шпионажем и диверсией, остатками контрреволюционных идей, внутрипартийными конфликтами, между открытой и скрытой борьбой за власть и военно-промышленным комплексом наделяли себя полномочиями «государства в государстве». Кто занимается проблемой влияния этих компонентов в истории, очень быстро поймет, что основы и взаимосвязи действительно важных разногласий возможно понять только тогда, когда кроме обоснованных мотивов и проистекающих из них действий этих служб также обнаруживаются созданные ими поводы, предотвращенные и спровоцированные катастрофы, преступления и их цели. Сегодня вряд ли возможно реконструировать в деталях действительные связи тех событий и найти такие доказательства, которые были бы необходимы для обоснованного различения между действительно совершенными преступлениями, юридическими ошибками и более или менее тяжкими нарушениями закона, произошедшими во время этих процессов. Но в середине 30-х годов это могло бы вызвать еще более сильную волну репрессий. Это также в особенности касается внешне двойственной роли, которую сыграли Ягода и другие ведущие деятели НКВД в расследовании и, предположительно, в самом убийстве Кирова 1 декабря 1934 г. Если все это кажется вас абсурдным, спросите себя, считали ли бы вы возможным в конце 80-х годов, чтобы агент ЦРУ смог бы стать секретарем ЦК КПСС по вопросам пропаганды. Кроме этого, следует упомянуть, что не только между членами руководства партии, но и на более низких уровнях не всегда наблюдалось согласие по самым разным вопросам. Кто какими функциями занимается, какая сфера влияния связана с этим, возникали ли в выполнении этих функций ошибки и почему, кто лучше подходит или кто мог бы быть лучше – во времена глубоких «чисток» даже простые мысли и сомнения могли иметь далеко идущие неприятные последствия. Между руководящими деятелями ЦК, секретарями областных и районных управлений, председателями Советов, их руководящими работниками и поддерживающими их группировками в соответствующем вышестоящем органе были отнюдь не доверительные отношения. Но здесь речь шла не только о неуступчивости, а о власти, связанными с ней привилегиями и проистекающими из этого особыми интересами тех, кто относился к узкому кругу избранных, а также о тех преимуществах, которыми пользовались члены и друзья этого круга. Как далеко это вело и как беспринципно велась эти борьба, становится понятно особенно в тех драматических случаях, когда разного рода выскочки и конъюнктурщики убирали со своего пути тех, кто препятствовал им и их эгоистическим целям из-за своей честности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.