XIX. Первые успехи в Англии

XIX. Первые успехи в Англии

После короткого отдыха в Италии я выехала в новое заграничное турне — сначала в Монте-Карло, а затем в Швейцарию.

В Монте-Карло мне предстояло выступить в «Лючии ди Ламмермур», и тамошние театральные круги с любопытством и нетерпением ждали моего приезда, особенно энергичный и властный синьор Госбург, в то время своего рода «историческая личность» этого маленького княжества.

Как и всех ведущих артистов, он поселил меня в лучшей гостинице «Отель де Пари».

Госбург, как говорится, делал погоду в театральной жизни Монако и каждый год предлагал зрителям интересную программу. В местном театре выступали лучшие певцы мира, оперы исполнялись на родном языке композитора, самое же главное — синьору Госбургу неизменно удавалось заполучить новую «звезду», подогревавшую любопытство и интерес скучающих, праздных миллионеров.

Как ни удивительно, но все эти старые дамы, с ног до головы усыпанные драгоценностями, накрашенные и намазанные, и их усталые, пресыщенные кавалеры в безупречных фраках, с неизменным моноклем, проводящие дни и ночи за картами и рулеткой, любили музыку, особенно итальянскую оперу.

Зрительный зал во время премьер в театре «Казино» был своеобразным местом встреч этого общества, космополитическим салоном, где великосветские сплетники обменивались последними новостями из Нью-Йорка, Лондона и Парижа. В то же время эти люди обожали оперу и восхищались моим искусством.

Поэтому все они с большим нетерпением ждали постановки «Лючии ди Ламмермур» с участием, как здесь говорили, тосканиниевской певицы.

Тут мне хотелось бы рассказать об одном нелепом комическом случае, несколько помешавшем моему дебюту.

Госбург постоянно приглашал меня в ресторан разделить его трапезу и заказывал самые изысканные блюда. К тому же он был страстным любителем и знатоком редких вин и имел свой винный погребок. За столом официант еле успевал откупоривать затянутые паутиной бутылки лучших французских вин.

За день до премьеры «Лючии ди Ламмермур» Госбург угостил меня старинным вином, которое так пришлось мне по вкусу, что любезный импрессарио приказал официанту отнести в мою комнату еще две бутылки.

Проснувшись наутро, я почувствовала, что совершенно охрипла.

Нам, певцам, достаточно взять несколько нот, чтобы понять, в форме мы или нет.

Взволнованная, растерянная, не решаясь выступить перед требовательными зрителями в таком плачевном состоянии, я тут же позвонила дирижеру и Госбургу.

Оба примчались ко мне в отель, донельзя огорченные этой новостью. Крики, уговоры, настойчивые убеждения петь. Но я твердо стояла на своем, да они и сами могли удостовериться, что я охрипла. Остался единственный выход — заменить «Лючию ди Ламмермур» оперой «Богема». Я представила себе, какая суматоха поднимется сейчас на сцене. Рабочим придется срочно снимать декорации и ставить новые. Глубоко опечаленная, я легла в постель. Что еще мне оставалось делать?

Заказав изысканный ужин, я попросила официанта откупорить одну из знаменитых бутылок выдержанного вина и осушила ее почти до дна, стараясь заглушить свое горе. Затем повернулась на бок и крепко заснула…

Белоснежка. «Франческа да Римини» Р. Цандонаи

После концерта Тоти Даль Монте в Мельбурне. 1926 г.

Просыпаюсь часа через два, и… магической силой небес или… вина свершилось чудо. Беру одну ноту, другую — и сама себе не верю: голос звучит отлично. Я тут же побежала в ванную комнату (да-да, мы, певцы, свои «репетиции» обычно проводим именно там), смело беру высокие ноты, пою самые сложные пассажи, каденции, и… все это легко, без всякого напряжения.

Бросаюсь к телефону, вызываю режиссера или Госбурга, но шум и грохот, доносящиеся со сцены, не дают разобрать, кто мне отвечает. Наконец удалось поговорить с Госбургом, кричу ему, что обрела голос, чувствую себя превосходно и непременно буду петь в «Лючии». Так что пусть отменяет «Богему».

В театре начался невероятный переполох: одни громко выражали свою радость, другие проклинали меня, третьи отчаянно ругались, а вечером я спела свою коронную партию, и голос звучал превосходно. Правда, от стыда за невольный обман я закутала горло фиолетовым шелковым платком, который не снимала до конца спектакля. И не зря, потому что слух о моей болезни и внезапном исцелении вышел за стены «Отель де Пари».

Когда спектакль окончился, я почла своим долгом хорошенько угостить рабочих сцены, которым по моей вине пришлось потрудиться до седьмого пота.

* * *

В следующем месяце я отправилась в Швейцарию, где до этого также никогда не бывала.

В Базеле я пела в «Лючии ди Ламмермур» и «Риголетто», в Цюрихе дала два концерта. Только в мае я наконец вернулась в родную Венецию.

Театр «Фениче» пригласил меня выступить в «Лючии ди Ламмермур». Дирижировал оперой коренной венецианец, незабвенный Пьеро Фабброни, превосходный мастер своего дела, наделенный большим артистическим темпераментом и обладавший высокой музыкальной культурой. Моими партнерами были тенор Таккани и баритон Аугусто Беуф, с которым мне впоследствии не раз доводилось петь в Италии и за рубежом. Сицилиец по происхождению, он обладал хорошим голосом и редкой музыкальностью. С первых же дней наших совместных выступлений мы стали добрыми друзьями.

Венецианская публика, как всегда, встретила меня восторженно, и это трогало до глубины души. На время спектаклей я поселилась в гостинице у мола Орсеоло, неподалеку от площади Сан Марко. Окна моей комнаты выходили прямо на мол, где была стоянка гондольеров.

В день премьеры, плотно закрыв окна и жалюзи, чтобы снаружи меня не было слышно, я, как всегда с помощью камертона, спела все основные каденции, включая сцену безумия. Закончив репетицию, я распахнула окна и заглянула вниз. Был полдень, два гондольера прямо в лодке уминали свой скромный завтрак и о чем-то негромко беседовали на местном диалекте. Во мне проснулось любопытство, я прислушалась.

— Тебе хотелось бы заработать все те бумажки в тысячу лир, которые сегодня вечером положит в карман наша певица? — спросил один.

— Еще бы, — ответил второй. — Но у нее в горле словно певчая птица прячется.

— Какая там птица! Скажи лучше целая птичья стая.

Непосредственность этих гондольеров так понравилась мне, что я тут же послала им две бутылки вина.

* * *

В июне я получила приглашение выступить в Лондоне, в знаменитом «Ковент-Гардене». В этом всемирно известном театре мне предстояло спеть партии Лючии и Розины под руководством дирижеров Вотто и уже постаревшего прославленного Муньоне.

Увидев меня, добряк маэстро сразу вспомнил о моем концерте во Флоренции, состоявшемся восемь лет назад, и отнесся ко мне с живейшей симпатией.

Моим партнером в «Севильском цирюльнике» был Дино Борджоли, знакомый мне еще по австралийскому турне и другим совместным выступлениям.

Затем я дала два концерта в «Альберт-холле», на одном из которых присутствовала принцесса Виктория, дочь Георга V.

Перед отъездом из британской столицы меня пригласили на прием в итальянское посольство, гостями которого в тот вечер были дипломаты многих стран.

На обратном пути в Италию я на короткий срок остановилась в Сант-Морице, где дала концерт. А затем меня ждал долгий заслуженный отдых в любимом Солигетто, в окружении родных и близких друзей.

На сцену я вернулась только в сентябре. Приняв вначале участие в благотворительном концерте, организованном падре Семерия, я выехала затем в Англию. Там меня ждали концерты в Лондоне, Ливерпуле, Манчестере, Ньюкастле, Кардиффе и в других городах. В Лондоне я снова пела в знаменитом «Альберт-холле», дав возможность послушать меня многочисленным любителям музыки, не попавшим на мой первый концерт.

Еще один концерт был дан в «Клиринг-отеле» на пышном вечере, устроенном Ага-ханом. В зале сидели вельможи и восточные принцы в тюрбанах, магнаты, миллиардеры и весьма красивые, элегантные дамы, блиставшие созвездиями бриллиантов.

Вместе со мной пел тенор Мак-Кормак, пользовавшийся в Лондоне завидной популярностью. Каждому из нас было отведено на выступление ровно три четверти часа, ни минутой меньше, ни минутой больше. Гонорар — триста фунтов стерлингов каждому.

После этого турне по городам Британии я сохранила приятные воспоминания и хорошее впечатление об английских зрителях, которые совсем не так холодны, как принято думать, и умеют ценить настоящую музыку,