Глава 17 Пожертвования на университеты и на разные просветительские цели. Идея мира. Передача Питтенкриффской долины родному городу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 17

Пожертвования на университеты и на разные просветительские цели. Идея мира. Передача Питтенкриффской долины родному городу

В 1905 году я учредил пенсионный фонд для престарелых профессоров (Фонд Карнеги в пользу науки). Он управляется попечительским советом, состоящим из 25 ректоров американских университетов.

Этот фонд мне особенно дорог, так как многие из тех, кому им предстоит скоро воспользоваться, известны мне лично, и я знаю, какие услуги они оказали человечеству. Из всех профессий учительская оплачивается наиболее скудно, а между тем именно этого рода труд должен был бы оцениваться особенно высоко. Выдающиеся в интеллектуальном отношении люди, посвятившие всю жизнь просвещению юношества, получают нищенские оклады. Когда меня избрали в совет Корнеллского университета, я пришел в негодование, узнав, что профессора в среднем получают меньше, чем многие из наших служащих. Они совершенно лишены возможности сделать какие-то сбережения на старость. Вследствие этого университеты, не имеющие собственного пенсионного фонда, вынуждены оставлять на службе профессоров, находящихся в таком возрасте, когда уже не в состоянии заниматься полноценно своей деятельностью.

Необходимость и полезность этого пенсионного фонда не вызывают никаких сомнений. Это доказал первый же опубликованный список получивших оттуда пенсию. В нем значились имена людей, пользующихся мировой известностью благодаря неисчислимым заслугам в расширении человеческого знания.

Мой друг Томас Шоу напечатал в английской газете статью, в которой доказывал, что в Шотландии люди не особенно состоятельные лишены теперь возможности давать образование детям из-за недостатка средств. Прочитав эту статью, я решил пожертвовать десять миллионов долларов, чтобы одна часть процентов с этого капитала шла в пользу нуждающихся студентов на плату за право слушать лекции, а другая — в пользу самих университетов.

Первое заседание попечительского совета этого нового общества, открытого при шотландских университетах, состоялось в Эдинбурге под председательством Бальфура. В нем принимали участие самые выдающиеся люди: Джеймс Брайс 57, Джон Морли 58, лорд Розбери 59, мистер Шоу и др.

Когда был оглашен устав нового общества, один из приглашенных мною в члены совета заявил, что не может принять на себя эти обязанности, не зная, в чем заключаются задачи фонда. Дело в том, что попечительскому совету по уставу предоставлялось право большинством голосов изменять назначение и способ употребления фонда, если впоследствии окажется, что его задачи более не отвечают современным требованиям. Премьер-министр Бальфур сказал, что никогда еще не видел учредителя, который предоставлял бы столь широкие полномочия попечительскому совету, и выразил мнение, что это едва ли правильно.

— Мистер Бальфур, — сказал я, — мне никогда не приходилось слышать о законодательном собрании, которое было бы способно принимать разумные законы для будущих поколений, а иногда даже деятельность тех, кто принимает законы для современников, нельзя признать особенно успешной.

Это вызвало общий смех, к которому присоединился и премьер-министр.

— Вы правы, — сказал он, — но мне кажется, что вы первый жертвователь, высказывающий такой разумный взгляд.

С тех пор я стал оговаривать подобными условиями все свои крупные пожертвования и уверен, что отдаленное будущее покажет всю целесообразность такого способа действий.

В 1902 году в моей жизни произошло очень важное событие: я был избран почетным ректором университета Сент-Эндрюс. Это открыло мне доступ в университетский мир, от которого до тех пор я стоял в стороне. Мало событий в жизни произвело на меня такое сильное впечатление, как первое заседание факультета, когда я сел в то самое кресло, которое в течение почти пятисот лет занимало до меня столько почтенных людей.

Мы с женой пригласили к нам в Скибо погостить ректоров всех четырех шотландских университетов. С тех пор завелся обычай ежегодно повторять «ректорскую неделю». Эти ежегодные встречи во многом содействовали нашему сближению и объединению на почве общих интересов и задач. После первой «ректорской недели» ректор Ланг на прощанье взял меня за руку и сказал: «Пятьсот лет понадобилось ректорам шотландских университетов, чтобы положить начало их объединению. Истинное решение вопроса заключается в том, чтобы прожить вместе неделю».

 

 

Э. Карнеги в своей библиотеке в замке Скибо. Фотография предоставлена ДМЭК

В 1906 г. «ректорская неделя» в Скибо ознаменовалась участием правнучки Бенджамина Франклина 60 мисс Агнес Ирвин, бывшей в то время деканом Редклиффского колледжа. Почти сто пятьдесят лет назад Бенджамин Франклин получил первый докторский диплом от университета Сент-Эндрюс. А теперь, когда в Филадельфии готовилось торжественное празднование двухсотлетней годовщины со дня рождения Франклина, университет Сент-Эндрюс решил наравне с прочими университетами всего мира послать приветственный адрес, а кроме того, присвоил его правнучке докторский диплом. В качестве почетного ректора я имел поручение передать ей этот диплом. Вручение состоялось в первый день торжества при громадном стечении публики. На всех произвело очень сильное впечатление, что тот самый университет, который сто сорок семь лет назад выдал прадеду первый диплом, теперь оказал ту же честь его правнучке и послал диплом через Атлантический океан, чтобы передать руками того, кто, подобно Франклину, был по рождению британец и, подобно ему, стал американским гражданином.

Меня часто занимала мысль о поддержке американских университетов. Но я был того мнения, что наши главные университеты, такие, например, как Колумбийский и Гарвардский, с громадным количеством студентов, уже достаточно велики, и дальнейшее их расширение не представляется желательным. Поэтому я сосредоточил свое внимание на небольших университетах, главным образом на так называемых колледжах. Я уверен, что поступил правильно.

Источником глубокого удовлетворения для меня служили мои отношения с институтами Хэмптон и Таскиджи, деятельность которых была направлена на поднятие духовного уровня негров, так долго бывших у нас в рабстве. Особое значение для меня имело знакомство с Букером Вашингтоном 61. Это человек, который не только сам вышел из рабского состояния, но и поднял миллионы своих черных братьев на более высокую ступень цивилизации.

Я пожертвовал шестьсот тысяч долларов в пользу Института Таскиджи. Через несколько дней после этого ко мне явился Букер Вашингтон.

— Могу я сделать вам одно предложение?

— Конечно.

— Вы были так добры, что назначили часть пожертвованных денег пожизненно мне и моей жене. Мы вам очень благодарны, мистер Карнеги, но нам таких денег не нужно, они далеко превышают наши потребности, и моим соплеменникам это покажется целым состоянием. Они могут подумать, что я уже не такой бедный человек, который оказывает им услуги бескорыстно, не думая о своей выгоде. Будете ли вы иметь что-нибудь против того, если бы я предложил вычеркнуть соответствующее место в вашей дарственной и заменить его словами «соразмерная с обстоятельствами сумма»? У нас с женой очень скромные потребности.

Я согласился, и поправка в дарственную была внесена. Этот случай вполне характеризует лидера негритянского народа. Я не встречал более искреннего, более самоотверженного человека. Когда узнаешь такие чистые, благородные души, невольно сам становишься лучше. Если бы меня спросили, кто тот человек, который поднялся с самой низшей до самой высшей ступени, то я ответил бы: Букер Вашингтон. Он был рабом и стал вождем своего народа — современным соединением Моисея и Иисуса Навина в одном лице.

Идея мира, в особенности мира между народами, имеющими общий родной язык — английский, давно уже занимала мои мысли. В один из первых приездов в Англию я чрезвычайно заинтересовался Британским обществом мира и нередко участвовал в его заседаниях. Позднее я стал увлекаться Межпарламентским союзом, который был основан Рэндалом Кримером 62, знаменитым представителем рабочих в парламенте. С тех пор мысль об уничтожении войн и замене их международным судом стала занимать меня все больше.

Тот день, когда вступит в силу международный суд, будет великим днем в истории человечества. Он будет означать конец взаимного истребления. Это будет день величайшего торжества для всех народов;

 

 

Дворец мира в Гааге. Фотография предоставлена ДМЭК

я верю, что он наступит, и, быть может, скорее, чем это можно предположить. И тогда многие, кого превозносят теперь как героев, будут преданы забвению, потому что вместо любви и мира они проповедовали войну.

В 1907 году мои друзья в Нью-Йорке предложили мне председательство в Обществе мира, которое они собирались основать. После некоторых колебаний я принял предложение. В апреле того же года состоялось первое общее собрание. В нем впервые принимали участие делегаты от 35 штатов, не говоря о многочисленных иностранцах 63.

Газета «Evening Star» от 14 декабря 1910 года со статьей о том, что Э. Карнеги пожертвовал 10 миллионов долларов на создание Фонда борьбы за международный мир (фрагмент)

«New York Times» от 15 декабря 1910 года с материалом о создании Фонда борьбы за международный мир на средства Э. Карнеги

 

 

Рождественский номер газеты «New York Daily Tribune» от 25 декабря 1910 года с сообщением о путях использования пожертвованных Э. Карнеги денег для обеспечения мира

После первой Гаагской конференции я по предложению голландского правительства пожертвовал полтора миллиона фунтов стерлингов на сооружение Храма мира в Гааге — самого священного здания на свете, ибо оно должно служить самой священной цели.

Но из всех пожертвований больше всего близок моему сердцу дар, сделанный родному городу и связанный для меня с самыми лучшими воспоминаниями детства. Я должен здесь рассказать историю Пит-тенкриффской долины.

К числу самых ранних воспоминаний моих детских лет относятся раздоры между городом Данфермлином и владельцем Питтенкриффа из-за права доступа на монастырские земли и к замку. Распри эти длились в течение целого ряда поколений. Еще мой дед Моррисон был одним из вождей в этой борьбе, и оба мои дяди — Лодер и Моррисон — продолжили ее; последний заслужил громкую славу тем, что вместе с другими снес до основания каменную стену, сооруженную владельцем Питтенкриффа. Город выиграл процесс, но землевладелец издал распоряжение, «чтобы никто из Моррисонов никогда не осмеливался переступить черту долины». Так как я принадлежал к роду Моррисонов, то и мне, значит, доступ туда был запрещен.

Долина эта — единственная в своем роде. Она соединяет монастырскую землю с замком и тянется к северо-западу от города на пространстве 70 моргов. Ее склоны густо поросли прекрасным лесом. Для дан-фермлинских детей это место было настоящем раем, особенно для меня. Когда я слышал слово «рай», то мысленно переводил его словами «Питтенкриффская долина». Мы были счастливы, когда могли случайно через открытые ворота бросить взгляд внутрь этого рая.

Почти каждое воскресенье мы, дети, совершали с дядей Лодером прогулку вокруг монастыря до того места, откуда можно было видеть долину; внизу под нами виднелись верхушки высоких деревьев, над которыми носились целые стаи ворон. Владелец долины казался нам самым богатым и могущественным человеком на свете. Правда, мы знали, что в Виндзорском замке живет королева, но ведь Питтенкрифф принадлежал не ей! И мы были уверены, что мистер Хант, владелец Питтенкриффа, не поменяется ни с ней, ни с кем-либо на свете. Мы, по крайней мере, ни за что не сделали бы этого. Когда я, бывало, ребенком, а позже и юношей строил воздушные замки, мои мечты никогда не поднимались до Питтенкриффа. Когда я стал старше, дядя Лодер пророчил мне всевозможные вещи; но если бы он мне сказал в один прекрасный день, что настанет такое время, когда у меня окажется достаточно денег, чтобы сделаться счастливым обладателем Питтенкриффа — я сошел бы с ума. А быть в состоянии подарить городу это владение — мечта моих детских лет! Ни на какие блага в мире я не променял бы такое счастье!

Когда мой земляк, доктор Росс, сообщил мне, что мистер Хант не прочь продать свои земли, я навострил уши. Но он боялся, что тот заломит колоссальную цену. После этого в течение некоторого времени дело не двигалось с места, и я вспомнил о нем только в марте 1902 года, когда лежал больной в Лондоне. Я послал тогда телеграмму мистеру Россу с просьбой приехать ко мне. Он явился, и мы возобновили переговоры относительно Питтенкриффа. Я предложил, чтобы наш земляк и общий друг, мистер Шоу, позондировал в Эдинбурге почву через посредничество поверенных мистера Ханта.

 

 

Э. Карнеги на своей яхте с первым председателем благотворительного Фонда Карнеги в Данфермлине Джоном Россом (слева) и первым председателем благотворительного Фонда Карнеги в Великобритании Уильямом Робертсом

Тем временем я вернулся в Нью-Йорк. Вскоре после этого пришла телеграмма от мистера Шоу, в которой он сообщал, что мистер Хант готов продать свои владения за сорок пять тысяч фунтов стерлингов. Я телеграфировал: «Согласен» — и в ответ на это получил телеграмму от мистера Шоу: «Да здравствует владетель Питтенкриффа!».

Итак, я стал счастливым обладателем лучшего места, какое только существовало на земле. Король — он был только король. Ведь у него не было ни башни короля Малькольма, ни реликвий святой Маргариты, ни Питтенкриффской долины. По сравнению со мной он был бедняк. Ведь мне, а не ему принадлежали все эти сокровища.

Лишь сделавшись собственником парка и долины, я убедился, как много добра могут принести деньги, если только передать их в руки альтруистически настроенных людей. Я ознакомил мистера Росса со своими планами относительно Питтенкриффского парка. По его совету я пригласил некоторых лиц и предложил им на обсуждение план организации. Они предполагали, что дело ограничится только передачей парка городу, и были немало удивлены, когда узнали, что сверх этого я еще жертвую в пользу Данфермлина полмиллиона фунтов стерлингов.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как я передал городу долину с парком. Ежегодный детский праздник, праздник цветов и большое число посетителей, постоянно наполняющих парк, служат красноречивым доказательством того, с какой любовью население Данфермлина относится к нему. Питтенкриффская долина привлекает даже жителей соседних городов. Попечительский совет всеми способами старается выполнить те директивы, которые даны ему в дарственной... «Внести больше света и красоты в однообразную жизнь рабочего населения Данфермлина, доставить этому населению, в особенности юношеству, радость, счастье и утешение, которых они обыкновенно лишены. Пусть у сына моей родины, сколько бы он ни скитался по свету, остается на всю жизнь утешительное сознание, что его жизнь была счастливее и краше только потому, что колыбель его стояла в Данфермлине. Если в вашей работе вам удастся достигнуть этого результата, вы можете сказать себе, что ваши труды не пропали даром».

Я вижу какую-то поэтическую справедливость в том, что внук старого радикального вождя Томаса Моррисона и сын моего незабвенного отца и мужественной матери возвысился в жизни настолько, что смог вытеснить прежних собственников из их старых владений и предоставить парк в вечное пользование жителям Данфермлина. Это романтическая, но подлинная история, с которой не могут сравниться никакие воздушные замки, никакой вымысел. Мне временами кажется, что ее написала сама судьба, и внутренний голос говорит мне: «Ты не напрасно жил — не совсем напрасно».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.