«Я хочу рассказать Вам…»

«Я хочу рассказать Вам…»

Герой наш столь широко известен, так любим и так популярен, что автору не приходится тешить себя обычно вдохновляющей надеждой, что его писания «откроют» для кого-то имя и дело горячо почитаемого им художника и деятеля.

Перед нами совсем иная история. Совсем иная…

И однако, стоит углубиться в нее, попытаться приблизиться к пониманию самого ее существа – и сомнения в необходимости говорить и писать об Андроникове не возникает. Да, о нем следует говорить и писать с несомненностью! Чтобы понять и осознать самоценность его работы и ее принципиальную важность для общества, для нас.

Широкое, действительно массовое признание – уже само по себе есть ценнейшее свидетельство важности работы художника, ее необходимости для очень многих людей. Тем интереснее разобраться во всех составляющих его деятельности и понять: почему она получила признание в народе, какие выводы могут сделать для себя другие люди, работающие в области слова, в области пропаганды культуры, какие уроки могут извлечь они из художественного опыта и самого облика Ираклия Андроникова – гражданского, человеческого, артистического.

В сфере радио и телевидения, может быть особенно телевидения, талант Андроникова раскрылся необычайно ярко, широко, щедро, ново и, в свою очередь, открыл новые качества и возможности самого телевидения.

Ираклий Андроников – фигура безусловно историческая.

По-видимому, столь «сильные» слова нужно доказывать. Обратимся к доказательствам…

* * *

7 июня 1954 года Андроников исполнил по телевидению свою знаменитую «Загадку Н. Ф. И.». Это было его первое телевыступление. Передача продолжалась час с четвертью. До этого дня предельно великим по длительности выступлением рассказывающего артиста на телевидении считалось четырнадцати минутное выступление чтеца со стихами Пушкина. Считалось, что дальше – скучно: ведь нет «зрительного ряда»!

Передача прошла, конечно, «случайно», от «безвыходности», «по вине автора», который лишь в этот день объявил, что он будет читать, что «ужаться» никак нельзя, а другое прочесть тем более нельзя («не опробовано!»). Нужно было либо снимать передачу, либо давать время. Произошло последнее.

Так появился на телевидении Ираклий Андроников.

* * *

С ним началась какая-то новая полоса на телевидении, обозначилось целое направление. Долгое время он оставался единственным представителем своего направления, но это было все-таки направление – по существу, принципиальной значимости и несомненной будущности. Оно верило в силу звучащего разговорного слова, его «экранную выразительность», зримую содержательность, просто в силу устного слова, извечную и непреходящую во все века и технические эпохи.

Вдруг выяснилось, что можно слушать обращенную к тебе с экрана живую речь в течение длительного времени. И вовсе не обязателен какой-то особый зрительный ряд, – важно увидеть лицо человека, его глаза, руки, и, вглядываясь, слушать, увлекаться, вникать, верить!

Телевидение представляет собой сегодня огромную, исторического значения арену, на которой разыгрываются грандиозные, таинственные, трудно постигаемые события, серьезно влияющие на духовную жизнь общества и ею же порождаемые. Влияние, которое телевидение «излучает», подобно невидимой радиации, от которой, может быть, нужно и лечиться уже теперь, но которую необходимо и «принимать» как лекарство.

Телевидение входит в дом каждого, и человек остается с ним один на один. Этот сугубо камерный процесс таит в себе большую, опасную для жизни разрушительную дозу «яда некоммуникабельности». Но именно телевидение может стать очень мощным средством объединения людей. Мы говорим, что музыку «слушают», театр, кино – «смотрят». Когда пишут об опере, употребляют и слово «зритель», и слово «слушатель».

Говорят: «телезритель». Никто не говорит: «телеслушатель». А между тем такое слово могло бы появиться. Я думаю, что телевизор нужно включать не для того только, чтобы любоваться заставками или декорациями театрального толка. Но для того, чтобы увидеть вдруг облака и все настоящее в природе или услышать Слово, узнать человека, «поговорить» с ним. Важность, возможности и значение слова пока еще не осознаны практикой нашего телевидения в достаточной степени. Тем более дорог нам пример и опыт Ираклия Андроникова. Он помогает выяснить некоторые принципиально важные особенности «зримого звучания» слова на телеэкране, помогает представить себе дальнейшие пути «ораторства с телеэкрана».

* * *

Если определять то единое начало, единое качество, которое соединяет разные работы Андроникова и объединяет всю его деятельность, я бы прежде всего сказал о свойственном его творчеству демократизме. Глубоком, искреннем, настоящем демократизме, непреложным следствием которого, выражением сущности которого является глубочайшее уважение к слушателям, готовность служить им, проявляющаяся легко, естественно, просто. Именно высокое уважение к публике и отношение к ней как к высшему судье и высшему авторитету объясняет интонацию андрониковских рассказов, бесед, выступлений, которая всегда уважительна, доверительна. Никогда рассказчик не ставит себя в положение «учителя жизни», хотя опыт наш говорит о том, что вся его деятельность объективно становится таким учителем жизни.

Высокое уважение к слушателям, отношение к ним как к главным людям позволяет художнику надеяться и на ответное уважение. И, как следствие этой взаимности, художник позволяет себе открыться своим слушателям. Он не боится предстать перед ними таким, какой он есть, не боится показать себя порой и в обстоятельствах, что ли, недостаточно серьезных для сана писателя, «известного человека».

Андроников строит свои выступления, свои рассказы столь естественно, столь правдиво, не подправляя ситуаций, что нельзя не поверить в правдивость и истинность того, что «на наших глазах» происходит.

Мы видим в нем человека культуры, писателя, артиста, исследователя, искусствоведа, многолетним трудом подтвердившего свою преданность делу, которым он занимается, будь то изучение Лермонтова или Пушкина или изучение и пропагандирование творчества многих замечательных «людей культуры».

Ощутив искреннее и уважительное отношение к себе со стороны художника, люди хотят ответить ему. И приходят в его адрес многочисленные письма с советами и подсказками, ценные семейные реликвии, документы…

Кстати, во всех своих выступлениях, статьях, книгах Андроников непременно говорит о читателях, радиослушателях и телезрителях, благодарит их за помощь, называет имена и фамилии, обращается за помощью – и снова рассказывает.

«Я хочу рассказать вам…» В этом лермонтовском названии одной из его книг – естественное творческое состояние Андроникова: рассказать все то, что он знает и узнаёт, рассказать увлекательно, интересно, с тем чтобы внедрить это знание, заронить в душу светлое представление о светлых людях. Жизнь писателя проходит под знаком традиционно русского культурного подвижничества.

Он поставил свой уникальный талант на службу, добровольную службу другим талантам, людям, которые составляют гордость нашей культуры, людям, в которых Андроников как художник видит образец творчества, образец гражданского служения искусству, образец служения своему народу. Это вызывает не только чувство удивления, хотя чувство удивления это несомненно вызывает. Перед этим преклоняешься. Не случайно такой широкий душевный отклик нашло присуждение Андроникову Государственной премии СССР (1967).

Андроников – единственная в своем роде художественная личность. Можно даже сказать, что он есть целое явление нашей культуры. Явление, к которому мы давно привыкли, глубоко и всерьез полюбили; явление, которое вместе с нами на протяжении жизни уже нескольких поколений развивается, углубляется, достигает своих вершин; явление, которое, начавшись с удивительной способности Ираклия Андроникова «представлять» других людей, выросло в нечто более глубокое, более серьезное и тем более редкостное. Способность представить нам великих деятелей культуры и других людей, с которыми так или иначе свел художника его литературный поиск или какая-нибудь жизненная ситуация, которую Андроников умеет исключительно внимательно, как-то особенно подсмотреть и затем передать в свободной, естественной, органичной форме, простой и по-своему изысканной, выросла до способности явить нам живых героев, больших деятелей культуры и иных людей во всей их глубине, в каком-то особенном локальном повороте, который между тем открывает глубину и главное. И при всем этом личность рассказчика органично входит в повествование, в действие, она как-то отделилась внутренне от представляемого лица и незримо присутствует в каждой новелле и в каждом рассказе.

Фигура рассказчика, фигура автора постоянно ощущается нами, никак не затмевая главного. Мы видим человека, сохранившего для нас драгоценные мгновения больших жизней, способного каждый раз заново прожить вместе с нами, на наших глазах тот счастливый день, который когда-то свел его с тем или иным замечательным человеком.

Авторское «я», растворяясь в материале, в любви к тем героям, которых автор живыми может представить нам, никогда их не видевшим, не знавшим, но через его посредство познакомившимся с ними, узнавшим и полюбившим их, – авторское «я» Андроникова в его устных рассказах никогда не переходит ту грань, за которой начинается уже особое подчеркивание собственной роли. Но мы проникаемся его отношением к героям, его мыслями, смотрим на них его глазами, дышим в его ритме, слышим их речь в его интонации. Притом мы можем благодаря Андроникову представить человека не только внешне, но «заглянуть» в его душу через какие-то характерные внешние проявления речи, ритм, звуковые краски голоса, краски мысли…

Андроников как бы приближает к нам, именно приближает замечательных деятелей культуры, знакомит нас с ними, дает нам счастливую возможность подышать одним с ними воздухом, напитаться этой атмосферой высокой человечности, высокой художественности, творческой атмосферой.

И в то же время он поднимает нас. Как на чудесном воздушном шаре, поднимаемся мы, слушая Андроникова, к человеческим высотам культуры. Уже много лет звучат рассказы Андроникова, и мы увлеченно и радостно слушаем их – новые, старые. Дело ведь не только в сюжетах, фактах, характере событий, который нам может быть известен заранее, но в том, что мы присутствуем при почти мистическом акте: снова и снова можем побыть в обществе людей, многих из которых уже нет в живых. А кто может отказать себе в удовольствии еще и еще раз побыть в обществе Соллертинского, Остужева, Всеволода Иванова, Алексея Толстого, Маршака, в обществе других людей, которых мы впервые узнаем «от Андроникова», в обществе самого Андроникова…

* * *

Именно благодаря демократичности своего искусства, его глубокой искренности, народности, благодаря подлинному уважению к слушателю искусство Андроникова оказалось по духу родственным телевидению – самому демократическому, самому широкому искусству и роду деятельности, самому демократическому орудию культуры, которое мы знаем сегодня.

Сейчас трудно уже представить себе телевидение без Ираклия Андроникова. Он выступает не только с устными рассказами, но и как комментатор важнейших культурных событий, как автор телевизионных фильмов, как автор передач об отдельных наших художниках, музыкантах. Например, мы слушали по телевидению его рассказ о скрипаче Леониде Когане. Здесь Андроников выступил как критик, как музыкальный писатель. Он провел на телевидении целую серию репортажей, точнее – рассказов из музеев страны. Это и блистательный рассказ о Музее музыкальной культуры. Это передачи из Музея-квартиры Горького, из Музея искусства народов Востока, из Литературного пушкинского музея в Москве, из квартиры Маршака, из квартиры Алексея Толстого, из Центрального государственного архива литературы и искусства, из рукописного отдела Ленинской библиотеки, из зала имени Чайковского…

Телевидение обладает какой-то уникальной способностью прояснять подлинность, истинность и искренность человека на экране в его отношении к миру и к людям, к предмету, о котором он говорит. Здесь любая наигранность будет заметна, фальшь – сразу видна, деланная заинтересованность в предмете так и окажется деланной заинтересованностью. Телеэкран ничего не прощает: ни «интеллектуального» высокомерия, ни псевдодемократичности.

Вот почему мне кажется, что одним из ценнейших качеств в работах Андроникова является четко выраженное отношение к происходящему, отношение к самому акту выступления, к тем, к кому обращается художник.

Разговор между Андрониковым и аудиторией, каким бы он ни был – шутливым, или грустным, или высокосерьезным, как, скажем, в «Тагильской находке», всегда преисполнен любви и доверия к слушателям. (Кстати, замечательная была телепередача! Всего у Андроникова одних только «персональных» телепередач было более семидесяти. А кроме того, в скольких передачах он участвовал, сколько вел!)

Андроников считает, что широкой публике интересно все, достойное интереса. Что широкая публика прекрасно во всем разбирается. И правильность этой позиции находит подтверждение в его уже многолетнем опыте и в обильной почте, которую он получает. Андроников считает, что обо всем можно и рассказать интересно. И он это делает. Это тоже очень важно. Ведь если не считать, что то, о чем ты рассказываешь, интересно другим, то появится высокомерие «ученого человека», который вольно или невольно «опускается» до того, чтобы что-то рассказать «широкой публике», заведомо полагая, что она этого не поймет. Деятельность Ираклия Андроникова всегда напоминает нам и о другом важнейшем принципе: документальность, естественность, свобода, но в то же время – отбор. Все работы Андроникова отмечены высоким мастерством, продуманностью, отобранностью, которая ни в какой степени не идет в ущерб естественности, горячности, заразительности повествования. Он следит за тем, чтобы не быть однообразным, чтобы каждый раз выступать в новой роли самого себя.

Сейчас еще, по разным причинам, некоторые наши крупные писатели, деятели культуры с известным скептицизмом относятся к телевидению. Может быть, этот скептицизм по-своему и оправдан – основывается на «конкретных» наблюдениях и «случаях из практики». Но нельзя же не видеть того, что сегодня телевидение открывает грандиозные пространства, совершенно новую сферу деятельности для художников, писателей, мыслителей, для всех, кому есть что сказать и кто заинтересован в том, чтобы его отношение к делу, к тем или иным проблемам жизни стало достоянием самого большого числа людей.

Заметим здесь, что воздействует на слушающих не только само по себе содержание, смысл сказанного. Когда люди видят и чувствуют, что серьезный, уважаемый человек – художник, учитель, мастер – так истово (Андроников здесь прекрасный пример и образец) занимается своим делом, отдает ему столько сил, любви, видит в нем большую идею, большой смысл, большое содержание и жизненную ценность, то это опосредованно поднимает авторитет людей творческого труда. А это так важно! Ведь не всегда с изучения художественных творений начинает человек свой путь к высотам культуры – часто интерес к личности художника и уважение к нему как к человеку, как к гражданину заставляет прочесть ту или иную книгу и внимательнее вслушаться в то или иное музыкальное произведение. В любую область искусства или в литературу многие люди, может быть, скорее могут прийти через уважение к самим творцам.

Слушая Андроникова, испытываешь огромное эстетическое наслаждение. Это большая радость – быть на его выступлении или сидеть у экрана, когда он выступает. Видно, слышно, что самому художнику доставляет большое наслаждение и большое удовольствие выступать перед нами, отдавать нам свои знания, делиться своей увлеченностью и черпать от нас, слушателей, новую энергию для дальнейших поисков, для дальнейшей жизни, если хотите. Я не представляю себе Андроникова вне аудитории, вне публики. И в этом тоже одно из ярчайших проявлений его таланта.

Для Андроникова чрезвычайно естественно – общаться с людьми. Он может рассказывать не только из телестудии, не только в концертном зале. Он может рассказывать, придя в редакцию газеты или журнала по каким-то своим делам (скажем, идет его статья) и увидев перед собой три пары заинтересованных глаз сотрудников редакции. И если только его попросить, если только он почувствует, что действительно хотят его слушать, – он будет рассказывать, позабыв о своих делах. А потом спохватится и скажет: «О, я же обо всем забыл, опоздал, у меня ведь такси внизу тикает!»

Он может рассказывать даже в автобусе. Так было, например, во время Второго Пушкинского праздника поэзии, который проходил под «эгидой Андроникова» как председателя организационного комитета. Большая группа писателей, советских и зарубежных, совершила в те июньские дни увлекательнейшую поездку на автобусах из Москвы в Новгород, дальше в Псков, из Пскова в село Михайловское, затем в Ленинград. И появляясь, как «хозяин», то в одном автобусе, то в другом, осведомившись о здоровье и состоянии духа, он вдруг начинал рассказывать, обращаясь то к одному, то к другому. Поводом для этого «вечера устных рассказов на колесах днем» мог послужить чей-то вопрос или чья-то просьба, «прочитанная» в глазах. Андроников с удовольствием шел навстречу и, забыв об усталости (много забот лежало на нем в те дни), рассказывал одну историю за другой – и «Римскую оперу», и про Соллертинского, и как дирижировал Гаук, и «Четыре часа из жизни Блока», конечно, в чуть новой вариации, чуть иначе, чем в концерте (я несколько раз слышал в его исполнении этот дивный, захватывающий дух рассказ, звучащий как прекрасная чистая песня).

* * *

Андроников с чрезвычайной ответственностью относится к каждой своей работе, тщательно готовится к ней. Импровизационность, так характерная для него, импровизационность глубоко органическая, которая сама по себе выражает какую-то высшую естественность человека, никак не противоречит тщательности и строгости на всех этапах его работы.

Я был на одной телевизионной репетиции Андроникова в Музее искусства народов Востока. Он готовился вести «репортаж» (так говорилось в программе) с выставки великого грузинского художника Нико Пиросманашвили. Как он готовился! С какой тщательностью, с какой любовью, с каким волнением! И получился не репортаж, а увлекательный, глубокий, живой, волнующий рассказ о жизни прекрасного человека и удивительного художника. Андроников выдвинул в этой телевизионной беседе ряд новых, оригинальных положений о Пиросмани. Он, в частности, оспорил толкование Пиросмани как примитивиста и предложил рассматривать его картины как народное искусство, как фольклор. Нельзя было не почувствовать, как дорог рассказчику этот художник, как глубоко знает Андроников Грузию (это ведь его родина) и грузинскую культуру. Где-то вдруг возникало точно и вовремя произнесенное грузинское слово, которое тотчас же пояснялось, но создавало какой-то особенный колорит, рождало ощущение достоверности.

Во время репетиции одна из посетительниц музея подошла к Андроникову с просьбой, чтобы именно он показал ей картины. Ираклий Луарсабович повел ее по залам выставки. Тотчас же собрались другие посетители, выстроилась настоящая экскурсия. И хотя он устал, хотя завтра передача, стихийная экскурсия состоялась. И именно во время этой экскурсии, к своей большой радости, Андроников нашел еще какие-то новые слова, определения, формулы – для самого себя новые. И они вошли в передачу.

А как тщательно готовилась видеозапись многочасового митинга-концерта в селе Михайловском в дни Второго Всесоюзного Пушкинского праздника поэзии. Андроников, которому предстояло вести митинг, до последней возможной детали стремился предусмотреть все. Все было тщательно обсуждено и обговорено, обусловлено с прибывшими в Михайловское работниками телевидения. И передача – сложная, большая – вышла на славу – правдивой, свободной, масштабной. Запечатлевшая лишь часть митинга, она вобрала в себя все его существо и размах. Свидетельствую это как очевидец митинга и телезритель.

В ряду телевизионных работ Андроникова одна из самых замечательных – передача из Музея музыкальной культуры имени Глинки. Она зафиксирована на пленку, и мы можем смотреть ее сейчас как телефильм под названием «В Троекуровых палатах».

Музыка является не только страстью Андроникова, но и той областью, в которой сосредоточены его серьезные интересы как писателя. Он прекрасно знает музыку, чувствует, может насвистывать целые части из симфоний Бетховена, точно показывая вступления инструментов. Он любит показывать, как дирижировал Глазунов, Гаук, Штидри… Очень интересно смотреть на Андроникова, когда он слушает музыку.

«В Троекуровых палатах» мы много видим его на экране как раз в то время, когда звучит музыка. Он сидит за столом в зале музея, показывает нам ценнейшие реликвии, увлекательно рассказывает о них – и потом мы вместе слушаем музыку. Много музыки. И все это время на экране – лицо Андроникова, а не крутящиеся пластинки, не фотографии исполнителей…

Не отвлекало ли от музыки созерцание одного и того же лица? Напротив, помогало сосредоточиться. Всегда приятно слушать музыку в обществе близких и чувствующих музыку людей. На этот раз мы слушали музыку вместе с Андрониковым. Мы слушали ее, сидя у телевизора. Он – сидя перед телекамерой. Он улыбался, слушая, еле заметно дирижировал. И мы тоже улыбались. Всеми нами двигало единое чувство, рожденное музыкой. После этой передачи захотелось еще раз пойти в Музей музыкальной культуры (у кого-то, возможно, такое желание возникло впервые), а главное – музыка и прекрасные творцы ее вошли в нашу комнату, хотя мы слушали в течение часа не трансляцию «живого» концерта и не специально иллюстрированную для телевидения музыку.

Та же горячая любовь к искусству, к людям искусства, ощущение вершинных взлетов русской и советской культуры заставили Ираклия Андроникова предпринять такую сложную, интересную и в высшей степени нужную работу, как телефильм «Страницы большого искусства». В этой ленте собраны драгоценнейшие архивные кинокадры, запечатлевшие Станиславского, Ермолову, Шаляпина, Собинова, Семенову, Уланову, Шостаковича, Яхонтова и многих других замечательных деятелей русского и советского искусства. Собранные вместе, соединенные в непрерывное целое кратким и точным комментарием, высекающим искру из сопоставления фактов и имен, кадры этого андрониковского телевизионного фильма явили нам волнующую, запоминающуюся, масштабную, увлекательнейшую картину. Картину жизни родного искусства.

И как прекрасно, что фильм этот не просто интересен исторической ценностью составляющих его элементов, – он рождает чувство национальной гордости за нас самих, за нашу культуру, за наш народ, выдвинувший стольких титанов.

Вот как надо агитировать за искусство – показывая его в высочайших образцах и говоря о нем слова искренней, беззаветной любви, основанной на глубоком знании и еще раз на любви, внутренней, необъяснимой, преданной.

Трудно подобрать к Андроникову какое-то одно «профессиональное определение». Я называю его и писателем, и художником, и артистом. Да, артистизм пронизывает всю его жизнь и все его поведение, всю его деятельность, манеру говорить, двигаться. И все-таки какое слово найти, чтобы точно выразить содержание? Может быть, можно сказать, что его профессия – быть Ираклием Андрониковым? Право, это какой-то редчайший комплекс человеческих качеств, который, как часто бывает, своей уникальностью только напоминает нам еще раз о каких-то законах жизни, ибо в нем сконцентрировано то, что должно отличать каждого человека.

Это знания и романтическая любовь к своему делу.

Это глубочайшее уважение и любовь к людям.

Это потребность ежедневно и ежесекундно радовать других людей.

Все это очень важно. И этому учит нас Ираклий Андроников и его искусство.

Процесс «высматривания» интереснейшего в жизни продолжается у Андроникова каждодневно. И поэтому мы с нетерпением и с какой-то особенной внутренней радостью идем на встречу с ним, идем на встречу с его героями, с его искусством – большим, демократическим, увлекательным, ярким, артистичным, сильным, молодым. Искусством высокосодержательным, тонким, серьезным. Глубоким и прекрасным. Легким и красивым.

1969

Данный текст является ознакомительным фрагментом.