ЕВГЕНИЙ ХОРОШЕВЦЕВ. Почувствовать жанр

ЕВГЕНИЙ ХОРОШЕВЦЕВ. Почувствовать жанр

С Ираклием Луарсабовичем Андрониковым я познакомился в литературно-драматической редакции Всесоюзного радио. Вместе мы записали несколько его замечательных устных рассказов. Запомнилась работа над литературно-музыкальной передачей «Четырнадцать русских троек». Я был режиссёром этой программы, хотя, должен сразу обмолвиться, режиссировать, в сущности, там было нечего. Андроников настолько интересно рассказывал, так профессионально подходил к делу, что мне хотелось просто слушать и учиться у него. Простор для себя я нашёл в другом – подборе музыкальных иллюстраций. Дело это было ответственное, поскольку песен о русских тройках много, но не все из них Андроникову подходили, не все отвечали его замыслу. А он очень ревностно относился к этому вопросу. Иногда забраковывал найденные мною отрывки и тут же предлагал: «Попробуй-ка эту песню». Я соглашался и не сожалел. Оказывалось, что песня отлично ложилась на тот или иной эпизод рассказа. Одним словом, сотрудничать с ним было и сложно, и легко.

То, что работа, действительно, удалась, я понял много позже, когда увидел телевизионный фильм, где была использована наша радиопередача.

Что касается взаимоотношений за пределами работы, расскажу об одном забавном случае. Однажды мы сделали радиокапустник, в котором я осмелел и поздравил литературную редакцию голосом Андроникова. Ираклий Луарсабович услышал и очень удивился, стал расспрашивать нашего редактора Владимира Сорокина:

– А когда это Вы меня записали, Володя? Странно, не могу припомнить, чтобы я такое говорил…

– Да это не Вы, Ираклий Луарсабович. Это Женя нахулиганил!

Андроников отреагировал очень живо:

– А! Двойник мой, значит. Прикидывался! Хорошо прикинулся, молодец. Точно схватил интонацию!

Чувство юмора у него было замечательное. Помню, мне не сразу далось произношение его имени и отчества, и, когда в очередной раз я споткнулся об это препятствие, он сам пришёл мне на выручку:

– Зови меня просто – ЛуарБАБАсович! С тех пор я так к нему в шутку и обращался. По-человечески он был просто изумителен! В поздние годы, к сожалению, тяжело болел. Бывало, с трудом переворачивал страницы текста и ужасно стеснялся этого. Но болезнь не испортила его, он не замкнулся и старался работать до последнего. Что и говорить, человек – кремень.

Когда показывали его передачи, я, подобно многим, засиживаясь у телевизора, попутно ловил себя на одной и той же мысли: «Сколько интересного, сколько важного я пропустил!». О чём бы он ни рассказывал, это всегда было удивительно современно, увлекательно, красиво. Познания его были просто феноменальными. Вместе с тем у него были и чисто актёрские находки.

А вот стихи, напротив, он читал чрезвычайно просто. Это стремление к простоте, на мой взгляд, объяснялось тем, что он полагал: всё уже сказано поэтом, задача чтеца в том, чтобы донести мысль автора до слушателей, но не приукрашивать её. И это всегда вызывало отклик.

У него было ещё одно исключительное качество телеведущего: он умел вовремя остановиться. Умел так заинтриговать телезрителей, чтобы заставить их с нетерпением ждать продолжения. Он владел этим тонким приёмом мастерски. Мог поставить точку там, где, на самом деле, точки нет, подразумевая: «Об этом в другой раз!» И ты знал, что непременно постараешься не пропустить следующую передачу.

Как никто другой, Андроников владел понятием жанра. «Надо чувствовать жанр, – он всегда говорил мне об этом. – Вне жанровости не существует произведение искусства». Всё, что делал Ираклий Луарсабович на эстраде, радио и телевидении, было в согласии с жанром, невероятно талантливо и органично. Он был творцом своего собственного неповторимого жанра.

Его образ человека фундаментального, мужественного и доброго навсегда запечатлелся в моей памяти. Я очень его любил. Подобных ему в жизни встречать мне больше не доводилось.

2014

(Записала Е. Н. Шелухина)