Глава пятнадцатая «Человек призвания»
Глава пятнадцатая
«Человек призвания»
При всем многообразии деятельности на посту президента Императорской академии наук Константин Константинович все же основное внимание уделял совершенствованию в вверенном ему императором храме науки гуманитарных исследований. Неоспоримы и заслуги его в отечественном пушкиноведении. Об этом красноречиво говорит высказывание одного из известнейших исследователей жизни и творчества великого поэта Николая Осиповича Лернера:
Время президентства великого князя в Академии наук отмечено расцветом пушкиноведения, которое при нем получило полезнейшую материальную поддержку и, что гораздо важнее, ряд творческих импульсов.
Но, преклоняясь перед гением Пушкина, Константин Константинович отдает должное и другим русским литераторам. Он всячески содействует под эгидой Академии наук изданию Академической библиотеки русских писателей. И – что очень важно, произведения отечественных классиков должны быть изданы по доступной цене! Великий князь, сам человек богатейший, прекрасно понимает: духовное наследие страны должно принадлежать не только избранным, представителям высшего сословия, но и широким народным массам.
В конце 1906 года помощник заведующего книжным складом Академии наук И. А. Кубасов, ставший впоследствии известным литературоведом, выступил с инициативой подготовки издания произведений выдающихся русских писателей. Суть его предложения сводилась к тому, что академия должна начать качественное издание сочинений русских литераторов, которые будут широко распространяться на российском книжном рынке по доступной цене. Кубасов подготовил «Записку», в которой указывал, что подобное начинание является задачей именно Академии наук, «учреждения, которое должно пещись о народном просвещении», что это «укрепит связь массы с высокой представительницей отечественной науки – с Императорской академией наук».
«Записка» И. А. Кубасова была рассмотрена на заседании Отделения русского языка и словесности, автора горячо поддержал академик А. А. Шахматов. После этого была создана специальная Комиссия по вопросу о научно-популярном издании русских писателей, в состав которой вошли выдающиеся русские ученые-филологи того времени. В сентябре 1907 года комиссия завершила работу, и по ее итогам президенту Академии наук был передан на утверждение доклад.
Предполагалось, что Академическая библиотека русских писателей будет издаваться от имени Академии наук и при непосредственном наблюдении с ее стороны, выпуск томов этой библиотеки потребует «особого напряжения духовных сил и материальных затрат». Ученые считали, что ежегодно необходимо издавать от 5 до 7 томов, объемом до 200 печатных листов, тиражом от трех до десяти тысяч экземпляров. Для этого требовались дополнительные ежегодные бюджетные ассигнования в размере тридцати тысяч рублей. И что очень важно: «полный годовой экземпляр» академической библиотеки (то есть 6–7 томов) должен был стоить 8 рублей, а с «уступкой» в 25 процентов – 6 рублей. Был в этом докладе предложен и список писателей, чьи произведения предполагалось издавать. В него вошло 64 фамилии: Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Н. С. Лесков, А. С. Пушкин, А. П. Чехов… Среди здравствующих писателей, которых члены комиссии признали «неудобным вносить в список», единственное исключение было сделано для Л. Н. Толстого.
Константин Константинович одобрил основные положения доклада комиссии и начал хлопотать о выделении средств на это благородное дело. До начала Первой мировой войны академии удалось выпустить в свет собрания сочинений нескольких писателей. Так, в 1909 году вышел однотомник А. В. Кольцова. Книга в мягкой обложке стоила 60 копеек, а в переплете – 85 копеек. Первый тираж составил десять тысяч экземпляров и разошелся очень быстро. В этом же году был напечатан и также быстро разошелся повторный тираж – двадцать тысяч экземпляров, а в 1911 году было выпущено третье издание, которое имело не меньший коммерческий успех. Собрание сочинений М. Ю. Лермонтова продавалось по цене 75 копеек за книгу в мягкой обложке и 1 рубль 25 копеек за том в переплете…
После этого ни у кого не вызывало сомнений, что подобный тип изданий полностью оправдал себя в России. Остается лишь пожалеть, что сегодня эта важная и благородная академическая задача не развивается в нашей стране.
Но этим книгоиздательская работа под руководством великого князя Константина Константиновича в Академии наук не ограничивалась. Кроме чисто научных изданий ежегодно выходили в свет академические книги, имевшие общекультурное значение. Так, среди самых ценных можно назвать пять томов полного собрания сочинений А. С. Пушкина, переписку поэта в трех томах, три выпуска книги «Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя», работу Б. Н. Меншуткина «Михайло Васильевич Ломоносов». Этот список можно продолжать и продолжать.
…Удивительное все-таки сочетание в одном человеке: и президент Императорской академии наук, и известный в России поэт! Случай уникальный в отечественной истории, но главное – он сослужил добрую службу российской словесности. Ведь, имея тонкий художественный вкус, склонность к разным видам искусства, великий князь обладал и деловитостью, практической сметкой, что и помогло в конечном счете сделать многие достижения национальной культуры общедоступными.
Впрочем, и сам Константин Константинович был человеком доступным, скромным в общении с другими людьми. В академической среде не раз говорили о его «безупречном такте», с которым он относился к ученым. Никогда не приближал к себе конкретных людей, устраняя таким образом возможные последствия подобного избирательного отношения. Но это, как свидетельствуют люди, близко знавшие его на протяжении многих лет, говорило не о равнодушии и душевной черствости, а, напротив, о несомненном внимании ко всем людям. Вот, например, как оценивает подвижническую научную и организаторскую деятельность Константина Константиновича академик А. Измайлов:
Черты не наигранной любви к искусству и уважения к званию делали великого князя человеком призвания, а не случайным гостем на посту президента Академии наук.
Да и сам он относился к себе с чрезвычайно высокой меркой, стараясь всегда соблюдать в отношениях с учеными величайший такт. Об этом красноречиво говорит одно из писем Л. Н. Майкову, в котором Константин Константинович рассказывает ему о том, что происходит порой на заседаниях в Академии наук:
Тяжело и неприятно слышать все лишнее… В особенности излишни «коленопреклонения», как Вы выразились. Но я не теряю надежды, что дело еще уладится…
Он скорее готов советоваться с академиками, видя в них коллег, а не подчиненных.
В начале мая 1899 года государь сообщил двоюродному дяде, что пришлет ему проект своего указа министру финансов о создании близ Даляньваня на Квантунском полуострове нового русского города, которому надо дать имя. Николаю II уже предлагали разные названия, но ни одно из них ему не понравилось. Вот он и попросил Константина Константиновича помочь, а если нужно, то привлечь к этому делу и академиков. Были некоторые конкретные пожелания: в название будущего города не должны входить имена Александр и Николай, хорошо бы употребить слово «мир»… Кроме того, важно, чтобы название было «удобопроизносимо иностранцам».
Великий князь тут же передает просьбу императора академикам, и буквально через несколько дней городу придумано имя Мирный.
…В начале 1900 года во многих домах столичной аристократии шли бурные обсуждения нового романа Л. Н. Толстого «Воскресение». Над этим произведением великий писатель, творчество которого Константин Константинович высоко ценил, работал много лет. Работа оказалась трудной, изматывающей, недаром роман имел ряд редакций. Последняя из них была опубликована в нескольких номерах журнала «Нива» за 1899 год. Но царская цензура сильно исказила произведение Толстого. Впрочем, даже в том виде, в каком роман тогда опубликовали в России, он не был целиком и полностью принят всеми читателями. Такое часто случается с великими творениями человеческого духа, опередившими свое время. Не оказался в данном случае исключением и великий князь, который с юности читал многие произведения яснополянского графа, но имел противоречивый взгляд на его творчество. Промолчать же, не дать собственной оценки новому произведению великого русского писателя он не мог. Ведь Л. Н. Толстой, кроме всего прочего, был и почетным «пушкинским» академиком Императорской академии наук.
Читая роман «Воскресение», он пишет в дневнике: «…Какое чередование гениальных описаний, проникновения в человеческую душу, кощунства и прямо глупых умозаключений». Неудивительно, что Константина Константиновича возмутили многие взгляды Льва Толстого в его новом романе. Иначе просто и быть не могло. Ведь великий князь искренне верил во все постулаты Русской православной церкви. К тому же он был чиновником очень высокого ранга. Простим же ему заблуждения. Тем более что, закончив чтение этого романа, он признает: «…Рядом с невозможными парадоксами, с произвольным толкованием евангельских заповедей, с отрицательным взглядом на установившиеся порядки нашей жизни встречаются чудные высоконравственные мысли».
Практически одновременно с публикацией в России роман Л. Н. Толстого «Воскресение» был издан целиком, по гранкам, которых не коснулась рука цензора, в Лондоне. Сделать это рискнул В. Г. Чертков, руководивший издательством «Свободное слово».
Член Государственного совета от Орловского земства М. А. Стахович, близкий знакомый семьи писателя, по просьбе его жены, Софьи Андреевны, читавший предварительно некоторые публицистические произведения Толстого, знакомил теперь великосветскую столичную публику с романом «Воскресение» в корректуре. И вот какова реакция на это Константина Константиновича: «Вечером слушали… продолжение нового романа Л. Толстого „Воскресение“ (по корректурам) М. А. Стаховича. Удивительные есть страницы!»
Неоднозначные взгляды на творчество Л. Н. Толстого у Константина Константиновича, как и у многих представителей великосветского столичного общества, сложились давно. Уже несколько лет неоднократно заходила речь об эстетических суждениях писателя, многим казавшимся парадоксальными, неприемлемыми. Шокировал же он публику, особенно ряд представителей художественных кругов, своим полемическим трактатом «Что такое искусство». Великий русский художник Илья Ефимович Репин, не соглашаясь с некоторыми утверждениями автора, все же признавал, что «главная постановка вопроса так глубока, неопровержима, что даже весело делается, радость пронимает…»
А вот Константин Константинович многие мысли Л. Толстого о живописи не приемлет. Читает он статью писателя «Что такое искусство» в журнале «Вопросы психологии и философии» и выносит нелицеприятный вердикт: «Поразительное смешение здравых и вздорных понятий». Такого же мнения придерживаются и некоторые другие представители художественной интеллигенции. Об этом свидетельствует одна из дневниковых записей великого князя:
Был у меня художник Васнецов (Виктор Михайлович) – одно из наших современных художественных светил. Говорили с ним про статью Л. Толстого «Что такое искусство» и вместе возмущались.
Теперь же, зимой 1900 года, когда Лев Николаевич Толстой – почетный академик, «возмущаться» президенту Академии наук вроде бы и неудобно. И он, как человек умный и высокообразованный, старается лишь глубже вникнуть в то огромное художественное явление, которое представляет собой писатель, объективно оценить его творчество. В этот период Л. Толстому посвящено немало страниц дневника великого князя. 19 февраля он пишет: «В философском обществе Мережковский, писатель полуязыческого направления, нападал на Льва Толстого и отзывался о нем очень презрительно». А вот приглашенный им же священник Толстого защищал, и это вызвало шумное одобрение у присутствующих. Вышло как-то странно, по мнению Константина Константиновича, «неверующий бранил заблуждающегося и искажающего христианское учение, а представитель церкви защищал».
Сам Д. Мережковский проповедовал «новое религиозное сознание» и в начале 1900-х годов написал работу «Религия Л. Толстого и Ф. Достоевского», в которой противопоставлял «провидца плоти» Толстого и «провидца духа» Достоевского.
Толстой подобную идеологию не принимал, считал, что она ведет к «распадению нравственности у людей». Противником модернизма – как в жизни, так и в искусстве, был и великий князь Константин Константинович. Подтверждение этому находим в дневнике от 22 января 1900 года:
Были с женой в Академии художеств, на выставке живописи «Мира искусства», там все больше так называемые «декадентские» произведения… Рядом выставка всех картин умершего летом Исаака Левитана; это только пейзажи, все большею частью грустные, простые, но необыкновенно правдивые и поэтичные…
…Порой с предубеждением относился Константин Константинович и к личности Льва Николаевича Толстого. По поводу одного из его писем, опубликованного в английской газете «Times», великий князь отозвался следующим образом:
…Граф Л. Толстой, когда из гениального писателя превращается в плохого мыслителя, имеет способность глубоко меня расстраивать. Часто вещает он неопровержимые истины, но вещает так, что как-то бессознательно чувствуешь его неправоту и вместе с тем не находишь возражений.
И все же Константин Константинович преклонялся перед огромным талантом Л. Н. Толстого, не мог не воздать ему должного. Когда выдающийся писатель умер, великий князь послал его вдове телеграмму со словами соболезнования и организовал в Академии наук публичное собрание, на котором А. Ф. Кони и Д. Н. Овсянико-Куликовский прочитали доклады о гении русской литературы. На этом собрании августейший президент предложил почтить его память минутой молчания и собрать специальное совещание, посвященное увековечиванию памяти Л. Н. Толстого. Вечер, посвященный умершему писателю, прошел по инициативе великого князя и в «Измайловских досугах».
Однако такое внимание к «вероотступнику православия» понравилось далеко не всем. В столичном великосветском обществе с неудовольствием говорили о «возмутительном вечере» в Измайловском полку. А реакция некоторых высокопоставленных священнослужителей была и того хуже: под их нажимом великому князю Константину Константиновичу было отказано в издании объявленных ранее сборников стихов.
Вот так в России издавна умели наказывать непокорных – невзирая на чины, титулы и заслуги перед Отечеством.
Великий князь был, конечно, расстроен. И в сердцах написал в дневнике: «Значит, я не имею права прочесть вслух несколько страниц из „Отрочества“?!»
Но все эти переживания – в будущем. Пока же, на заре XX века, августейший президент полон планов и забот о делах академических, которых с каждым годом становится все больше. Но он не забывает и о собственном творчестве. Стихи К. Р. постоянно печатаются в журналах «Русская старина», «Русский вестник», «Русское обозрение», в других периодических изданиях. В 1900 году выходят в свет сразу два сборника стихотворений великого князя: «Новые стихотворения К. Р. 1886–1888» (второе издание, в которое вошла и поэма «Севастиан-мученик») и «Третий сборник стихотворений К. Р. 1889–1899». А в следующем году вышел (пока, правда, в журнальном варианте) завершенный в 1900-м перевод трагедии У. Шекспира «Гамлет» с обширными комментариями. В 1902 году увидело свет 4-е издание стихотворений К. Р. Это ли не успех? Нелишне заметить и то, что весь авторский гонорар великий князь перевел Обществу попечения о бедных и больных детях, которые находились под покровительством его жены – великой княгини Елизаветы Маврикиевны.
В 1902 году в общественной жизни столицы отмечается важное событие, имеющее большой резонанс, – двадцатилетие литературной деятельности поэта К. Р. К этому времени выходят в свет два серьезных исследования о его творчестве: «К. Р. Критико-биографический этюд» Г. Нелюбина и «Лирика К. Р. в связи с историей русской поэзии во вторую половину XIX века» Д. Михайлова. Это было, конечно, очень приятно для человека, считавшего поэзию главным делом своей жизни.
…Подошло время очередных выборов почетных академиков по Разряду изящной словесности. Состоялись они 25 февраля 1902 года. Избраны драматург А. В. Сухово-Кобылин и писатель Максим Горький. Люди, казалось, очень достойные, несомненно талантливые. Но дело не обошлось без скандала. Четыре академика, в том числе и Константин Константинович, проголосовали против кандидатуры Горького. Но оказались они в меньшинстве.
Чем же не угодил августейшему президенту второй по популярности после Льва Толстого писатель начала XX века? Ответ прост: революционной пропагандой, которая неприемлема для человека, родившегося и воспитанного в императорской семье.
Впрочем, великий князь, как человек пытливый, воспринимает творчество писателя не с чужих слов, а знакомится с ним лично: «Читал рассказы Максима Горького, писателя, о котором столько кричат. У него несомненное дарование, но очень заметна значительная неуравновешенность мировоззрения». Эта запись сделана в дневнике 19 июля 1901 года, а через день он развивает мысль: есть у Горького и прекрасные мысли, и поэтичные описания, но с ними соседствуют тенденциозные умозаключения, и в целом заметен недостаток художественного чутья. И все-таки Константин Константинович называет Горького любопытным человеком и признается: «хотелось бы с ним познакомиться».
Они и познакомились. Но, признавая талант писателя, президент Академии наук все же считает, что тот не может стать почетным академиком:
Горький пользуется большим успехом, книги его расходятся десятками тысяч, но несомненно, что как ни значительно его дарование, оно не заслуживает такой преувеличенной славы. Самому же ему избрание принесет вред, еще больше вскрутив голову молодому писателю.
Однако с академиками, оказавшимися в большинстве, Константин Константинович не спорит и отдает отчет о прошедших выборах в «Правительственный вестник», который публикует его 1 марта. И вот тут-то раскручивается пружина интриги…
Началось все с недовольства вдовствующей императрицы Марии Федоровны по поводу избрания почетным академиком Максима Горького. Об этом она сказала великому князю утром 6 марта, встретив его на Выставке исторических портретов, которая проходила в это время в Академии наук. Но все это было похоже скорее на приватную беседу родственников, и Константина Константиновича особенно не расстроило. Во второй же половине дня его вызвал к себе министр народного просвещения П. Ванновский, который сразу же показал августейшему президенту письмо, полученное от Николая II.
Император был возмущен тем, что произошло в Академии наук. Максима Горького – в академики? Да он же политически неблагонадежен, его даже в кандидаты выдвигать нельзя! Особенно красноречивы такие строки письма: «Ни возраст Горького, ни даже коротенькие сочинения его не представляют достаточное наличие причин в пользу его избрания на такое почетное звание».
Да, видимо, Николай Александрович был очень далек от современного ему литературного процесса в России. Ведь к 1902 году у пролетарского писателя был издан двухтомник, а затем трехтомник «Очерки и рассказы», «Рассказы» в четырех томах, и, кроме того, романы «Фома Гордеев» и «Трое». Его произведениями зачитывалась вся культурная Россия. Так стоило ли пренебрежительно писать о «коротеньких сочинениях»?
Но ведь самодержцу не будешь перечить, иначе беды не миновать! Тем более что, по признанию самого великого князя, «в обществе, особенно в правительственных кругах, сильно смущены избранием Максима Горького в почетные академики. Оказывается, он состоит под следствием за прикосновенность к беспорядкам на Сормовских заводах».
И вот в том же «Правительственном вестнике», в котором еще несколько дней назад был опубликован отчет о прошедших в Академии наук выборах, 10 марта появляется сообщение об отмене результатов выборов в почетные академики Алексея Максимовича Пешкова (Максима Горького).
Многие представители российской общественности были возмущены до глубины души. Причем не столько самим фактом отмены выборов, как тем, что информация шла от имени Академии наук. А ведь первоначальное решение ее членов не должно иметь обратной силы!
Что и говорить, августейший президент оказался в те дни в очень сложном положении, под перекрестным огнем мнений. Многие понимали, что именно царь продиктовал свою волю академикам. Однако мало кто знал, что великий князь сам проявил инициативу, «заслонив» собой Николая II. Не мог же он навлечь на императора недовольство общественности! Здесь проявилось и его человеческое мужество, и неостывшая до конца привязанность к двоюродному племяннику. Крепки еще родственные узы, крепка и вера в незыблемость воли венценосца…
Вот как пишет Константин Константинович об этом нелегком для себя решении 6 марта 1902 года:
Мы согласились с Петром Семеновичем (Ванновским. – Авт.), что лучше убедить государя взять назад свое решение ввиду того, что лучше не пользоваться в данном случае государевым именем, а устранить избрание Горького в силу закона о состоящих под следствием.
Скандал разгорелся нешуточный. На заседании Академии наук, которое состоялось 7 сентября 1902 года, официально было объявлено, что В. Г. Короленко и А. П. Чехов просят больше не считать их академиками. Это был их ответ на отмену избрания академиком Максима Горького.
А Константин Константинович, по свидетельству академика А. А. Шахматова, выглядел «сконфуженным» и «его чуткая душа страдала от этого инцидента».
Однако великий князь не теряет интереса к творчеству «отвергнутого» академией Горького. Он читает роман писателя «Трое» и выносит вердикт: «Ужасно». Не нравится великому князю и пьеса Горького «На дне», спектакль по которой он смотрит в театре:
Если искусство должно преследовать цели эстетические, то пьеса положительно не отвечает такому условию. На сцене в течение четырех действий грязь, пьянство, отборная брань. Иногда даже неловко становится, кажется, вот-вот начнут делать такое, на что положительно не годится смотреть, а придется встать и уйти. Правда, старик Лука вносит несколько оживляющую струю, но очень ненадолго, и кончается пьеса так же отвратительно цинично, как и начинается.
Кроме избрания новых почетных академиков, чтения художественной литературы и оценки творчества современных ему русских писателей, у Константина Константиновича в этот период множество других забот. Одна из важнейших – Библиотека Академии наук. Особых усилий стоило великому князю решение вопроса о комплектовании ее фондов в виде «поступлений в порядке обязательного экземпляра». Но число новых поступлений ежегодно увеличивалось, и к началу XX века назрела острая необходимость в расширении хранилищ БАН. К этому времени только в ее Русском отделении насчитывалось уже более полумиллиона книг, журналов и брошюр, а здание Кунсткамеры, где находились библиотечные хранилища, давно оказалось переполненным.
Откладывать постройку нового здания было больше нельзя, и Константин Константинович активно взялся за решение этого вопроса. В 1903 году после долгих переговоров с руководством Министерства финансов академии наконец уступили участок территории старого Гостиного двора на Васильевском острове. В это время он был занят складами, предназначавшимися на слом. Но только через четыре года его окончательно освободили. Строительство нового здания Библиотеки Академии наук началось в 1912 году, и к началу Первой мировой войны оно было в основном закончено.
В годы, когда президентом Императорской академии наук был великий князь Константин Константинович, проводилась и коренная перестройка деятельности академических музеев. В 1898 году значительно были увеличены ассигнования на содержание Музея антропологии и этнографии, расширен его штат. Музей окончательно определили в ведение историко-филологического отделения Академии наук. До этого же времени он неоднократно переходил из одного отделения в другое, и зависело это от того, где конкретно работал руководивший им академик.
Коренным образом изменилось положение и другого крупного академического музея – Зоологического. Благодаря усилиям Константина Константиновича специально для музея было построено прекрасное здание. По высочайше утвержденному в 1895 году «Положению о Зоологическом музее» ему придавалось значение «центрального в империи учреждения для познания животного царства». В музее была развернута большая просветительская работа, с каждым годом неизменно возрастало число его посетителей. По мнению многих современников, знатоков Санкт-Петербурга, Зоологический музей стоял в годы президентства великого князя в ряду тех достопримечательностей столицы, «посещение которых было обязательно для всякого образованного и любознательного туриста».
Великий князь Константин Константинович никогда не забывал о том, что Императорская Академия наук призвана быть не только чисто научным учреждением, но и общероссийским центром культуры и просвещения. Именно общероссийским, поэтому он и прилагал немало усилий к тому, чтобы повысить уровень просвещения населения в национальных окраинах Российской империи. Один из примеров тому – состоявшийся в феврале 1895 года под покровительством августейшего президента I Съезд русских деятелей по печатному делу. На нем обсуждались разные проблемы развития печатного дела в России, среди прочих был затронут вопрос и о «крайне бедственном состоянии печатного дела в литовских губерниях Северо-Западного края». Главной причиной такого положения дел было признано существовавшее в то время запрещение печатания книг латино-литовским шрифтом. Эту меру ввели после подавления Польского восстания 1863–1864 годов и, по мнению правительства, она была необходима для ограждения литовцев от польского влияния. Но жесткая русификаторская политика ни к чему хорошему не привела. Русский шрифт был непонятен многим литовцам, и это значительно тормозило повышение уровня культуры и грамотности среди местного населения.
В связи с этим I Съезд русских деятелей по печатному делу единогласно постановил просить правительство пересмотреть вопрос о запрещении печатания литовских книг латинским шрифтом. Однако рекомендации ученых остались без ответа. Прошло три года, и Константин Константинович получил письмо от купца А. О. Смильго, одного из активистов в деле просвещения литовского народа. Он просил еще раз попытаться «содействовать скорейшему удовлетворению ходатайства состоявшегося под августейшим покровительством… съезда». Великий князь решил подкрепить свою позицию мнением ученых и обратился за советом к академику А. Ф. Бычкову, возглавлявшему в то время Императорскую публичную библиотеку. В своем письме он спрашивал: «…Научите, что мне делать?»
Афанасий Федорович ответил, что этот вопрос неоднократно обсуждался на заседаниях Отделения русского языка и словесности, и мнение ученых неизменно оставалось единодушным: «…эта мера принесла более вреда, чем пользы, и необходима отмена запрещения…» Соответствующее ходатайство вновь было направлено в правительство, но опять осталось без ответа.
В 1903 году к президенту Академии наук обратился за помощью виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор князь Петр Данилович Святополк-Мирский. В своей «Записке» он указывал, что считает не только своевременным, но и «настоятельно необходимым освободить латино-литовский шрифт от каких бы то ни было запрещений и стеснений, разрешить в России печатание этим шрифтом литовских книг и периодических изданий всякого рода». На этот раз Константину Константиновичу удалось воздействовать на правительство, и это нелепое ограничение было наконец отменено.
Несколько лет продолжалась и активная деятельность президента Академии наук, направленная на разрешение отмены существовавших ограничительных мер на издание Священного Писания на украинском языке. В 1904 году Константин Константинович выступил с инициативой на правительственном уровне отменить этот запрет. Дважды он обращался с ходатайством к руководству министерства внутренних дел, но дело сводилось к элементарным отпискам – чиновники отвечали, что эту проблему можно рассматривать «только с точки зрения религиозной, а также филологической». После этого великий князь обратился в Святейший синод с просьбой разрешить издание Евангелия на украинском языке в переводе Ф. С. Морачевского. Увы, просьба его так и не была удовлетворена.
Но президент Академии наук решил не отступать. 11 февраля 1905 года он обратился с письмом на имя председателя Комитета министров С. Ю. Витте, в котором просил его «повергнуть через Комитет министров на благоусмотрение его императорского величества ходатайство мое об отмене всех ограничительных мер по изданию Святого Писания на малороссийском наречии». Сергей Юльевич действовал быстро и решительно. 14 февраля он отправил великому князю письмо, в котором пригласил его на заседание Комитета министров 15 февраля для участия в обсуждении этого вопроса. На следующий же день дело было наконец решено положительно. Не вызывает сомнений то, что подобной оперативности способствовала и зревшая в России революционная ситуация.
Правящие круги, при всем своем стремлении реформировать существующий строй, все же главной задачей считали сохранение Российской империи. Отсюда – и всевозможные охранительные меры, подчас просто бессмысленные. Но ведь Академия наук была государственным бюджетным учреждением, во многих отношениях зависящим от правительства. Поэтому позиция, занятая в данном случае академией и ее президентом, несомненно, заслуживает уважения.
Российские ученые во главе с августейшим президентом немало способствовали развитию и повышению уровня просвещения и образования. Но особую тревогу у них вызывало тяжелое положение в стране с женским образованием. Проблемы в этом вопросе накапливались десятилетиями, и к концу XIX века отставание России от ведущих западных держав стало вопиющим. Константину Константиновичу довелось столкнуться с этим неприятным фактом еще в самом начале своего президентства.
В сентябре 1889 года к нему обратился с письмом саратовский губернатор генерал-лейтенант А. Косич, который просил великого князя содействовать возвращению в Россию своей родственницы – ученого с мировым именем, талантливого математика Софьи Ковалевской. Получив в Германии образование и степень доктора философии, она в течение нескольких лет после возвращения на родину не могла найти работу по специальности. В ноябре 1883 года она вынуждена была уехать в Швецию, где вскоре стала профессором Стокгольмского университета.
Такая ситуация была, к несчастью, весьма характерна для России.
Константин Константинович, желая помочь светилу отечественной науки, обратился за консультацией к академику П. Л. Чебышеву, который, как он знал, поддерживал научные и дружеские контакты с Софьей Ковалевской. Но академик разъяснил в ответном письме великому князю, что, в соответствии со всеми действующими уставами учебных заведений Российской империи, С. В. Ковалевская, будучи женщиной, могла стать профессором лишь на Высших женских курсах. Естественно, при наличии там подобного рода вакансии. П. Л. Чебышев подчеркнул, что это «единственное для нее доступное» место во всей России. Но ведь в столице Швеции Софья Васильевна занимает очень важную и почетную должность – гораздо выше той, на которую может рассчитывать на родине! Поэтому вряд ли она вернется домой…
К великому сожалению, старый академик оказался прав. Софья Ковалевская так и осталась до конца дней на чужбине, отдав без остатка свой талант Швеции, а не России.
Драматизм ситуации заключался в том, что даже августейшему президенту Академии наук было не под силу решить вопрос о ее окончательном возвращении на родину. Но он сделал все, что мог: всячески способствовал тому, чтобы 2 декабря 1889 года С. В. Ковалевская была избрана членом-корреспондентом Императорской Академии наук по Физико-математическому отделению. В соответствии с академическим уставом ей было присвоено звание «иностранного члена-корреспондента».
Заботился великий князь Константин Константинович и о научных занятиях ученых, трудившихся в разных регионах страны, оказывая им не только научно-методическую помощь, но и материальную. Пример тому – выделение в январе 1900 года 470 рублей для выдающегося русского ученого К. Э. Циолковского, жившего в Калуге. Деньги предназначались для проведения им опытов, связанных с изучением сопротивления воздуха. 22 марта 1900 года на заседании Физико-математического отделения, проходившем под председательством президента, был зачитан ответ К. Э. Циолковского: он благодарил коллег за «знак доверия» и обещал закончить проводимые им опыты к осени 1901 года. Тогда же, подчеркивал ученый, он представит в Академию наук их описание, чертежи, таблицы и фотографии.
Такие живые, демократические связи с учеными, жившими в глубинке необъятной страны, были характерны для многих академических учреждений в описываемое время. Благодаря усилиям великого князя, направленным на распространение просвещения в широких народных массах, в настоящую исследовательскую работу нередко вовлекались и местные ученые, которые становились полноправными коллегами столичных академиков. Следует признать: совсем не случайно академик А. Измайлов назвал Константина Константиновича «человеком призвания» на посту президента Академии наук.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.