Сценарий «Русь моя святая»

Сценарий «Русь моя святая»

Проснулся часа в три ночи: в ушах гремит колокольный набат, слышится ржание лошадей, надрывный плач детей, женщин… А перед глазами – бушующая стихия рыжего клокочущего пламени. И лицо мое горит сухим жаром, как будто огонь прямо тут, рядом…

Дело в том, что мое сознание тогда, в конце девяностых, было запружено замыслами сценария «Русь моя святая…» и вчера допоздна я обдумывал эпизод пожара Москвы. Кто-то, возможно, удивится: «А это еще зачем ему? В его-то годы?..» И я не знаю. Не было у меня наполеоновских планов сделать сценарий, поставить его, вывести на экран, ибо это было время «безвременья», неуверенности во всем, разрушения, выталкивания культуры «в рынок». Но нет мне покоя. Я не могу жить так просто – каждодневными заботами, добыванием «хлеба насущного», поликлиникой, лечением хворей… Я продукт своего времени и, главное, своей профессии. Я режиссер документального кино. Знаете, что это такое?

Большинство людей сейчас считает, что новости на экране телевизора – это и есть тот киножанр, о котором я толкую, тем более что наши самые ретивые и самонадеянные телекомментаторы, скоренько собрав материал о знаменитостях, поп-звездах, зачастую со скандальным душком, в зазывной рекламе так и объявляют: «Документальный фильм имярек о том-то и о том-то…» Нет, дорогой, документальное кино – это гражданская позиция, мировоззрение, это борьба за идею. Это обнаженное сердце и наполненный клокочущей кровью пульс, это взывающий напряженной мыслью мозг творца, обращающегося к зрителю с экрана.

Мой сценарий «Русь моя…» для игрового кино, но родилась его идея в противовес потоку «чернухо-порнухи», криминальных картин с мордобоем, убийствами, реками крови, проливаемой бравыми братками. Она родилась от жгучего желания напомнить зрителю, в какой удивительной стране мы живем, как неповторима и поучительна ее история, как потрясающе велик русский человек, его душа, деяния и нравственные традиции, – словом, меня заставили взяться за рукопись гражданская позиция и профессиональная привычка режиссера-документалиста бороться с экрана, доказывать, защищать и защищаться.

А началось все совершенно неожиданно. Наша Киностудия Министерства обороны создавала фильмы не только на военные темы, но и по заказу разных министерств и ведомств. И мне выпала доля снимать технико-пропагандистский фильм о траловом лове по заказу Министерства рыбного хозяйства не где-нибудь, а в Атлантическом океане! Съемки намечались на разных судах, в цехах разделки рыбы, в полутемных морозильных камерах, цехах консервирования и, конечно, главное – съемки ночного траления. Посему киношного имущества набралось у нас немало. В Калининграде не без труда погрузились мы со всем своим тяжеленным многоместным оборудованием (съемочной аппаратурой, пленкой, большим светом, подчеркну – негабаритным) на большой морозильный траулер (БМРТ) «Грибоедов» и отчалили… Наше плавание – это, конечно, отдельная история: безбрежный океан, зыбь, шторм, военные самолеты НАТО, сопровождавшие нас на всем пути… Возможно, я как-нибудь расскажу об этом, если возникнет интерес. Но сейчас о другом. Хотя…

Нет, кое-что все-таки расскажу. Когда мы отходили от калининградского причала, слез было – ой-ой-ой! Плакали рыбаки, а больше рыбачки в возрасте, в основном, от двадцати лет до сорока. Прощались с мужьями, женихами, родителями, детьми. Ведь уходили-то на полгода, да куда – к черту на рога! Да где-то там еще и этот – «проклятый треугольник»… На целых полгода! По-моему, некоторые уже жалели о подписанных контрактах. Вспоминаю, как рыдала, убивалась одна молодая девчонка, чуть старше двадцати:

– Не поеду никуда! Ой, мама! Мамочка!.. Где ты?.. – Словом, прощались все с тяжелым сердцем. Долго махали горизонту, где остался родной берег. Долго… Уже и берега не видно, а все махали, махали, не решаясь оторваться. И плакали…

Когда шли вдоль северных берегов Голландии, над нами делали облет американские самолеты и сбрасывали что-то… Казалось, метили прямо в судно, в нас. Это «что-то» летело с противным свистом… и с визгом падало в воду. Ощущение не из приятных. На каждый такой сброс женщины на нашем корабле отзывались отчаянным визгом. Которые постарше – крестились украдкой. И мы, вжав головы в плечи, не знали, что и думать.

– Это американские летчики хулиганят, – успокоил всех капитан. – Бросают пустые консервные банки, они и визжат. Потешаются янки… Мазурики, «олрайтеры»! Мать их…

Поутру следующего дня или, может, несколько позже увидели впереди, почти на горизонте, чистую блестящую на солнце взлетную полосу и белый самолет на ней. А полоса под самолетом курилась, какие-то нежные воздушные потоки дрожали, ласкали его, будто понуждали или подталкивали лайнер к взлету. Наше судно, приближаясь к берегу, начало забирать вправо, выходить на конец полосы…

– Вот, сволочи, какие самолеты строят! – вытянув шеи, восхищались, всяк по-своему, сгрудившиеся на палубе. – Смотри – это ж надо!.. Вот красота!.. Как на картинке. Почему у нас нет таких? Неужели наши такие построить не могут?..

А когда мы проходили поперек взлетной полосы, самолет оторвался от земли. Ну какой же это был красавец! Дух захватило. Никто из нас такого не видел, и я тоже, хотя много летал и повидал их немало. Но такого!..

А красавец-лайнер, приближаясь, укрупнялся, как будто специально поддразнивая нас… И вдруг, прямо над нашими головами, большие красные буквы на белых крыльях – СССР!.. Твою-ю ма-ать!.. Что тут было – не передать: крики, слезы, объятия. Еще не высохшие слезы расставания и слезы восторга, гордости – все смешалось. Наверное, возгласы «Ура!» были слышны и летчикам. Этот красавец – наш, советский! «Наш, наши»! «Мы не одни, всюду наши!..»

А с каким упоением, взахлеб, с чувством небывалого родства приветствовали мы с нашего борта рыбаков, возвращающихся после полугодового отсутствия. И наш БМРТ звучными ободряющими гудками перекликался с идущими домой судами, словно передавая привет Родине…

Сняли мы все довольно быстро, ибо ничто не мешало производственному процессу: рыба «шла», рыбаки привычно и сноровисто делали свое дело. Консультант от Минрыбхоза следил, чтобы они не допускали нарушений техники безопасности – и дело «в шляпе». Более того, нам «повезло» с погодой: был шторм, и мы сумели вне плана снять второй фильм – «Шторм», о технике безопасности на рыболовецких судах во время шторма.

Итак, мы закончили съемки за две недели. Но БМРТ вышел в море на полгода, возможно, и более! А у нас производственный план, календарный график, сроки… Как быть? Надо же возвращаться, но как?.. Не развернешь же по желанию судно к берегу. Уговариваю консультанта:

– Пойдем к капитану. Надо радировать в Минрыбхоз: «Работа закончена, дальнейшее пребывание киногруппы на корабле нецелесообразно».

И полетела в Москву радиограмма: «Работа закончена. Во избежание перерасхода средств и сроков производства необходима эвакуация киногруппы. Прошу решения. Режиссер Киностудии МО, консультант Минрыбхоза». Не прошло и получаса – ответ: «Меры приняты. К вам следует загруженная рыбой база. Следуете в Таллин. До встречи». Вот так… И уж поскольку воспоминания «завели меня за моря, за океяны», расскажу-ка я, как лихо мы перебазировались в водах Атлантики с большого морозильного траулера…

В день эвакуации разбушевался нешуточный шторм. Но мы, люди неопытные в мореходстве, совсем не волновались, не раздумывая и не представляя, как будет происходить вся процедура пересадки на базу. Упаковали всю свою съемочную аппаратуру; отснятую пленку разместили в яуфах – железных круглых ящиках с ручками – чтобы было удобнее перегружать; хрупкие осветительные приборы – в картонные коробки, негабаритные софиты и штативы – в чехлы и ящики.

Через несколько часов с подветренной стороны от прибывшей базы стала отходить большая шлюпка с тремя матросами в оранжевых спасательных жилетах. На каждого из нас напялили такие же. Шлюпка долго не могла приблизиться к нашему судну… Рев взбесившегося моря, оскал высоких волн, готовых проглотить скорлупку с моряками, тревожили и настораживали. А пререкания моряков с базы и траулера просто пугали: ничего нельзя было понять. Казалось, в бессилии они не знают, что с нами делать… На траулере гадали:

– Шторм пять-шесть баллов?

– Да тут все восемь!..

Шлюпке все никак не удавалось пришвартоваться к нашему борту. Огромные озлобленные волны упорно, будто проверяя суденышко на прочность, не подпускали ее, безвольную, к нам; мотали, кидали, остервенело швыряли то вправо, то влево. Низвергали куда-то глубоко вниз, где она на глазах уменьшалась в два-три раза, а потом вскидывали почти на уровень палубы траулера. Пожилые, видавшие виды рыбаки качали головами:

– На хрена вам это нужно, молодежь? Родителей не жалко? Так детей пожалейте!.. Куда в такую озверелую пасть? Переждите, сынки.

Но отступать некуда. Нам наконец объяснили технологию эвакуации:

– Когда волна подымает шлюпку вверх, ни в коем случае не прыгай! Без ног останешься!.. Понял?!

– Понял…

– А вот когда шлюпка от самой верхней точки начнет уходить, не зевай. Прыгай! Следи… Во-от, во-от пошла… Вот в самый такой момент и прыгай!..

Легко сказать! На море такой раздергай – жизнь не мила! И действительно, на кой хрен нам производственный план, эта эвакуация?.. Будь она… Волны, как сплошная бушующая масса, что-то похожее на мыслящую субстанцию с Соляриса, пугают, угрожают, предупреждают о смертельной опасности. Вверх – почти на уровень палубы, вниз – в пучину. Вправо, влево… Оступись, один неверный шаг, – и все!..

Вот шлюпка опять наверху – можно прыгать!.. Прыгать-то можно, но… но шлюпчонку, мгновенно ставшую крохотной, уносит в сторону. Ноги напряжены, тело как струна. Уже глаза болят от напряжения. А матросы-рыбаки за спиной переговариваются:

– Вон тот мужик, что чаек кормил…

– Приручал…

– Ну, может, и приручал! Так он говорил, в этом районе плохие шторма бывают! По техбезопасности передавать людей при такой погоде нельзя! Сгинуть могут!

– Надо же, а капитан говорил, «в исключительных случаях можно»…

Сейчас я уж и не помню, как мы все-таки очутились в шлюпке. Как? Ка-а-ак?! До сих пор не понимаю. Когда пытались передать на шлюпку осветительную аппаратуру, утопили один негабаритный ящик с перекалками, стихия с жадностью заглотила его. Показалось даже, океан стал тише, будто принял жертву. Вдруг с какой-то легкостью нырнул в волны тяжелый операторский штатив. Бульк… – скользнул из рук матроса.

– Все! Осветительные приборы перегружать нельзя – утопим. Нас на студии не поймут… – решили мы с директором Володей Кариным. – Придется Мелёхину плавать до конца рейса…

Наш бедный осветитель, кстати один из лучших на Киностудии МО, опытный бригадир, хлебнул приключений из рыбацкой чаши в полной мере: у берегов Испании наш БМРТ «Грибоедов» якобы за незаконный лов арестовали, долго держали моряков на судне, не позволяя выйти на берег; а для пополнения припасов валютных средств уже не осталось. И пока шло разбирательство, команда, по рассказам нашего осветителя, голодала. Питались блюдами из мороженой рыбы (собственного улова), чаем и леденцами, все прочее было съедено, так как корабль давно уже должен быть дома.

Итак, мы в шлюпке. Плывем по океану. Наш консультант, со звучной, кстати, морской фамилией Бартенев, сидит на корме и поет:

Будет буря,

Мы поспорим

И помужествуем с ней…

Ему кажется, что он демонстрирует нам чудеса храбрости и самообладания. А у самого – лицо белое… глаза шальные. Вдруг он видит за моей спиной что-то страшное: лицо исказилось, рот полуоткрыт… Мне показалось, он крикнул: «Мама!..» Весь сжался, съежился, лицо помертвело. Взор безумно метнулся куда-то вверх… Я обернулся: на нас катил огромный вал! Намного выше нас! Вот-вот всех раздавит!.. Инстинктивно я прикрыл голову руками, зажмурился… Ну, думаю, все! Конец!.. Вот…

– Рустам Бекарыч!.. – слышу вдруг голос Бартенева.

Смотрю – улыбается:

– Испугались?..

А за кормой, за спиной нашего консультанта, смертельная волна уже уходит дальше – вниз. Обернулся, – невероятного вала нет и в помине! И я понял: в шторм можно избежать беды, если править лодкой или шлюпкой – на волну. Хотелось мне в ответ «подколоть» Бартенева, бывалого моряка: «Я больше испугался, увидев ужас на твоем лице… А волна… тут уж я ко всему был готов…» Но я ничего не сказал. Пожалел. Парень он был хороший, все мы люди, и никто ни от чего не огражден.

Ну а когда мы наконец ступили на палубу базы, будто попали на другую планету… Удивительное дело. Тишина. Недалеко парень с девушкой мирно беседуют, на палубе лужи, как зеркала, не шелохнутся… Ну да ладно. Все кончено, идем по Атлантике домой.

Изнывая от ничегонеделания, пошел я в судовую библиотеку и нашел там тома «Истории государства Российского» Карамзина. И увлекся. Не то слово – загорелся! Сначала – проектом научно-популярного фильма. Но, когда производственная загруженность мне этого не позволила (об этом рассказ пойдет дальше), я увлекся идеей написания сценария художественного фильма. Так и началась работа над сценарием «Русь моя святая…»