Памятные дни в долине Джугджур

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Памятные дни в долине Джугджур

Незабываем момент первого торжества в моей новой профессии, профессии кинорежиссера, к которой я стремился всю жизнь: день сдачи в Москве фильма «Весна Бурятии», снятого на Восточно-Сибирской студии кинохроники по заказу ССОДа. Заказ по тем временам престижный. Еще бы: твою первую работу увидит зарубежный зритель! Межведомственная комиссия, в составе которой были известные писатели, журналисты, политики и кинематографисты, дала фильму самую высокую оценку и рекомендовала его «для демонстрации во всех странах, где есть совпосольства». От радости, чувства самоутверждения настроение у меня было приподнятое. Ко мне подходили члены комиссии, говорили одобрительные, поощрительные слова. Но я в состоянии эйфории не запоминал, к сожалению, их имен и должностей. А жаль. Каждый, кому приходилось прокладывать себе дорогу в профессию самому, знает, как важно бывает опереться порой на мнение высокого профессионала. Я же в тот день из-за своего нервического состояния практически растерял своих доброжелателей. Но одно имя – драматурга и критика Добродеева, который закончил свое выступление словами: «Вот такие, достойные картины нужны ССОДу!», признательной зарубкой осталось в памяти.

После фильма «Весна Бурятии» мы с Ларой успели сделать еще две картины на иркутской студии – «Художник Сампилов» и «Братск – город молодости» из серии «10 минут по СССР», оба по моим сценариям. А в ССОДе, после первого удачного опыта, мне даже предложили подумать над сценарием нового фильма «Города в тайге» – о молодых городах, растущих в местах добычи нефти и газа. Словом, все складывалось отлично: твори, выдумывай, пробуй! Подходили ко мне редакторы Госкино, говорили о том, что я могу сам выбирать себе студию: хочу – подальше, хочу – поближе к центру. А один из них заманивал меня перспективой съемок в неизведанных местах: например, на Дальневосточной студии кинохроники в Хабаровске сделать фильм о малой народности севера – эвенках. Фильм был заказан тем же ССОДом… Ну, это что касается профессии – работы. А в личной жизни произошли весьма и весьма серьезные изменения.

У нас родился сын! Желанный! Здоровый! Мы были счастливы. Но Лара, естественно, целиком погрузилась в заботы о малыше, отрешившись и от кинематографа, и от режиссуры. А мне ехать в Иркутск, бросить ее одну – на бесчисленные заботы, бессонные ночи… Нельзя! Ну просто невозможно!

Пока были деньги, жили в Москве – заботами о сыне. Я писал задуманный сценарий. Вывез семью на дачу на все лето. Но где-то через год (сын уже начал ходить, лопотал вовсю), деньги начали таять. Надо было впрягаться в производство нового фильма. И тут в Госкино РСФСР мне напомнили о Дальневосточной студии: фильм об эвенках по заказу ССОДа уже включен в план производства, надо срочно приступать к работе. Не очень охотно я согласился. Ну, во-первых, большие перелеты! Да и места съемок – где-то не то под Магаданом, не то за Магаданом!.. Точнее – где-то в районе Охотска! А может, и дальше…

– Да-да, там! – с поспешностью сообщил мне главный редактор Кинокомитета Гваришвили, даже не представляя, что меня тревожит и какой это край света. Раньше-то, вдвоем с Ларой, мы бы, не задумываясь! Чем дальше, тем интереснее! Новые места, новые люди…

– В общем, Рустам Бекарович, на месте все уточните…

Короче, никто толком ничего не знает, твердят одно:

– Там никто еще снимал! Там интересно!.. Вы, Рустам Бекарович, будете как первопроходец от кинематографа. Как первооткрыватель!..

– Там еще никто не снимал, – пробую возразить я, – а говорите «интересно»…

– Ну, если говорить, «не интересно», вы же не поедете!..

– Резонно!.. А сценарий-то хоть есть? Чтоб ознакомиться!

– Есть, но лучше не читать! Написал местный редактор районной газеты. Там больше про то, как проехать; описания излучин рек, тайги, красивые гряды гор… Северный оленеводческий колхоз, выполнение плана – так, иллюстративная ерунда! Мы рассчитываем на ваш сценарный план, если можно, или на режиссерский сценарий. Сразу берите быка за рога, так сказать! Чтобы не тратить время!..

Я вылетел в Хабаровск. Часов через восемь-девять был на месте. Нашел студию… В Москве мне твердили: «Выручать хабаровчан надо!..» А здесь, скажу откровенно, никого не обрадовал я своим приездом! Встретили как варяга!.. И вместо того чтобы помочь освоиться, понять, что за тема мне предназначена, куда лететь, какие сроки производства, каких подвохов ждать от погоды, кто оператор, – мне с места в карьер принялись рассказывать, скорее всего в назидание, что годом раньше, до моего приезда, служил здесь в армии по призыву паренек с известной фамилией. Я не выказал ни малейшего интереса, не до того мне было… Но, видимо, сценарий рассказа, распределение ролей хабаровчанами были продуманы заранее. Рассказывали мне этот эпизод в лицах, с воодушевлением и сарказмом. Про паренька, про именитого папу (то ли члена ЦК, то ли кинорежиссера), добившегося для сынка заключения договора со студией на съемки фильма вместо армейской службы. Про то, как сынок так ничего и не сумел снять… Фамилии не уточняли…

Я недоумевал, чего они от меня добиваются? Чтобы я развернулся и улетел обратно в Москву?.. Какое, черт возьми, мне дело до чьих-то неудачных режиссерских опусов, тем более давно канувших в Лету?.. Это только ремесленник, только сапожник уверен, что каждое новое его произведение будет совершенством. Настоящий художник всегда сомневается в себе, всегда осознает, что работа, в которую вложил столько сил и нервов, может попросту «уйти в песок». Но мне-то, видимо, рассказывали с прицелом, чтобы я мотал на ус. Я ж для них, повторюсь, – варяг. Это просто удивительно, как в глубинке, в провинции, не любят нас – москвичей, столичных жителей. Я понял, они и меня подставят. Это как пить дать. Надо Москвой заслониться. Предупредил, «если оператор пьет, вышлю в тот же день и даю телеграмму в Москву о выезде домой»! Кажется, такой расклад дел для директора студии был приемлем.

А что делать?.. Взял я номер телефона автора, деньги на дорогу и, вынужденно отказавшись от сценария, пообещал: «На месте ознакомлюсь с объектами, людьми, подготовлю и пришлю режиссерский сценарий. Потом решите, что делать!..»

Заказал просмотровый зал, отсмотрел киноматериал предполагаемого оператора. Ничего: вкус есть, чувствует натуру – словом, работать можно!

Вылетел самолетом в Охотск. Долетели и сели благополучно. А дальше, – не поверите!.. На каждом шагу – ну просто шок. Сначала гляжу: самолет подруливает к аэровокзалу, а вокруг грибов-подосиновиков – море! Будто на каждый квадратный метр полтора ведра грибов выпростали! Самые крупные – с теннисный мячик, а мелкие – с шарик для настольного тенниса, более мелких и не видно. Я было нагнулся привычно, как у нас, москвичей, принято, чтобы собрать побыстрее: ну грибы-то ядреные, шляпки красные, просто сами в руки просятся! А за моей спиной звонкий девчачий голос недоумевает, удивляется:

– Зачем вам эти грибы? Такого добра здесь во всех поселках, что подорожников в Подмосковье!..

Я разогнулся. Смотрю – рядом девчонка лет восемнадцати чем-то похожая на бурятку, метиска, что ли. Одета модно. Сняла темные солнечные очки, смотрит на меня пристально, может, даже чуть со смешинкой:

– Вы куда путь держите?

– В поселок Арка.

– Мне тоже туда. Там такого добра – косой косят! Свиней кормят. Надоест еще…

Шустрая словоохотливая девчонка сообщила, что надо ждать транспорт, который доставит нас на другой аэродром. Я слушал ее и оглядывался…

Серое здание аэропорта. Дощатые помосты вместо тротуаров. Тетки потертые… Что тут можно найти интересного для ССОДа? Такого унылого захолустья и в средней полосе полно! Зачем ехать за тыщу верст – киселя хлебать!

– А вы сами давно в Арке?

– Всю свою долгую и скучную жизнь.

– У вас там такое же унылое захолустье? Тротуары дощатые. Интересно только то, что грибы косят? Кстати, косой или и комбайны задействованы?

– Вы зря иронизируете. У нас вырублены целые улицы в тайге, даже названия не успеваем давать. Для оленеводов строят прекрасные трехкомнатные дома со всеми удобствами. У вас в Москве таких нет… Сейчас осень, рыба на нерест идет. Совхоз будет ловить для населения, это местный своеобразный праздник. Музыка. Соревнования по изготовлению икры, разделке рыбы. Раздача рыбы по семьям. Награждение… У нас много интересного, все сразу и не вспомнишь. И потом многое для меня – обыденно, знакомо. А для вас увиденное может быть и оригинально… В общем, все увидите сами.

Часа через два подошел вездеход. Девчонка вскочила:

– Этот лимузин за нами прибыл.

– Вездеход?!

– Ну да! Военный вездеход. Он доставит нас до другого аэродрома. Это не один десяток километров. Без вездехода туда не добраться.

– До поселка Арки?

– Ну что вы! До поселка надо еще лететь часа два на кукурузнике.

– А там от аэродрома до Арки на чем добираться? На оленях?

– Не буду больше рассказывать! – девчонка хитро прищурилась.

Милая, славная. Совсем как городская. Ямочки на щеках.

– Вам потом будет не интересно. Увидите все сами!

Откуда-то к вездеходу подтянулось много народу, в основном пожилые женщины, старушки с кошелками, ведрами. Девчонка, подметив мой интерес, объяснила:

– Это местные жители. Из Арки привозят в Охотск на базар черную смородину лесную, орехи, икру – потихонечку, на икру есть запрет. Но… А здесь они покупают галантерею, кухонную утварь, материал какой…

– А вы местная? Как вас зовут?

– Алина Полоротова…

У меня сразу мелькнуло в мозгу: А-ли-и-на! Любят в глубинке необычные звучные имена. Я даже встречался с якутом, который, представляясь, со вкусом гордо выговаривал свое имя: Аполлон Афанасьевич.

– Я дочь председателя совхоза Кузьмы Александровича. На большую землю ездила отдыхать. В Крыму была, в Сочи, Батуми. Видите, как загорела?.. А вы зачем в Арку добираетесь? Что там потеряли?.. Извините за грубую шутку.

– Я еду к товарищу Полоротову Кузьме Александровичу. Но мне почему-то сказали – «Кузьма Алексеевич».

– Напутали. Он у нас один. А вы не ответили, зачем он вам?..

Хочу напомнить, что весь светский разговор мы ведем, сидя на вездеходе. Кругом – море… Мы плывем, как на барже какой. Вездеход то ныряет, кивая носом, то кидает его в стороны – резко, неожиданно. Мотор стучит, сипит, надрывается. Пахнет нагретым металлом, бензиновыми парами. Неприятное ощущение: сидим ведь на грузном громыхающем железе, а не в лодке. Брошены на волю судьбы. Отдавшись этим мыслям, я спросил:

– Небезопасная поездка, наверно? Я чувствую себя далеко не комфортно. А женщины местные, смотрю, хоть бы что!..

– Так вы в первый раз, а они с сороковых годов добираются этим путем. Для них это привычно! А вы кто?..

– Давно слышал песенку шуточную: «Раз утонете, два утонете, а потом привыкнете!..» Мне кажется, они уже много раз тонули, привыкли и ничего не боятся.

– Вы невнимательны или не хотите отвечать. Кто вы? И зачем вам папа?..

Трудно было понять, что ей более любопытно: мой интерес к ее отцу или что мне нужно в Арке.

– Если я вам скажу, вы закидаете меня вопросами. А мне хочется больше от вас узнать об Арке, о людях, ее населяющих…

– Вы журналист? Всю жизнь не любила журналистов. Они одни только вопросы задают. С ними неинтересно. А вы… Вы все хитро выясняете!

– А что я выяснял? По-моему, ни одного вопроса не задал. Вы сами рассказываете, а мне интересно.

– Так зачем вам папа?

– Я что, напугал вас? Я не из милиции. Тем более, думаю, что председатель, даже при очень большом желании, криминала сотворить не может…

– Зачем вам мой папа?! – голосок у нее зазвенел. Глаза стали колючими.

– Милая Алина! Я не милиционер и не кагэбист. Я режиссер. Еду знакомиться с местами обитания малой народности – эвенков. С их жизнью. Фильм заказан ССОДом для показа за рубежом. Вот и все. А вы: «Зачем вам папа?!» Ваш папа все равно что губернатор! Он должен меня выслушать, устроить, познакомить с людьми. Помочь съемкам… Вот ознакомлюсь со всем, что нужно, вызову оператора с камерой, и произведем съемки. Успокоил я вас, Алина Кузьминична?

Она всплеснула руками, засмеялась:

– Ладно, не буду вам вопросы задавать, раз вы их боитесь. Вот приедем, увидите: папа сам мне предложит вас опекать, со всеми знакомить. У него очень много дел! С шести утра до девяти вечера занят своим совхозом. Домой приходит только обедать и ночевать…

К Арке мы подлетали не на кукурузнике, (там, по-моему, всего два места), а в самолете, где разместились человек десять, две козы, козел да шкаф платяной с зеркалом, который везла вертлявая баба. Ух, как она за зеркало тряслась: «Где я тут такое зеркало найду?!» Интересно, как бы она повела себя, если б козел это самое зеркало – боднул?

Сверху было видно: большое село с широкой улицей. Пасутся коровы – с десяток.

– Алина Кузьминична, а где аэродром?

– А во-он, видите: мужчина и женщина коров гоняют! Это начальник аэродрома с женой очищают площадку для посадки.

И действительно, когда мы сели, в сторонке, неподалеку от нашего лайнера, стояли коровы, привычно пощипывая травку всем стадом.

Познакомились с начальником аэропорта, на нем из всех форменных отличий была только фуражка летчика. Договорились о встрече. Он показался мне интересным собеседником. Кстати, предложил:

– Если что с устройством у Полоротова вам не подойдет, то у меня самого – большой дом. Скотины нет, все чисто. И радио круглые сутки, и телефон – можно и в Москву звонить…

Пока мы беседовали, Алина всячески выказывала нетерпение. Я слишком долго разговаривал?.. Или ей не понравилось, что начальник аэропорта перехватывает пальму первенства? Не знаю! Но, когда мы закончили разговор, моя спутница решительно подхватила меня под руку и потянула за собой…

После небольшого чаепития с белой свежей булкой, сливочным маслом и икрой, выложенной в столовую тарелку, мы с Алиной пошли в правление искать ее отца. Шли по проложенным над землей – сантиметров на тридцать – доскам, заменяющим тротуар, – иначе не пройти. Почва там глинистая и независимо от количества осадков и времени года никогда не просыхает. Да и с гор все время стекает влага потоками разной ширины и мощности – всю весну, все лето. А осенью – и говорить нечего.

Между досками, как в Подмосковье растут лопухи, здесь красуются крупные шляпки маслят. Я обратил внимание, как женщина привычно тесаком подрубила их и, бросив в ведро, занесла в дом.

– Это кормить поросят, – объяснила Алина. – У нас кормят поросят грибами и рыбой. Не всякий запасает кету на зиму, некоторые грибами кормят…

В правлении шло собрание. Председателю пошли доложить, что прибыли дочь и режиссер. Было слышно, как вдруг там зашумели, загалдели. И стали расходиться…

Алина сразу высыпала отцу весь ворох информации обо мне. Полоротов, человек сухой, чернявый, очень подвижный, можно сказать, даже не по годам суетливый. Под пышными, ухоженно-расчесанными усами – явной гордостью брюнета-аборигена, добродушная хитроватая улыбка (вот в кого дочь-то!).

Предложил присесть прямо тут же на скамье президиума:

– Ну, какие первоочередные вопросы у кинорежиссера?

– Почему все разошлись?

Он пояснил:

– Они думали, вы сейчас будете их снимать. Поэтому разошлись.

– Почему? Мне казалось, что люди, в основном, любят сниматься. Лестно увидеть себя на экране, в кино…

– Не-ет! Наши все равно сниматься не будут! Дело в том, что большинство из них беглые.

– И что, их не ищут?

– Почему не ищут? О них знают: и что здесь работают, и что норму выполняют, ведут достойный образ жизни. А если их арестовать, какая с того польза? Там их надо еще и кормить, и содержать! А здесь они пользу приносят. И потом, они уже тем наказаны, что не могут выехать никуда: в розыске все находятся. Это самые дисциплинированные мужики. Не пьют, в отличие от местных эвенков…

– А что эвенки?

– Пьянь! Голая пьянь!.. Денег много – вот и пьют. У оленеводов стада большие, из тысячи голов больше половины – матки. Чуете, какой приплод? Никто никогда не учтет. А они, муж и жена, каждый имеет свое оленье стадо. Вызывают вертолет, грузят оленей – муж для себя, жена для себя, – везут в Охотск. Оттуда ящиками прут коньяк; он у себя пьет, она у себя. Кончится коньяк, друг у друга воруют…

– По дороге женщина маслята срезала, – в разговор вступила Алина, – так вот эта эвенка зарубила мужа, он воровал у нее коньяк. Судья спрашивает, зачем отрубила ему голову? Она говорит: «Я не хотела! Я ударила, он задергался. Было жалко. Я и отрубила голову…» Ей дали три года, а через год отпустили: она не старая, двоих-троих еще может родить. Эвенки ведь вымирают, а надо как-то поддержать их численность. Это, видимо, своеобразная политика государства в отношении малых народностей. Вы ведь знаете, для спасения все средства хороши. Поэтому и ваш фильм заказали для спецпоказа за рубежом! Так, наверное?.. Им власть во всем идет навстречу, – Алина увлеклась в своем рассказе.

Отец искоса поглядывал на нее, покручивал кончик уса, но не перебивал любимую дочь.

– Им детей воспитывать не нужно. Как только родятся, их оставляют в яслях. А матери со стадами кочуют, они даже не знают, дети живы или нет. После яслей автоматически переходят в детские сады, потом – интернат. После интерната, где кончают десятилетку, уезжают в другие города – в институт. Сейчас у них есть и свои врачи, и педагоги, инженеры, летчики. Они ведь на полном обеспечении у государства. Вот так и поддерживают малые народы, товарищ режиссер…

На краю летного поля «аэропорта Арка» возведена двухэтажная дощатая будка, по-другому не скажешь, размер ее четыре на пять. На втором этаже, куда ведет наружная лестница, кабинет начальника. Он оборудован всем, что положено руководству: помимо стола с двумя телефонами пара стульев, кресло и дюжина огнетушителей – «на случай». У полукруглого, в две стены, окна пристроилась деревянная вешалка с рогульками. На ней одиноко скучает парадная фуражка самого начальника.

На первом этаже три койки: в непогоду там летчикам приходится ночевать. Это было самое удобное место ночлега и для меня.

Алина повела меня знакомиться с достопримечательностями, и в первую очередь – с горной кишащей рыбой рекой Аркой. Издали уже был слышен бурлящий шум. Такое впечатление, что у рыб, идущих на нерест, бурное профсоюзное или партийное собрание. Спутница моя увлеченно рассказывала, то забегая вперед, то возвращаясь и подпрыгивая. Было что-то в ней от озорной школьницы. Я не мог понять, то ли она хотела понравиться, то ли непосредственность выплескивалась. А я слушал и думал: «Как жаль, что эта девочка не эвенка. Это было бы точное попадание – отличная героиня фильма…»

– Сейчас рыба идет на нерест, но ее мало. Она нерестится раз в несколько лет… – Алина объясняла, но я точно не помню: кажется, раз в четыре года. – Никто без крайней необходимости в реку не вступает. Ну нельзя, понимаете?..

Подошли к реке. Рыба, одна к одной, плывет вверх по течению. Еще одно чудо! Никогда не видел такого: поверхность воды булькает, словно кипит! Серые извивающиеся спинки плотно, какими-то причудливыми зигзагами, будто сговорившись, движутся – ну как на демонстрации! – стройными согласованными рядами. А то – обгоняют друг друга… Но у всех одно – четкая устремленность…

– Когда она идет на нерест в свой год, ребята, озоруя, пробегают по рыбе на тот берег!..

«Вот бы снять!» – сверкнуло у меня в мозгу.

– А ширина реки в этом месте метров десять! – она снова заглянула мне в глаза. – Вот с какой плотностью рыба несет свое потомство вверх! Представляете! По рыбьим спинам, «аки по суху!» Идет силою инстинкта в безопасные тихие и глухие плавни, только им самим памятные, где они сами когда-то обрели жизнь. Интересно! Да?..

– Пожалуй! Вы кто по профессии? Или только учитесь?

– Я в этом году поступила в Хабаровский мединститут.

– Вам нравится быть врачом? Вы так интересно рассказывали о рыбах! Я думал, вы или в рыбной промышленности, или биолог!

– А я сама не знаю, где я. Поступила в медицинский за компанию с подружкой, а готовилась в педагогический. И о профессии стюардессы мечтала, хотела путешествовать. У нас в Хабаровске, куда хочешь можно поступать, везде места есть. И потом можно поменять профессию! Все хочется испытать: и лечить, и учить, и судить! И еще чего-то! А чего?.. Всем хочется, и мне хочется! А что?.. Говорят, с возрастом все пройдет. Я думаю, все это глупость взрослых, не понимают они нас!..

– Когда у вас «праздник рыбы»?

– Папа сказал, что представитель рыбнадзора где-то в другой части района, освободится недели через две. Стало быть, представителя нет. Можно устраивать праздник.

– Это как?

– Представитель нужен для официального проведения. Это когда все под присмотром властей ловят рыбу и делят – каждой семье по пять рыбин на человека. И всё! А что такое пять рыбин на человека в год?

– Конечно, ничто!

– Так вот, сегодня в правлении решат, когда начинать лов рыбы – без контроля. Чтоб обеспечить себя на год, по справедливости…

С утра народ потянулся к реке. Пошел и я…

На берегу стоят столы. На одном, покрытом красной материей, лежат журнал и счеты. Рядом расставлены стулья. Всё в соответствии со строгим ритуалом советского или партийного празднества. Обыденно. Официально. Неинтересно.

Рыбаки готовят сети. Это уже что-то: хоть какое-то действо! Интересно, что будет?.. Мне-то нужен какой-то колорит, экзотика. Эвены и эвенки нужны – лучше не страшные. Ох, как они плохо выглядят! Маленькие, хилые, грязные. Я вспомнил, как искал чабана в Бурятии. Неужели и эти – все такие же «не кинематографические», как любил выражаться оператор бурят Дегтярев?..

Но искать надо. Не снимать же Алину! А с другой стороны?.. Молодая. Есть в ней что-то самобытное. Лицо, повадки – явно, человек не с запада. Проглядывает что-то сибирское – может, предки из аборигенов. Чернявая, черноглазая… Полоротова – может, эвенки и прозвали так какого-нибудь беззубого прадеда: Полоротов – полый рот…

Нужен синхрон, она может и говорить на камеру. У эвенков язык вроде потерян. Общаясь на камеру, она будет рассказывать по-русски. Надо подумать!..

Подошли председатель и, видимо, бухгалтер, потому что он сразу схватился за счеты и поставил их так, как ему удобней.

Рыбаки с сетями вошли в реку. Ходили, кружили, топтались, – мне это было, как говорят, до лампочки. Наконец началось…

Сети вытащили на берег. Рыбы полно! Крупная, серебристая! Рыбаки выбирают улов. Сильная живучая рыба бьется, выскальзывает из рук. Хвостами, головами наотмашь бьет людей по лицу, по губам – борется за жизнь! Шмякается на землю. Извиваясь и подпрыгивая по траве, бросается в сторону реки. Смех, галдеж, шутки, подтрунивания:

– Стой-стой!.. Ку-у-да! Куда, я сказал?! Живучая, стерва!..

– Эй, Михалыч, как она тебя саданула! Теперь неделю с женкой целоваться не сможешь!

– Я ей скажу, рыбка молодая поцеловала!

– Не поймет. Домой не пустит. Оправдываться придется.

– Наоборот!..

– Это уж – вдругорядь!..

– Глянь, как прыгает!

– Ты куда, – стоять! Ты мне самому нужна!.. – Мужик еле ухватил рыбину: – Выскальзывает, собака. Смотри, зажарю!

– А в прошлом-то разе как у Бориски глаз опух!

– Да-а! Фингал знатный был! Чуть-чуть, – и без глаза бы оставила!

– А кета-то была – пуда на два!..

– Отку-у-дова!? Килограмм на десять! Это он сказал «два пуда»…

– Сергиенко! Пять человек! – пытаясь перекричать гвалт рыбаков, выкликает бухгалтер. Отчитывают пятьдесят рыб, выкладывают в корзину. Выдают.

– Петрищев!.. – Еще один получает и отходит. И так – до середины дня: ловили, раздавали и в журнале отмечали.

Мне было непонятно. Алина говорила «по пять рыбин на человека», а тут все десять! Хотел спросить, но куда там! Лезть в гущу рыбаков, разыскивать ее в толчее, – не мое дело, решил.

На другой день повторилось то же самое, и так дней десять! Раздавали каждый день одним и тем же людям по десять рыб на человека. Я понимаю абсурдность подсчета и нудность записи. Но что делать! Это было время, когда мы не шиковали, знали, что такое «дефьсит» по Райкину. А рыба красная, икра – ого какой дефицит!

Оказалось – это привычное дело: из правления звонят в рыбнадзор с просьбой прислать представителя: «Пора-де начинать лов. Устали ждать, много ведь и других дел! Когда же прибудет представитель?»

Им сообщают: «Представитель своим ходом на лодке с мотором вышел в Арку. Ждите. Днями будет у вас». Вот этот-то перерыв – «днями» – и используют живенько, чтобы запастись слегка рыбкой. А потом…

На реке аврал! Все сети убрали и унесли сушить – к приезду представителя рыбнадзора они должны быть первозданно сухими, нетронутыми!

Столы, стулья отнесли в сторонку. На берегу всё убрали. Не оставили ни одной чешуйки! – посему ждали представителя.

Появился «долгожданный» чиновник – опухший, изъеденный таежной живностью. Грянул духовой оркестр из трех «музыкантов»: один мужик с трубой, другой с барабаном, третий – с бубном; оказывается, представителя всегда встречают с музыкой.

Расставили столы, вынесли транспаранты. Выкликнули по фамилиям членов комиссии из передовиков и приступили к официальному лову. Да, кстати!.. Опухшее лицо представителя протерли коньяком. Остатки он с кем-то из рыбаков, не медля ни секунды, «принял на грудь». Кузьма Александрович, сославшись на сердце, отказался.

Раздали строго по пять рыбин и быстренько закончили всю процедуру. Составили акты, подписали. Сфотографировались на память. И пошли на торжественный обед – с коньяком. В тех краях потребляют только коньяк; водку, говорят, невыгодно завозить в такую даль.

Вечером проводили представителя. Подарили ему банку икры: в пол-литровой емкости граммов четыреста – для жены. Знай наших, мы не браконьерствуем! Представитель рыбнадзора был доволен.

А наутро открылся сезон икры! Вот уж и торжество, и праздник. И разгульность, и широта совхозной – советской натуры! Ловили, сколько хотели! Раздавали по десять рыб, тут же на берегу потрошили в ведра икру, а рыбу бросали в реку: «Малькам! Им тоже надо кушать!» Однако эвенки, я заметил, поступали наоборот: икру выбрасывали в реку, а рыбу забирали.

И продолжалось это буйство – до первого снега.

Ну вот. Рыбой все обеспечены, и по закону, и по справедливости. Председателю Полоротову телефонограммой объявлена благодарность за оперативность: управились-то за несколько часов и освободили представителя рыбнадзора для других текущих дел!

В один из дней (я уже трудился над режиссерским сценарием) Алина пришла в будку к начальнику аэродрома и пригласила меня на охоту:

– Учитель Дмитрий Федорович идет на моторной лодке вниз по течению пострелять уток, он согласился взять меня и вас, Рустам Бекарович. С собой брать ничего не нужно, у него все есть. Он всегда, собираясь на охоту, берет припасов на неделю. А мы идем на день-два…

Охотник Дмитрий Федорович – одноглазый крепкий мужик лет сорока, с задубелым, в шрамах, лицом. Когда-то проворный медведь когтистой лапой успел ударить его по лицу. Тогда он и глаз потерял.

Знакомясь, охотник жесткой ладонью крепко пожал мне руку и, широко, смущенно улыбнувшись, предложил: «Зовите меня просто Дима». Я представился – Рустам. Алина, которую я называл не иначе, как Алина Кузьминична, подчеркивая свою взрослость, тут же кокетливо ввернула: «А я – просто Алина». Ну хорошо, просто Алина…

Сели в лодку. Дима дал нам зеленые пиджаки-накидки: «На реке прохладно». И мы пошли. По берегам тайга, сплошная, могучая. Высоченные кедры… Но Алина долго молчать не могла:

– Кедровник!.. Сюда мы на лодках семьями приходим за орехами. Чуть дальше, в глубине тайги, растут малорослые кедрачи. Они не выше человеческого роста, с них удобно собирать. Ходишь вокруг дерева и снимаешь шишки. Но одним ходить опасно: медведей много. А чтоб с ними сладить, нужен не один стрелок. Сколько мужиков у нас в Арке покалечено. Охотников!..

Минут через сорок Алина снова встрепенулась:

– По-моему, на берегу кто-то сидит!

Пока я искал где, одноглазый Дима спокойно заявил:

– Это медведь. Мы сейчас поближе подойдем.

Алина, как завзятая охотница, советует:

– Зря. Испугаем его!

Но Дима не соглашается:

– Река шумит. Мы с подветренной стороны подойдем, он нас и не услышит. И поглядим, что он там делает. Смотрите! Медведь молодой, не осторожничает. Он, наверно, рыбу ловит…

Дима подвел лодку почти вплотную к поваленному в реку дереву, за ним нас медведю не видно, а он у нас на виду. Сидит на берегу, ну прямо как человек! Задние лапы в воде, а правой передней лапой смачно бьет по воде. Вытаскивает – в лапе рыба килограмма на два-три, такую на днях совхозники ловили! Мишка заносит лапу с рыбой назад, слегка приподнимается, кладет улов себе под задницу… А рыбка – бултых! – и в воду! Медведь или не видит, или играет. Опять сильно шлепает по воде, в лапе опять рыба. Кладет за спину, и опять рыба плюхается в реку!

– Медведь молодой. Играет! Стрелять ни к чему, сейчас рыбой надо заниматься. Смородиной, орехами. Не до медведя. Пусть подрастет…

И мы поплыли дальше. Дима поясняет:

– Сейчас, за поворотом, в тиши – утки место облюбовали. Там поохотимся. Мы опять – со стороны реки, а ветер – от них. Нас не сразу учуют…

Мы тихо повернули и, идя без мотора, вышли из-за поворота.

На воде больше десятка уток. Река несет лодку к ним. Дима держит ружье у плеча, прицеливается. Мне походя командует:

– Берите весла! Приготовьтесь!..

И выстрелил! Стая мгновенно взмыла в воздух. Дима кричит:

– Давай! Греби быстрей!..

На воде барахтаются, бьют крыльями подранки. Подплываем, успеваем вытащить из воды трех. А два подранка вдруг тяжело отрываются от воды и низко-низко летят к кустам. Дима расстроился:

– Мне, дураку, надо было сперва объяснить суть охоты. А я… Потеряли двух уток!

Оказывается, у него заряд – рассеивающий, он глушит по многу уток сразу.

– Надо быстрей собирать, иначе улетят. Хорошо, если только контужены, а бывает, улетит и там, в кустах, погибает. Без охотничьей собаки их не достать…

Он врубил мотор, и мы пошли дальше. Алина предложила выйти на берег, прогуляться, показать мне тайгу. Вышли. Она почти сразу подняла тревогу:

– Тут следы какие-то свежие!

Дима пошел посмотреть и быстро вернулся:

– Это медведь, матерый! Только что прошел, может вернуться. Быстрей в лодку!..

Поплыли дальше. Уток больше не встретили. А на обратном пути видели матерого медведя. Он стоял там, где мы собирались прогуляться, и провожал нас, как показалось, тяжелым суровым взглядом. Пока мы не завернули…

Дима пригласил нас на жареную утку по-охотничьи: без всяких приправ – чистый аромат настоящей дичи:

– Зажарю всех! Чтоб в памяти надолго оставались и вкус, и охота…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.