XII. Назад пути не будет

XII. Назад пути не будет

Я отыскал тень, сел и прочел письмо еще раз. Мои мысли перенеслись на противоположный конец земного шара, где шесть молодых смельчаков шли через необозримый Тихий океан на примитивном плоту. Я хорошо представлял их себе — смуглые, обветренные, обросшие, настоящие дикари с виду. Чем они заняты в эту минуту? Может быть, плот лениво переваливает через длинные валы. А может быть, команда сражается не на жизнь, а на смерть со стихиями. Или с морскими чудовищами. Мне оставалось гадать, какие трудности и лишения выпали на их долю. Я знал только, что это плавание, одно из самых удивительных в наше время, состоялось несмотря на то, что одни специалисты высмеяли эту затею, другие прочили ей провал, а участникам — гибель.

Да я и сам был в числе скептиков. В марте 1946 года я гостил неделю у Лив и Тура в их домике под Лиллехаммером. Днем Тур сидел над своим трудом «Полинезия и Америка. Очерк доисторических контактов». А вечером мы вспоминали детство и мрачные годы, когда были разлучены жестокими, бессмысленными силами. Зато как хорошо теперь сидеть вместе, словно в прежние времена. Нет, не как прежде… В глубине души мы знали, что прежнего не вернуть. Война на всех троих наложила свою печать. На Лив, быть может, не в такой степени, но и то трудные годы умерили ее живость. Зато она стала более зрелой и, главное, самостоятельной. Тур был все тот же «цивилизованный дикарь» с мальчишеским обаянием, но от неуверенности в себе не осталось и следа. Теперь его главной чертой стала целеустремленная энергия, которая раньше прорывалась лишь изредка. Помню, я сидел и подыскивал слово, которое годилось бы как определение для этого «нового» Тура. «Железный человек», сказал я себе, не очень хорошо сознавая, какой смысл вкладываю в это слово. «Железный человек», под панцирем которого, однако, кроются и тепло, и юмор.

Мы заговорили о будущем. Тур был твердо намерен довести до конца свой труд, обосновать теорию о двух волнах заселения Полинезии. Вот он в нескольких словах излагает суть проблемы, облекает свои догадки в форму вопросов и сам же на них отвечает. И вырисовывается картина настолько ясная и простая, что другой итог кажется невозможным. Конечно, говорил он, специалисты будут возражать. Они утверждают, что нельзя было на примитивных судах пройти через океан из Перу в Полинезию, что острова Южных морей были недосягаемы для древних народов Южной Америки. Для этих ученых весь Американский континент все равно, что бурдюк, из которого ничто не могло пролиться, пока Колумб его не развязал. Тур поставил себе задачу доказать, что бурдюк протек задолго до плавания Колумба.

Когда европейцы впервые приплыли на острова Тихого океана, их удивило, что среди островитян немало людей с бородой и почти белой кожей — черты, которых нет у американских индейцев и народов Юго-Восточной Азии. На многих островах целые роды отличались светлой кожей, светлыми — от рыжеватых до белокурых — волосами, серо-голубыми глазами и почти семитским типом лица с орлиным носом. У настоящих полинезийцев кожа была золотисто-смуглая, волосы черные, нос плоский, мясистый. Рыжеволосые считали себя прямыми потомками первых вождей — Тангароа, Кане, Тики, которых они называли белыми богами.

На Фату-Хиве старик Теи Тетуа рассказывал Туру про Тики — бога и вождя, который привел предков современных островитян на Маркизские острова из «большой страны, лежащей далеко за морем».

— Продолжая свои исследования, — говорил Тур, — я был вынужден зарываться все глубже и глубже, чтобы попытаться установить родину общеполинезийского племенного бога Тики.

И он нашел следы легенды о Тики и бородатых белых людях не только в Полинезии, но и в древней Америке.

Когда испанцы во главе с Франсиско Писарро в 1527 году проникли в Перу, они заметили, что большинство андских индейцев — смуглые и малорослые, тогда как члены правящих инкских родов отличались высоким ростом и более светлой кожей и они были бородаты. Педро Писарро, двоюродный брат Франсиско, особо отмечал, что у некоторых самых светлокожих аборигенов были рыжие волосы. Современные исследования подтвердили это. На тихоокеанском побережье Перу в песчаной пустыне найдены склепы с многочисленными превосходно сохранившимися мумиями. У некоторых — жесткие черные волосы, как у нынешних индейцев, а у других волосы рыжие или каштановые, мягкие и волнистые, какие можно увидеть у европеоидов. У них же более длинный череп и высокий рост; они во всем заметно отличаются от современных перуанских индейцев. Но другие особенности, да и вся культура этих рыжеволосых индейцев ясно показывают, что они были не европейцами, а одной из многих ветвей американских аборигенов.

Педро Писарро спросил инков, кто эти рыжие светлокожие люди. Ему ответили, что они — потомки виракочей, божественной расы белых бородатых людей, живших здесь до того, как инки пришли к власти. Мол, это были мудрые миролюбивые учителя, которые в давние времена пришли с севера и передали предкам инков свои знания в строительстве и земледелии, а также свои обычаи и нравы. Но затем против них выступил вождь по имени Кари, родом из долины Кокимбо в Центральном Чили. В битве на острове посреди озера Титикака (он известен теперь под названием острова Солнца) светлокожие были перебиты. Однако их предводитель Кон-Тики бежал со своими сподвижниками — сперва на север, в Куско, ставший потом столицей инков, оттуда в Пуэрто-Вьехо на тихоокеанском побережье Эквадора, население которого пользовалось бальсовыми плотами. За то, что люди эти были светлокожими и исчезли, словно пена на волнах, они получили инкское наименование виракоча (морская пена), а их предводитель стал называться Кон-Тики Виракоча. До инков он был просто Кон-Тики (Солнце-Тики), или Илла-Тики (Огонь-Тики). Предание говорило, что он был верховным жрецом и богом солнца.

Исторически известно, что, когда Писарро и его люди высадились в Тумбесе, на севере Перу, их приняли за вернувшихся из Тихого океана виракочей. Пользуясь этим, горстка испанцев проникла в сердце укрепленной инкской империи и обманом захватила в плен вождя Атауальпу, причем огромная инкская армия их даже не тронула. И в наши дни в Перу белых называют виракочами.

Придя на лежащее высоко в Андах озеро Титикака, испанцы нашли там самые величественные развалины во всей Южной Америке — Тиауанако. Здесь был холм, превращенный трудом человека в ступенчатую пирамиду, классические сооружения из огромных, изумительно обработанных и подогнанных каменных плит, многочисленные большие каменные скульптуры. Известный испанский хронист Сьеза де Леон, посетивший это место в 1549 году, расспрашивал индейцев про величественные сооружения; ему сказали, что они были созданы виракочами задолго до того, как к власти пришли инки.

Такие же своеобразные ступенчатые пирамиды, высокие каменные стены и огромные скульптуры были найдены европейскими первооткрывателями на некоторых ближайших к Южной Америке островах Полинезии. И здесь местные жители приписывали их создание древнему племени людей-богов.

— Теперь я уверен, — говорил Тур, — что белый вождь и бог Солнце-Тики, который покинул Перу, и белый вождь-бог Тики, сын солнца, который прибыл в Полинезию и стал легендарным основателем древнейшей островной культуры, — одно лицо. Подробности его жизни в Перу и древние местные названия района озера Титикака мы встречаем также в исторических преданиях островитян Полинезии о родине их предков.

Но как Солнце-Тики и его виракочи попали в Полинезию?

На бальсовых плотах с парусами. Во многих старинных испанских рукописях сохранились описания их конструкции и достоинств. Когда испанцы шли в Перу, их первая встреча с индейцами-инками состоялась в море, где они увидели, тридцатитонный плот с мачтами, реями и превосходными хлопчатобумажными парусами. На плоту было около двадцати человек, мужчин и женщин. Он вез большой груз разных товаров. Прибыв в Перу, испанцы увидели целую флотилию таких плотов, которые направлялись под парусами к острову Пуна у берегов Эквадора, везя инкские войска.

Через триста с лишним лет после завоевания страны испанцами индейцы приморья использовали плоты для перевозки грузов и рыбной ловли, и они смело ходили вдоль незащищенных берегов и в водах с коварными течениями. В конце девятнадцатого; века мореходный плот исчез, и, когда современные ученые принялись исследовать путешествия инков, бальсовый плот был уже забыт в Перу. Его приходилось изучать по старинным рукописям и чертежам.

В 1932 году видный американский археолог доктор Сэмюэль Лотроп (Гарвардский университет) опубликовал работу «Мореходство аборигенов у западных берегов Южной Америки». Он подробно описал бальсовый плот, его мачту, снасти, парус и своеобразное рулевое устройство и заключил, что у этого плота есть опасная слабость: бальсовые бревна быстро впитывают воду и тонут. Время от времени плот приходится вытаскивать на берег и сушить, поэтому люди не могли выходить на нем в далекие плавания к островам Тихого океана.

Блестящий труд доктора Лотропа был всеми признан, приняли и его вывод, что бальсовые плоты поневоле прижимались к берегу, так как могли совершать только короткие переходы. Десять лет спустя историк П. Минз в труде «Доиспанское мореходство у андского побережья» говорил о бальсовом плоте, что этот тип судна «может только вызвать презрение у судостроителей других мореходных народов». Специалисты по тихоокеанским островам явились проводниками Таких же взглядов в литературе о Полинезии. Так, этнолог Уэклер утверждал: «У американских индейцев не было мореходных судов, способных дойти до Полинезии». В своей широко известной книге «Введение в полинезийскую антропологию», изданной в 1945 году, крупнейший авторитет по полинезийским вопросам Питер Бак[4] писал о том, как могли попасть на острова Южных морей разные элементы исконной культуры, например батат: «Поскольку у индейцев Южной Америки не было ни судов, ни мореходных навыков, необходимых, чтобы пересечь просторы океана, отделяющие их берега от ближайших островов Полинезии, их никак нельзя считать переносчиками». Другие авторитетные ученые, доктор Роланд Диксон и доктор Кеннет Эмори, ранее допускавшие, что представители перуанских цивилизаций принесли в Полинезию свои растения и свою технику каменной кладки, теперь отказались от этого взгляда, поверив, что бальсовые бревна быстро тонут. Установилось полное единодушие.

За плечами Тура был только незавершенный университетский курс зоологии да собственные занятия по этнографии. Между тем он чувствовал, что стоит у подножья огромной горы традиционного мышления и предвзятости. Он не сомневался, что этнографы отвергнут его аргументы как дилетантские, потому что у него нет ученой степени. Археологи, социологи и лингвисты точно так же сочтут его чужаком, пиратом, нагло вторгшимся в заповедные воды. И ничего не скажешь, такой скептицизм только естествен. Тур понимал, что с точки зрения специалистов в разных областях, которые он хотел объединить в общем исследовании, в его труде, наверно, найдутся слабые места. Но это играет второстепенную роль. Главное, что, подходя к вопросу со всех сторон, он показал несостоятельность прежних теорий заселения Полинезии. Они подтверждались фактами лишь какой-нибудь одной отрасли науки, но, стоило выйти за пределы этой отрасли, и эти теории не выдерживали критики. Его гипотеза обобщала материал, добытый разными науками, и какие-то частные ошибки не могли поколебать ее в целом. Тур не боялся принять бой. Пусть он не специалист в какой-либо отдельно взятой области и не нашел пока неизвестных раньше данных, зато он тщательно изучил и свел воедино все, что было известно о заселении человеком островов Тихого океана. В этом смысле Тур мог потягаться с любым специалистом. И он не сомневался, что нашел верный ответ на старую загадку Полинезии.

Как убедить других?

Он отправится в Америку с рукописью «Полинезия и Америка». А если ученые не захотят его выслушать, он готов пересечь Тихий океан на бальсовом плоту и убедить их, что мореплаватели древнего Перу могли достичь островов Полинезии.

Лив считала его замысел безрассудным. Я тоже. Неужели нельзя доказать то же самое, бросив в море бутылки и проследив, куда их вынесет течение? Нет, отвечал Тур. Ведь что надо показать? Что люди на бальсовом плоту могли преодолеть все препятствия и опасности на этом маршруте.

С тревогой в душе уезжал я от них. Мало того, что такое плавание грозило кончиться бедой, было похоже, что безумная затея Тура грозит его отношениям с Лив. И все же я чувствовал, что он, если понадобится, поставит жизнь на карту, чтобы подтвердить свою гипотезу.

Так и вышло.

В книге про экспедицию «Кон-Тики»[5] Тур как-то вскользь говорит о том, какая борьба предшествовала экспедиции — борьба против недоверия, интриг, высокомерия. Он считал, что это не относится к делу, и поэтому многие думают, что стоило молодому исследователю сказать «Сезам!», как перед ним открывались все двери. В действительности же вплоть до выхода плота из Лимы не один месяц длилась самая яростная и тяжелая битва в жизни Тура.

Прибыв в Нью-Йорк с тремя экземплярами рукописи «Полинезия и Америка» и с почти пустым карманом, он стал посылать свой труд крупнейшим ученым при американских университетах. Одни присылали ответ — вежливый и неутешительный. Другие попросту возвращали рукопись без всяких комментариев. Кое-кто даже не читал ее. Это был бой с чудовищем, имя которому косность и нерушимая вера в слово специалистов.

Среди тех, кому он направлял свою рукопись, был доктор Герберт Спинден, президент Клуба исследователей и директор Бруклинского музея. Не дождавшись ответа, Тур собрался с духом и сам пошел в музей. На столе у доктора Спиндена лежала невскрытая бандероль с рукописью — результатом восьми лет работы!

Тур вкратце изложил свою гипотезу, но старый ученый только пожал плечами.

— Вы ошибаетесь, — сказал он. — В корне ошибаетесь.

— Но вы еще не прочли моих доводов!

— Доводы! Нельзя подходить к этнографическим проблемам как к детективным загадкам.

— Почему нельзя? Все выводы основаны на моих собственных наблюдениях и фактах, установленных наукой.

— Задача науки — чистое исследование. А не попытка доказать то или иное. Да, в Южной Америке существовала одна из самых удивительных цивилизаций прошлого, и мы не знаем, ни кто ее создал, ни куда эти люди исчезли, когда пришли к власти инки. Но одно несомненно. Ни один из народов Южной Америки не перебрался на острова Тихого океана. И знаете почему? У них не было для этого судов!

Опять это старое возражение…

— У них были плоты, — сказал Тур. — Вы же знаете — бальсовые плоты.

Старик улыбнулся.

— Что ж, попробуйте сами пройти из Перу до тихоокеанских островов на бальсовом плоту!

Тур промолчал. Зажав под мышкой рукопись, вышел на улицу, где он был всего лишь одним из многих прохожих, а не безумцем, повергавшим в смятение почтенных людей.

В какой-то мере именно слова Спиндена послужили мечом, разрубившим узел. Тур понял, что нет никаких надежд поколебать господствующую теорию. Она вполне устраивала ученых, они просто не желали признавать новое и необычное воззрение, выдвинутое исследователем-любителем, к тому же таким молодым.

Что ж, он примет вызов. И в октябре 1946 года Тур написал в Осло своему другу, фотографу Эрлингу Шервену:

«… Один из главных аргументов противника — до Колумба у жителей перуанского приморья были бревенчатые плоты, который не могли одолеть две тысячи миль, отделяющие Перу от острова Пасхи… Если я не найду другого способа заставить выслушать меня, то построю точную копию плотов, которые подробно описаны европейскими первооткрывателями. С командой в двенадцать гребцов я попытаюсь доказать, что такой переход осуществим, ведь на всем пути у меня будет попутное течение и пассат. Другими словами, я задумал воспроизвести древнее плавание из Южной Америки на острова Южных морей на инкском плоту…» [6]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.