12. <Варшава, июль 1903 г.>[43]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

12. <Варшава, июль 1903 г.>[43]

Дорогой Сашура! Ты «из заграницы (разобщающей с мирами)»[44] спрашиваешь о «возможности рассчета на получку[45] (к будущей весне) такой же суммы (как писала мама)»; Мама же меня просила о единовременной «субсидии» Тебе в 500 р<ублей> и «скромном» увеличении следующей (якобы «последней», что не подтверждается Тобою)[46] годовой. Согласно с выраженным думаю, что будет необидно, при казенном помещении и «некоторой общей кассе», ежегодно получать по 600 (как в доме у Бекетовых). Просящему могу давать и более — желая быть действительно полезным ближнему, к чему направлены и свойственные мне (не менее, чем Маме или «бедным, трудно уловимым» Мережковским)[47] «рассуждения».

Твоя женитьба так обставлена, что избавляет от необходимости «заботиться о нуждах низкой жизни»,[48] о текущей и грядущей «злобе дня»: «какой простор»[49] для «вольного искусства» или «беспредельного змеиного познания»[50] (цитирую[51] Тебя «рядом» если не с евангелистами, то с Пушкиным и Репиным)![52] Однако, в силу роковой наследственности от различных (в том числе и «бедных») «Генрихов» (не — Гейне),[53] Ты стремишься к независимости материальной (вероятно, и от материнской помощи), — нуждаешься в «Освобождении, торчащем из карманов»,[54] будто бы основывающем (по Марксу) и моральное.[55] Такая ?????????[56] (или ?????????),[57] каковую противопоставил «кроткой» Богородице Казанской петербургский pan Zielinski[58] приложима (до определенной степени) и к многоопытному в ней от юности родителю, которого Ты признаешь настолько посторонним человеком, что, указывая день венчания (когда-то бывший днем рождения Ек<атерины> А<ндреевны>[59] и моего покойного отца, Тебя крестившего),[60] не только не «зовешь» (подобно «звездам» фетовским)[61] в деревню, а его «родных не хочешь знать» (по «Горю от ума» в невиннейшей редакции, «оправдывающей» сие у «химика» или «ботаника» отсутствием[62] досуга для «бродяжнических снов»),[63] но также не уведомляешь о здоровье матери (небезразличном для меня по старой памяти — тем более, что сам я, как известно сделалось моим родным, все Рождество лежал больным)[64] и о своих экзаменах, о коих не «снестись» ли мне официально с университетом, очевидно[65] склонным охранять и при потере документов запоздалые «права семейственные»?[66] Ведь о них (не о правах, а об экзаменах) пока не пропечатал «Новый путь», который, кстати, «по дороге» на Москву из западных краев ведет не «в П<етербург>», а — заодно с окатоличенными самозванцами — через Варшаву, где и Вам случалось прежде останавливаться (rei familiaris me, more scholarium ignaro);[67] впрочем, обладая столь же «серожелтою» бумагою,[68] я «выясняю денежный вопрос» не хуже «Клеопатры»[69] (предыдущего письма) — с тяжелым чувством, но с надеждою приобрести по крайней мере фотографию «Царевны»,[70] что[71] «замолит числа» пишимой везде одними маленькими буквами «царицы» и, пожалуй, разрешит по-божески иные «синие (студенческие или офицерские) загадки»; напиши при случае фамилию (девическую) ее матушки,[72] к<ото>рой я совсем не знаю, но предполагаю, что и у нее должно быть «на лице — все тихо».[73]

Политическими «происками» занимаются у нас не «министерства» и «иерархия»,[74] а многочисленные «разноверцы», извлекающие (Dei gratia et hominum stultitia)[75] немало барышей из оградившей их таможнями от них же русской государственности — не прощая ей ее основ духовных, обещающих «веселие» (не в польском смысле слова) «мученикам»:[76] так поется при «ликующем Исаии», тогда как слишком обесцениваемые «ищущим» (не «голубинного», а несколько поверхностного) смысла» критиком[77] «еврейские поверья» учат «одолжать народы» — с тем, чтобы «господствовать» над ними (по «Второзаконию»); об этом я уже писал (для собственного назидания) по «пунктам» терпеливо ждущим от Тебя ответов (если можно — с дополнительными «оттисками»).[78] Вообще я очень благодарен и за то немногое, что Ты мне сообщаешь о себе и прочем — не настаивая на немедленной отписке, выбивающей меня из колеи (не в пользу «адресата»).[79]

Остаюсь Твоим доброжелательным отцом

Ал. Блок.

Переменил квартиру: в том же доме (Koszykowa, 29) — № 6.

Варшава — июль 1903 г.

Полученная карточка (с Твоим письмом)[80] почти не облегчила «зол», к<ото>рыми не во-время «душа моя наполнилась» (по песнопению из панихиды): очернив «золотокудрую» невесту (без «заставки»[81] — ибо, как свидетельствует «отвратительная» метрика церковная, не «неневестную»), она у «торжествующего» жениха обеливает не «житейские дела и подвиги»,[82] а разве лишь «одежды (или «перья»), недостойные Подруги»[83] (чем в мундирный[84] век немудрено «приблизить к аду свою жизнь» супружескую). Несмотря на то, я собираюсь «полюбить Вас черненькими» — ради[85] фантастических еще внучат, способных (по тому же похоронному напеву) «проливать ко Господу молитву» и за мертвого — когда им после смерти «возвестят (его) печали». Так как Ты, «не чувствуя конца», считаешь только будущую свадьбу «непреложным (но не неотложным) фактом», то спешу, начав «за упокой», кончать «во здравие»: да процветет Твоя семейная[86] «лампадка»[87] — как эмблема «мудрой кротости» (внушенная «на небесах горящими паникадилами»[88] Вл. Соловьева), а не «ложной[89] мудрости»,[90] против которой (олицетворяемой, в отличие от пушкинской — «вакхической», «морозным солнцем»)[91] Ты заранее запасся «посохом из дуба»! К «ласковому шопоту», идущему от «вьюги», присоединится и сестрица Ангелина.

Август (месяц, а не император римский): и смиренный «символизм»[92] мой обращается скорее к «нищему», блуждающему «ради Бога» (в ожидании небесного блаженства), нежели к «приветному царевичу» Твоих стихов, которому пришлось бы «воздавать (и) кесарево кесарю»,[93] (читающему уже четверть века государственное право древним скифам и особенно сарматам — при значит<ельном> проценте «вечных» иудеев), — т. е. например на брачном «пиршестве» (где «с нашей стороны» «избранных» будет более, чем «званных»)[94] выпить, между прочим, за его здоровье, сильно пошатнувшееся ныне — после легочного воспаления и инфлюенцы.