Глава 7 Три портрета Невидимки[22]
Глава 7
Три портрета Невидимки[22]
Классические святые христианства бичевали свое тело во имя духовного спасения массы; современные просвещенные святые бичуют тело массы во имя собственного духовного спасения.
К. Маркс
Задолго до того, как о нем написал Герберт Уэллс, Невидимка поселился в человеческих фантазиях. Он сеял ужас и панику, но это не делало его счастливым. Во все времена люди знали, что даже невидимые вещи могут оказаться реальными. Зачастую даже реальнее видимых.
Россия была во мгле, когда Герберт Уэллс встретился с Лениным и назвал его «кремлевским мечтателем». У слова «мечтатель» есть несколько значений, в том числе оно может означать и «фантазер». Так фантаст встретился с фантазером. Писатель был почти убежден, что перед ним материализовалось нечто невиданное. Люди же в скором времени убедились, что речь шла о не видных обыкновенному глазу вещах, а эти вещи могут и не быть реальностью.
Не видное глазу!
Его сулящее гибель эхо все еще звучит в пропастях истории. Было ли когда-то человеком это сокрытое «нечто», или же в мавзолей вместе с Лениным положили мумию легенды о большевике — авангарде русского пролетариата? Доказывая реальность такого большевика, Ленин практически прибегал к логике ранних отцов церкви, по мнению которых то, что можно постичь умом, не может не существовать за его пределами.
Невидимка или нет — но он уничтожил феодальный русский царизм. Он превратил распавшуюся евро-азиатскую империю в новую великую силу. Он создал мировую социалистическую систему. Он организовал самые массовые убийства людей и народов…
Бесы ли времени сотворили этого великого злодея, или же он сам сотворил время хладнокровной жестокости?
«Не личность, а народные массы являются истинными творцами истории», — проповедовал большевик.
«Будьте спокойны! Точнее, не будьте слишком спокойны! Потому что ваша история — это то, что вам дано о ней знать», — встревал, как нелегальная радиостанция, Сумасшедший Учитель Истории. Но великий голос заглушал его: «Скромность украшает большевика!»
Если бы результаты деятельности Ленина оказались невидимыми, мы бы с уверенностью заявили, что его никогда не существовало. Начало большевика кроется в конспирации и нелегальности. Апогей — в строжайшей секретности.
Конец — в легендах. Фальшивые паспорта, революционные псевдонимы, тайные явки, тайные организации, тайные службы… Они старательно заметали следы. Они маскировались. Общество и свое место в нем они представляли как ступенчатую пирамиду: масса — класс — партия — вожди.
И лишь вершина этой пирамиды Хефрена слабо освещена заходящим солнцем эпохи. Пролетарские вожди! Их лики ликовали над восторженными толпами. Украшали учреждения, фабрики, школы, армейские казармы. Из всех этих предвещающих кровь комет три персоны являются носителями самых важных генеалогических черт большевизма: Ленин, Троцкий и Сталин. Телец, Скорпион и Стрелец, 22 апреля 1870 года, 26 октября 1879 года и 21 декабря 1879 года — незаконнорожденные дети девятнадцатого века и отцы-самозванцы двадцатого.
•
Владимир Ильич происходил из класса помещиков, но примыкал к разночинцам и террористам-народовольцам. Один западный писатель, вглядываясь в портрет Ленина, на котором вождь пишет что-то гениальное в своем кабинете, заметил, что тот похож на провинциального начальника вокзала. Ну да, так оно и есть, однако какая грандиозная катастрофа произошла по вине этого мелкого чиновника! Меня всегда шокировала внешность Ульянова. Он напоминал мне бюрократа, от которого зависит твоя судьба. Несомненно, Ленин бы только выиграл, если бы был невидимым, как многое из того, что открывалось только ему. Реальный образ унижал наше молодое, фанатичное восхищение его гением. Сегодня я понимаю, что Ленин — это лишь маска унижающих несоответствий.
Совсем другой образ у Льва Давидовича. В нем все скандально. Троцкий происходил из деревенской еврейской семьи!! Его отец был, мягко говоря, кулаком. Молодой Бронштейн слыл интеллектуалом — математиком с талантом публициста (графомана). В его физиономии все какое-то заостренное: нос, подбородок, блеск очков… Бесспорно, это самый яркий представитель еврейской бунтарской стихии, игравшей руководящую роль в русской революции. Одежда Троцкого всегда экстравагантна. Одинаково элегантно он выглядит и во фраке и цилиндре — и в блестящем кожаном пиджаке и тужурке. Этот голливудский красный комиссар поражал сознание масс, вдохновлял Красную армию, гипнотизировал своих слушателей. Бывали минуты, когда практически вся власть оказывалась сосредоточена в безжалостных руках Троцкого. Он отличался особой жестокостью, и именно после расправ Ленин обычно поддерживал его и восхищался им.
Даже с детских снимков Иосиф Виссарионович смотрит на нас как ребенок-генералиссимус. А ведь происходил он из глубоких низов бедности и национального угнетения. Его официальный отец — алкоголик — жестоко его избивал. Травма одной руки дополнительно озлобила мальчика. У этого Иосифа не было братьев. Лукаво мудрствующий, скрытный, волевой юноша был обречен служить Богу. Молодой же революционер отпустил бороду и стал носить богемный шарфик. После революции он ходил только в военной форме. Трубка стала его знаком. Как древние маги-дымоходцы, он поднимался по дыму до самого сердца неба. «Ты не устал, Господи, управлять всем на земле? Отдохни. Я заменю тебя…»
Ленин был очень осторожен и всегда озабочен своей жизнью. Заточению он предпочел эмиграцию. Партия содержала его так же, как Энгельс содержал Маркса. В Польше или в Швейцарии — он везде жил тихо и старомодно. Пропадал в библиотеках. Писал статьи и брошюры.
Но на партийных съездах, которые проходили по всей Европе, страстный внутренний огонь Ленина делал его бесспорным лидером.
•
Когда в 1972 году я впервые попал в Париж (в этом городе заканчивается мой роман), прежде всего я зашел в кафе «Клозри де Лила», чтобы увидеть место, где писал свои ранние рассказы Хемингуэй, где он встречался с Эзрой Паундом и Фицджеральдом и дышал воздухом «праздника, который всегда с тобой». Меня сопровождал хмурый посольский чиновник. Он должен был проверить, что скрывается за безответственным капризом новоиспеченного «ответственного» товарища. Когда мы вошли, моего спутника поразили маленькие памятные таблички, прикрученные к столикам как напоминание о великих клиентах. Чиновник наклонился над первой попавшейся и прочитал: «В.И. Ленин». На его лице засияли облегчение и восхищение:
— Товарищ Левчев, почему же вы мне раньше не сказали? Какой сюрприз! Теперь мы будем водить сюда всех наших гостей.
Я попытался скрыть собственное удивление. Ленин и Хемингуэй в одном кафе! Разумеется, они вряд ли были лично знакомы. Но именно здесь Ленин гладил под столом (после лекций в Лонжюмо) ручку Инессы Арманд. Экие амуры! И подумать только, в те времена перспектива того, что Ленин будет управлять Россией, казалась более абсурдной, чем возможность Хемингуэя стать президентом Соединенных Штатов.
•
Троцкий переплюнул Агасфера, Вечного жида. Еще в первую свою эмиграцию он ненадолго появлялся в Вене, Цюрихе, Париже, Брюсселе, Льеже, Лондоне, Мюнхене, Гейдельберге и бог знает где еще. Одному ему из этой троицы довелось побывать в Америке. Там на личном опыте Троцкий узнал, что такое концлагерь, и понял, насколько эффективной может быть методика концлагерей. Впоследствии именно он предложил подсмотренный механизм Ленину и наводнил лагерями Россию, как Хрущев наводнил всю страну кукурузой. Троцкий оказался человеком разумным. Ему было к лицу проповедовать идею мировых и перманентных революций. Смерть гналась за ним аж до Мексики и… о господи! Там ей помог сам Сикейрос.
Сталин до 24 лет не покидал пределы Грузии. Конечной целью его первого путешествия из родной долины была Сибирь. Взгляды по поводу будущих концлагерей сформировались именно там. В 1905 году Сталин отправился в Темпере. Но тогда этот финский городок находился в пределах Российской империи. «Курица не птица — Финляндия не заграница». Только в 27 лет он пересек границу и оказался в Стокгольме. В 1907 году Сталин поехал на съезд в Лондоне и два-три месяца провел в Берлине. В 1912–1913 годах дважды съездил в Краков к Ленину и разок в Вену (на родину своего соперника Адольфа Гитлера, который был тогда 25-летним художником). И это, по-видимому, все заграничные путешествия Иосифа Виссарионовича до революции. А после нее вождь покидал СССР всего дважды, причем с огромной неохотой: один раз слетал в Тегеран, второй — в Потсдам. Замкнутый человек, который всегда ненавидел путешествовать, закрыл Россию на замок…
•
В Брюсселе я всегда спешу побывать на большой старинной площади. Среди ее каменных кружев я чувствую себя междометием в некоей мистической легенде. По ступенчатым крышам и островерхим башням моя душа поднимается к зеркальному небу. Тело при этом совсем не против остаться внизу, в средневековом трактире. Я пью пиво «Быстрая смерть» и никуда не спешу. Как-то раз один мой бельгийский приятель упомянул, что напротив этого заведения в кукольного вида гостинице останавливался сам Сталин… Если это правда… Тогда, может, это случилось в 1907 году, по дороге в Лондон? Или на обратном пути? Но важно ли это? Я думал, какими глазами смотрел вождь на всю эту красоту, какие чувства испытывал. Восхищение? Классовую ненависть? Одиночество? Страх?
•
Когда Джугашвили победил Бронштейна, это, по существу, оказалось победой одной из двух противоборствующих тенденций в советской системе: экспансионизм, трансграничность, авангардизм были побеждены изоляционизмом, эгоцентризмом, догматизмом… Государство, чьим гимном был «Интернационал», превратилось в заколдованный монастырь, в концентрационный лагерь, в мрачный мавзолей светлого идеала. Из записок Троцкого мы узнаем, что когда Зиновьев предложил выдвинуть Сталина на пост генерального секретаря ЦК, Ленин нехотя согласился, пробормотав: «Этот повар будет готовить нам только острые блюда». Большевики считали, что выбирают себе повара. А выбрали себе палача.
Точно так же, как три упомянутых личности различны до невозможности, так и большевики представляют собой невиданную смесь различных созданий, сплоченных не на жизнь, а на смерть неким идеологическим абсолютизмом и общей политической целью.
В 1920 году в статье «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» Ленин пишет: «Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года». Все в том же обозначенном за точку отсчета 1903-м, но уже в книге «Что делать?», мы встречаем первый словесный портрет большевиков, получившийся достаточно пафосным: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения». Позднее Ленин охарактеризует большевиков как высокосознательный «пролетарский авангард». Вот его черты: преданность революции, выдержка, готовность к самопожертвованию, героизм. Среди причин успеха большевиков он называет самую строгую централизацию и железную дисциплину.
Ленин навязчиво повторяет словосочетание «русский пролетариат». Плеханов и Мартов предупреждали его, что он фетишизирует нечто невидимое и несуществующее, что в России есть рабочие, но нет настоящего, в понимании Маркса, пролетариата. На подобные сомнения Владимир Ильич всегда реагировал злобно и саркастично. Русский пролетариат был ему необходим, чтобы пролетарская партия и ее марксистская программа обрели историческое право на пролетарскую революцию.
После победы Октябрьской пролетарской революции, после того как пролетарская партия пришла к власти и установила диктатуру пролетариата, Каутский снова затронул больное место: «Что Советская власть есть диктатура, это бесспорно. Но есть ли это диктатура пролетариата? <…> Выходит как будто бы, что наиболее безболезненное осуществление социализма обеспечено тогда, когда оно окажется в руках крестьян».
Тогда Ленин молниеносно извергнул яростную книгу против «ренегата» Каутского. Перевел ее на всевозможные языки и распространил всеми доступными ему способами — как тест на благонадежность коммунистов.
А насколько важно было понять, существовал ли в России пролетариат «в марксистском смысле»? Не похоже ли это на спор софистов, на дотошный талмудизм? В моем сознании все еще подпрыгивают, как камешки в пустом сите свихнувшегося золотоискателя, фразы из учебников по марксизму: «класс в себе» и «класс для себя». Разница между рабочим и пролетарием крылась в осознании необходимости классовой борьбы, захвата власти и установления диктатуры пролетариата. Революция! Диктатура! Красный террор! Вот что волновало Ленина. Для этого ему и был нужен пролетариат.
Пролетарий Маркса перестал видеть во сне нивы своего прадеда. (Какой фрейдизм до Фрейда!) Да. Наверняка потомственным металлургам, слесарям, шахтерам и ткачам как революционному ядру пролетариата нивы во сне не являлись.
Но и русским рабочим не снились дедовы поля, потому что у их дедов никогда не было собственных полей. Им снились нивы, которые дадут им большевики. И чтобы уж наверняка все сбылось, они продолжали спать в своих деревнях, одетые по-мужицки.
Искренно ли заблуждался Ленин или сознательно взращивал ложь в своей доктрине, дабы воспользоваться манящим идеалом и готовой программой Маркса для того, чтобы оседлать поднимающуюся и без его помощи революционную волну и узаконить диктатуру? Тут трудно утверждать что-либо с уверенностью.
Но можно быть уверенным в том, что великое разграбление царской России было осуществлено посредством красного террора и диктатуры русского пролетариата-фантома.
Кто реально властвовал в Советской России? Старый и новый рабочий класс? Конечно нет. Во власти забаррикадировалась та самая маленькая большевистская когорта. Революционеры стали партийно-государственной верхушкой. Даже не сами вожди, а те, кто прятался за их спинами согласно священному принципу всех тайных обществ: «Никогда — первым!»
Вождь большевиков убедил миллионы бедняков и страдальцев, униженных и оскорбленных во взбунтовавшейся России, что они пролетарии, что это их диктатура и их царствие, называемое будущим. Почти любой человек с легкостью может открыть у себя в душе горькое чувство, что его эксплуатировали, унижали и мучили, особенно в детстве.
Так вот теперь представьте себе, как отреагировала на это русская восставшая беднота, которой дали оружие и право экспроприировать своих экспроприаторов, мучить своих мучителей. И вы говорите, что пролетариата не существует?!
А ложь, однажды прокравшаяся в пришедшую к власти идеологию и внедренная в массовое сознание, всегда и везде размножается быстрее, чем несущие гибель клетки рака.
Кто воспользовался метастазами этого обмана? Думаю, ответ очевиден.
А кто расстреливал от имени и во имя несуществующего русского пролетариата?
Оказывается, есть некий социальный фермент, не имеющий ничего общего с расами и нациями, с классами и прослойками. Когда нет условий для того, чтобы проявить себя, этот хищник исключительно ловко прячется в дебрях «человека массового».
Возможно, этот фермент биологически закодирован в геноме человечества и поднимается из глубин, как только улавливает некую новую идеологию и сопряженные с ней всеобщие волнения, брожения и конфликты. Так он и появляется периодически в истории в образе великого исторического могильщика. А в обычной жизни это обычный убийца.
•
Читая эти страницы в рукописном варианте, мой старый товарищ Никита Дмитриевич, князь Лобанов-Ростовский, возбужденно повторял: «Любомир, помни сам и ясно напиши в книге, что Сталин лично и персонально виноват в каждом убийстве из этих миллионов. Волкогонов показывал мне оригиналы тысячи указов о массовых убийствах. В самом их верху стоит собственноручная подпись Сталина!» На что я осторожно возражал: но ведь любой глава государства лично подписывает каждый смертный приговор…
Однажды я спросил у моего доброго друга Аркадия Ваксберга:
— Ты копался в тайных архивах и документах больше, чем кто-либо другой. Скажи, там, наверху, в политбюро, только Сталин был убийцей? А остальные? Троцкий? Бухарин? Радек? Тухачевский? Вышинский? Хрущев? Брежнев?
Это было в начале 80-х. Было еще опасно задавать подобные вопросы. И еще опаснее было отвечать на них. Но Аркадий грустно взглянул на меня и ответил без колебаний:
— Все они убийцы…
Я уже говорил, но готов повторять снова и снова, что в первой половине XX века в Европе совершались чудовищные массовые убийства. Две мировые войны и серия мелких войн, связанных с цепочкой революций, сливаются в одну общую резню, в единый колоссальный геноцид. Два поколения жертв двух поколений убийц. Кого и почему нужно было уничтожить? Никто даже не попытался ответить на этот вопрос всерьез. Потому что другая, вторая половина XX века была заполнена отчаянными попытками переложить историческую вину за все эти ужасы на кого-нибудь другого. Уничтожить следы, которые могли бы привести нас к ответу на вопросы без ответа. Спасти вполне себе живого Человека-убийцу. И я боюсь, что цель была достигнута.
И Сталин, который считался отцом народов, стал в нашем веке спасительным алиби для убийц народов.
•
Одного убийства достаточно, чтобы замарать обыкновенную человеческую судьбу. А как же эти люди вынесли миллионы смертей?
Большевики, явившиеся как революционеры, оказались отличными бюрократами. Ленин создал новые административные традиции. Сталин превратил партию в аппарат.
Даже террор стал видом бюрократии, а бюрократия — формой постоянного террора. Массовое уничтожение людей совершалось в соответствии с документами — строго по плану. Человеческая жизнь сделалась цифрой. Количество смертей падало сверху, как библейский огненный дождь. А внизу стелился зловонный туман исполнения приказов. Именно эта бюрократизация массового уничтожения сделала его возможным. Человек-убийца, отчужденный от непосредственной экзекуции, просто подписывал документы. Убийца-человек нажимал на курок и возвращался домой без тени угрызений совести. Это была его работа. Он исполнял приказ.
Я знаю, что этого объяснения недостаточно. Само явление массового уничтожения либо массового самоуничтожения людей еще не объяснено и, возможно, необъяснимо, несмотря на то что со времен библейских сумерек и до сегодняшнего дня оно длится и длится. Может, это часть непостижимой Судьбы человечества?..
•
В середине 70-х годов Андрей Вознесенский, который знал, что Маяковский был среди моих первых учителей, сделал один из своих незабываемых жестов — отвел меня в гости к Лиле Юрьевне Брик. Она жила на Кутузовском проспекте, недалеко от гостиницы «Украина». Переступив порог ее дома, я как будто телепортировался в другую эпоху. Вокруг меня витал дух 20–30-х годов, время авангарда. Господи, какой вихрь гениальности закружился вдруг в квартире! Малевич, Бурлюк и Кандинский, казалось, никогда не уезжали из страны. Вахтангов и Эйзенштейн, Пастернак и конечно же Владимир Владимирович никогда не покидали этот микромир. И Лиля Брик сохранила свою гордую, немного саркастичную, но очень красивую величавость. Она носила на шее как подвеску огромное золотое кольцо, которое сама же и подарила неистовому футуристу. Магия пролетевшего времени. На кольце по кругу были выгравированы ее инициалы «Л. Ю. Б.». Закрученные бесконечно, они читались как «Люблю, люблю, люблю, люблю…»
— Лиля Юрьевна, — крутанул разговор Андрей. — Посмотрите, как наш Любомир похож на Маяковского! Правда?
Роковая женщина посмотрела на меня испытующе и насмешливо:
— Не думаю… Нет! Совсем не похож.
И сразу же сменила тему. Она сообщила нам, что все на этом столе куплено в специальном закрытом магазине. Когда мы откупорили первую бутылку французского вина, зашла речь о том, что она коллекционирует корковые пробки от шампанского, выпитого в моменты, которые стоит запомнить. Лиля нанизывала их на веревочку. И вообще темы поднимались какие-то незначительные. Но когда Катанян вышел на кухню за новой бутылкой, я вдруг неожиданно для самого себя атаковал ее:
— А разве Осип Брик не догадывался о ваших отношениях с Маяковским?
Я почувствовал, что краснею от собственной наглости.
Но Лиля Юрьевна рассмеялась в тембре Эдит Пиаф, как будто этот вопрос доставил ей удовольствие:
— Молодой человек, вы сейчас много болтаете о сексуальной революции, а мы тогда были настоящими сексуальными революционерами. Мы жили интимной коммуной.
Потом она подарила мне несколько фотографий с ее автографом. На одной из них, где она сидит вместе с чекистом Бриком и футуристом Маяковским, Лиля Юрьевна начертала: «На память о нашей дружной семье».
Лиля Брик некогда заставила Сталина написать известную фразу: «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».
•
Сталин уделял писателям намного больше внимания, чем Ленин.
13 декабря 1931 года он беседовал с немецким писателем Эмилем Людвигом. Среди странных вопросов, заданных вождю, был и такой: «Вы неоднократно подвергались риску и опасности. Вас преследовали. Вы участвовали в боях. Ряд ваших близких друзей погиб. Вы остались в живых. Чем вы это объясняете? И верите ли вы в судьбу?»
Ответ Сталина гласил: «Нет, не верю. Большевики, марксисты в „судьбу“ не верят». И, назвав ее «предрассудком, ерундой», вождь дополнил эту характеристику еще одной формулировкой: «Судьба — это нечто незакономерное, нечто мистическое. В мистику я не верю».
Но во что может верить человек, который не верит в судьбу?
Возможно, в этом и кроется сущность невиданного существа. Оно хотело отнять у человека последнее, что у него оставалось: судьбоносное начало. И судьба отомстила ему, отняв человеческое.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.