Глава 3 Экзамен на аттестат зрелости
Глава 3
Экзамен на аттестат зрелости
Но никогда уже не бывает так, как в ту недолгую пору, когда он и я были одно, когда вера в будущее и смутная тоска о прошедшем сливались в неповторимое чудо и жизнь на самом деле становилась сказкой[8].
Френсис Скотт Фицджеральд
1953.
Весна еще не прошла через Владайское ущелье. Витоша и Люлин — две влюбленные горы, разделенные дорогой, посылали друг другу воздушные поцелуи. Зимнее солнце ползло, как раненый беглец. В скором времени ночь должна была его настигнуть, и оно спешило написать кровью на снегу свое последнее послание: поведать о чем-то, что было украдено у богов, раскрыть некую невыносимую тайну, которую солнечный диск не желал уносить с собой в небытие.
Я сидел один за последней партой и сочинял такие вот «лирические зарисовки», вместо того чтобы, как все, готовиться к экзамену.
И тут прогремел этот резкий несвоевременный звонок.
В глазах директрисы читалась паника. Нас согнали в физкультурный зал, как пассажиров тонущего корабля — в спасательную шлюпку. Репродуктор на максимальной громкости повторял: «5 марта в 9 часов 50 секунд вечера после тяжелой болезни скончался Иосиф Виссарионович Сталин».
Я стоял у двери и словно бы погружался во мрак — особый вид темноты внутри меня, ощущение, которое мне не довелось испытывать ни до, ни после. «Сейчас», рассуждая с позиции «того дня», я понимаю, что мое тогдашнее чувство не было похоже на скорбь по человеку. Скорее всего, это был страх.
Рядом со мной стоял Князь, который строил разнообразные гримасы, выражающие потрясение, и иронично мне подмигивал. Когда объявили минуту молчания, воцарилась такая тишина, как будто учитель открыл классный журнал. Судьба листала свой блокнотик с оценками.
На сцене их было всего двое: огромный портрет Сталина, а под ним — наша маленькая директриса. Она рыдала. А он улыбался. И вдруг я увидел, что наверху, по карнизу, обрамляющему сцену, ползет огромная крыса. Эти сатанинские отродья частенько прерывали наши занятия. Но на сей раз в острой мордочке, в красных глазках было что-то гипнотическое. Замерев, я думал: вот сейчас раздастся первый писк, и все разбегутся. Даже плачущая директриса. Останутся только портрет и крыса. И они поговорят о чем-нибудь своем. Скажут что-то вроде: «Я не дам им покинуть корабль». Вместо этого мы услышали звук падающего тела. Какая-то слишком чувствительная школьница упала в обморок. «Скорбит по Сталину», — говорили потом. А она призналась мне, что тоже заметила крысу. Ну с кем не бывает — в жизни иногда случается увидеть крыс (Rattus). Короче говоря, невидимая Смерть Бессмертного стала судьбоносным вопросом нашего экзамена на аттестат зрелости.
•
Траурная музыка. Воспоминание о холоде. На улицах пылают жертвенные костры. Коммунисты-ветераны выстроились в почетном карауле перед гипсовым бюстом или портретом, перерисованным по клеточкам местным учителем, иначе говоря — перед своей великой иллюзией.
А Он уже был в саркофаге. Его «самые верные соратники» всходили на трибуну мавзолея. Первым произнес речь Георгий Маленков. (Свою жизнь он закончил в монастыре.)
Вячеслав Молотов всхлипывал вторым. А разве не он должен был стать первым?
Последним говорил Берия. Его голос был до неприличия весел. Как будто он уже арестовал всех предыдущих ораторов.
Именно тогда у районных фанатиков, которые приходили к моему дяде — Железному Человеку — с мокрыми от слез глазами, зародилось подлое сомнение: возможно, что враг-то… с партбилетом…
•
Прошло больше четырех десятков лет, а недосказанное предложение все так же начиналось с «возможно».
Возможно, Сталин почувствовал, как «революционный вихрь» тащит его в объятья «вечного сна», хотя вопрос об «исторической ответственности» не был еще утрясен. Возможно, Коба готовился снова обострить классовую борьбу, нанеся удар матадора. КПСС и КГБ — два минотавра, взращенные им в ленинском лабиринте, лишали силы и контролировали друг друга. Но разве они не разгадали номер с красным плащом и шпагой? И разве эти одержимые жаждой власти пролетарские вожди не застоялись в колизее? Если быков вовремя не убить, они становятся опасными. Тогда их убирают с корриды при помощи разгоряченных коров. И выпускают новых, ослепленных блеском арены.
После загадочной смерти фаворита Андрея Жданова на его месте оказался безликий бюрократ Маленков. Старая гвардия: Ворошилов, Молотов, Каганович, Микоян… — затерялась в новом, расширенном президиуме. Их раскритиковали и сняли со всех министерских постов. Булганина и Косыгина тоже. Жуков попал в немилость. Даже Берию отстранили от руководства госбезопасностью. Что собирался предпринять Сталин? Разве можно было сражаться со всеми чудищами одновременно?
Летом 1952 года на XIX съезде КПСС Сталин впервые прочитал не отчетный доклад, а лишь небольшую речь. На последнем октябрьском пленуме он без объяснений перестал быть генеральным секретарем.
Его уход с вершин государственной власти мог означать или ее возвышение, или его падение.
У Сталина были неприятности с партией — с этим конгломератом честных идеалистов, безоглядных карьеристов и ломброзианских типов.
Стоит признать его ясновидческую проницательность касательно врага с партбилетом, потому что не фашисты, не империалисты, а как раз его дружки с короткими номерами партийных билетов и предъявили ему в конце концов счет.
Обстановка растерянности давала Сталину возможность взвалить всю историческую вину на других людей, на другие органы и организации.
Не исключено, что соратники его раскусили, и Сталин, обессиленный старческим слабоумием, упал в могилу, им же самим и вырытую.
Скандал с врачами-убийцами, разгоревшийся в январе 1953 года, вместо того чтобы погубить Лаврентия Павловича, лишил мнительного генералиссимуса медицинской помощи. Его оставили умирать самым жалким образом. Как и Ленина.
Такими предстают события того времени сегодня. А тогда? Давайте полистаем подшивки в библиотеке. Но кто же покромсал их бритвой? Почему нет некоторых номеров? И даже целых изданий?
Однако кое-что все же осталось.
«Мы дети эпохи Сталина. Все лучшее в нас растет и крепнет под могучим влиянием учения Сталина, личности Сталина. Каким ничтожным был бы каждый из нас без него».
«Прощай, любимый отец… Ты всегда будешь с нами и с теми, кто придет в этот мир после нас».
«Ушел из жизни великий кормчий, который вел нас сквозь все эти переломные годы, полные боевых успехов, бурь и надежд…»
«…Сталин воплощал в себе самые лучшие черты, самые благородные надежды советского народа, великие идеи человечества…»
«…C именем Сталина для нас неразрывно связано все то, что несет радость жизни, все, что заставляет нас верить в будущее и надеяться на лучшее, все, что окрыляет нашу национальную гордость…»
Миллионы людей думали именно так, поэтому вряд ли стоит винить лишь пропаганду. Но оказалось, что те, кто писал речи и произносил их, думали по-другому. Некоторые из них живы до сих пор. Они утверждают, что являются жертвами тоталитаризма. Ищут виновных. Требуют возмездия.
Эти лица, эти слова… Как повторяется все в начале нового исторического действия! Все то же Верховное Существо! При чем здесь Сталин! Существо бессмертно.
Так или иначе, но Сталин был воспет и великими политическими мужами, чьи памятники вряд ли когда-нибудь будут разрушены.
Уинстон Черчилль писал Иосифу Сталину такие, например, вещи: «Я молюсь, чтобы Вам была отпущена долгая жизнь, дабы Вы могли направлять судьбу Вашей страны, которая под Вашим руководством предстала во всем своем величии. Шлю Вам самые теплые пожелания и искреннюю благодарность».
Из этой цитаты неясно, в каком именно храме молился Черчилль, но, видимо, Господь понял его не совсем правильно. «Долгая» жизнь Сталина таинственным образом оборвалась, когда 79-летний Уинстон был еще жив-здоров. Да, он пережил тяжелый гипертонический криз, но все-таки выкарабкался. И в том же 1953 году был удостоен Нобелевской премии по литературе и Ордена подвязки.
Похороны вождя стали грандиозным площадным спектаклем. Ни Пискатор, ни даже Мейерхольд не могли срежиссировать такое. И только один постановщик справился бы намного лучше и талантливее: сам Сталин. Какие похороны сочинил он Ленину! Присяга! Мавзолей (шедевр модного тогда конструктивизма)! Мумия!.. Мумия?..
Меня давно занимал вопрос, откуда взялась эта идея мумификации, и наконец Сумасшедший Учитель Истории поведал мне, что именно тогда (в 1922 г.) лорд Карнарвон и Картер открыли гробницу Тутанхамона, после чего ритуалы погребения фараонов стали притчей во языцех.
Большевики флиртовали с мировой модой. И даже сами были ее частью.
Ленин ездил в «роллс-ройсе». Троцкий шил себе костюмы в театре. Кандинский и Малевич украшали Красную площадь. Татлин занимался конструированием башни Третьего интернационала…
В похоронах Сталина не было новых символов. Ему даже не выделили отдельного покоя, а потеснили Ленина, как в коммуналке. Рекордным было только число раздавленных осиротевшей толпой — более 500 человек!
•
В эти дни у меня гостил Князь, намереваясь вместе со мной послушать западные радиостанции. У нас дома стоял мощный радиоприемник «сименс», а еще мы решили, что у меня безопаснее. И вот по Би-би-си мы узнали, что Прокофьев дерзнул умереть одновременно со Сталиным. Князь переводил и заливался от смеха:
— Вот это да! Каков гражданин! Merde! Враг народа! Прямо как я.
До этого мне уже много раз доводилось использовать полиглотские способности моего друга. Он писал за меня самостоятельные по французскому, а я за него — контрольные по «конституции». Я сидел за одной партой с самим князем Никитой Дмитриевичем Лобановым-Ростовским. Сначала во Второй мужской гимназии, а потом в новой Пятой объединенной школе на остановке «Павлово». Светловолосый, стройный (он был чемпионом Республики по плаванию стометровки брассом), ироничный и гордый, среди шпаны софийских пригородов Никита выделялся, как гепард в стае дворовых шавок.
— Мой дворянский титул в моей фамилии, — говорил он. — За Ладогой возвышается Ростов Великий… Отнять его у меня просто невозможно.
Да, предки Никиты — варяги, потомки Рюрика, — получали свои чины не по царскому благоволению, а за собственные заслуги при основании русских княжеств.
Ночью мы с Никитой ходили воровать черешню. Плюясь в темноте косточками, я слушал, как его княжеское семейство оказалось здесь, убегая от революции. Когда Красная армия вошла в Болгарию, Лобановы попытались укрыться в Греции. Их поймали на границе. И всех: отца, мать и сына — бросили в Центральную тюрьму. Там Никита ходил в комбинезоне, выкроенном из мешка. Помогло официальное ходатайство из Франции: их освободили. Но вскоре после этого его отец бесследно исчез. Как-то утром он вышел за газетой и больше не вернулся…
Когда мы бродили по влажным ночным лугам и пробирались среди хрупких веток красных черешневых вселенных, Никита еще верил, что его отец жив. Им, мол, кто-то шепнул, что его видели, что он вроде бы был в Сибири, а потом перебрался в Германию… Но сегодня у Никиты есть документ о том, что его отца почти сразу ликвидировали в засекреченном советском концлагере около Пазарджика. Все арестанты до единого были расстреляны. А потом и сторожа. А потом и палачи. Все, до последнего свидетеля. А на месте лагеря сразу посадили лес.
Что-то тянуло Никиту к земле. Тогда мы увлекались геологией. Вместе с еще одним нашим одноклассником, Платоном Чумаченко, мы искали редкие и красивые минералы.
На Владайской возвышенности цвели синие крокусы прямодушного аметиста. Еще выше, на склонах Витоши, в пегматитовых жилах между искорками кварца, слюды и лунного камня виднелись острые булавки волшебных зрачков черноглазого турмалина. А рядом с Калково — селом, оказавшимся на дне водохранилища им. Сталина, — мы находили гигантские кристаллы мориона и дымчатого кварца. Древние фракийцы верили, что это наконечники падающих с неба молний. Целый мир, задымленный войнами, медленно погружался в новое озеро. И мы воображали, что спасаем частички воспоминаний о нем…
Сейчас, раз уж я вспомнил все эти давние приключения, можно сказать, что сам морион пустился на поиски меня, чтобы спасти хотя бы частичку меня самого. Ему на память.
А Князь, один из лучших сегодня в мире специалистов по бриллиантам, всегда, когда выбирается в Болгарию даже на день, обязательно поднимается на Витошу — обходит старые месторождения.
— Ты был у турмалинов? — как-то спросил его я.
— Я попытался их найти, но, увы, над ними посадили лес.
И я тут же сменил тему:
— А помнишь, как ты переводил мне великого и непереводимого Маяковского?
— Конечно. Маяковского, футуриста-чекиста. Застрелившегося от обиды, что его не расстреляли…
•
Мы круглые сутки сидели за учебниками, готовясь к последнему экзамену. Тогда впервые выпускные испытания стали абсолютно обязательными для всех.
Существует тип людей, которые полагают, что все плохое надо запретить, а все хорошее сделать обязательным. К сожалению, именно такие люди сочиняли законы нашего социализма.
Двое студентов организовали подготовительные курсы по математике. Один из них был влюблен в дочь нашей учительницы, а второй — в дочь школьного курьера. Тогда была популярна одна душещипательная песенка:
Песня о школьнице в черном передничке,
Песня о школьнице робкой такой…
Впрочем, дочь курьера особой робостью не отличалась. В ее задаче условие было предельно ясным: сначала экзамен, а потом уже… И поскольку никто не допускал, что она способна закончить школу с золотой медалью, влюбленные разработали план, достойный средневековых рыцарских романов.
Экзамен должен был проходить в том же физкультурном зале, в котором мы прощались с Бессмертным. В него уже занесли парты и расставили их на безнадежно далеком расстоянии друг от друга. Списать было бы невозможно. Но Сталин учил, что безвыходных положений не бывает.
В соответствии с тайным планом, сразу после того, как конверт с экзаменационными билетами будет вскрыт, курьер вынесет условия задач. Влюбленные студенты постараются решить их как можно быстрее. И опять же не без содействия курьера каждый выпускник, отлучившийся в туалет, сможет получить готовые решения.
Половина учителей была посвящена в этот хитрый план и, по существу, участвовала в нем. Но вот другая половина!.. Мир все еще был разделен на два лагеря: «они» и «мы». Мы даже не подозревали, какой политический скандал разразится из-за нашего выпускного экзамена.
В самый разгар дня «икс» во двор гимназии ворвалась машина «скорой помощи». Шофер, медсестра и доктор с носилками добрались до самого зала. Учителя пытались дать им отпор. Оказалось, что один из заговорщиков вызвал бригаду «скорой». Он соврал, что у директрисы случился инфаркт. В суматохе мы все повскакали со своих мест. Я подошел к однокласснице, которая считалась самой способной по математике. И подсмотрел ее решение задачи. Этого мне было достаточно.
Несколькими минутами позже разразился роковой скандал. То ли из-за «предательства», то ли просто по неаккуратности, но листок с решениями попал в руки «морально ответственных товарищей». И вот тогда уже директриса могла получить настоящий инфаркт. Впрочем, «скорая» успела уехать. Одна из родительниц сокрушенно крестилась: «Когда товарищ Сталин был жив, такого просто не могло случиться».
Дальнейшие события развивались молниеносно. В Министерстве образования была сформирована чрезвычайная комиссия, уполномоченная расследовать массовое списывание в Пятой объединенной школе им. Ивана Вазова. В результате проведенного расследования было установлено, что все выпускники справились с самой сложной задачей на «отлично», но в их решениях была допущена одна-единственная незначительная ошибка: последний логарифм был неточно списан с условия. За этот невинный технический недочет никто бы и не подумал снизить выпускнику оценку, но ошибка повторялась в каждой работе, что являлось доказательством организованного списывания. Результаты выпускного экзамена почти всего класса были аннулированы. У нескольких учителей навсегда отняли право преподавания. Студентов-заговорщиков исключили из университета. Курьера уволили. Школа же получила выговор от самого министра.
В те дни, когда самые отчаянные шайки плели свои самые жуткие заговоры, когда в страну ввозили обманы и козни, а вывозили трупы, когда распределялась историческая вина и приписывались заслуги, а общество с гордым терпением принимало все это, оно так и не смогло принять заговор нескольких школьников и двух влюбленных студентов.
•
Я оказался среди тех немногих, чьи результаты экзамена не аннулировали. Уже тогда судьба лишила меня блаженства «быть как все». Мне было грустно. А может, грусть объяснялась внезапным окончанием какого-то этапа взросления. Я чувствовал себя одиноким. Как будто все мои друзья сговорились исчезнуть.
Никита Лобанов получил разрешение переехать жить в Париж. Их выпустили, потому что его мать была безнадежно больна раком. Остатки княжеской семьи складывали остатки своих семейных реликвий в простые деревянные ящики. Пока еще их не вынесли во двор, я масляной краской (синим кобальтом) выводил на крышках адрес: 4, Rue de S?ze, Paris 9, France.
Одна изящная кривая сабля в кожаных ножнах с медным наконечником то вроде бы влезала в ящик, а то вызывающе торчала из него. В какой-то момент Никита разозлился:
— Я ее продам! Хочешь купить?
— Глупости! А деньги откуда?
— А за полцены?
Я ничего не ответил.
Мне хотелось спрятать в эти ящики всю свою жизнь. Чтобы и она эмигрировала. Освободилась от меня и от того проклятия, что зовется будущим. Но потом я отказался от этой идеи, чтобы освободить место сабле.
Никита уехал, как Маленький принц, который покинул свою планету. На софийском перроне несколько белогвардейцев плакали и махали рукой: «Не забывайте! Не забывайте!» Потом дым из трубы локомотива, разбухнув, повис в воздухе, как привидение, играющее с людьми.
С этого момента мы с моим одноклассником Князем стали жить в двух разных мирах, в двух пылающих ненавистью друг к другу «лагерях». Но судьба решила сделать нас своими баловнями: каждого в его системе. Интересно, смогла бы мировая ненависть отравить нашу юношескую дружбу, как и все на своем пути?
Нет. Этого бы не произошло. И все же жизнь, словно нарочно, создавала такие ситуации, в которых мы могли бы позабыть друг друга, охладеть друг к другу или поссориться. Когда я был главным редактором газеты в Болгарии, Никита работал директором банка в США. Но стоило нам только встретиться (а мы встречались), как мы снова становились прежними, теми самыми детьми или юношами, которые готовы были радоваться успеху друга, нашедшего новый кристалл. И никто не спрашивал, кто из нас олицетворяет реализованное будущее, а кто — прошлое, о котором мы мечтаем. И хрупкое мгновение все повторялось, как будто судьба всей вселенной зависела от сказочного сна нашей дружбы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.