III АРМИЯ БУНТУЕТ
III
АРМИЯ БУНТУЕТ
По прибытии в Кадис Риэго поспешил связаться с руководителями офицерской революционной хунты. Ему сообщили, что к пронунсиамиенто уже примкнул главнокомандующий Морильо. Пройдет несколько дней, неделя, может быть, месяц, и 10-тысячная экспедиционная армия двинется на Мадрид! А там — созыв кортесов, присяга короля конституции, свобода…
Риэго живет этим будущим.
Но гарнизонная жизнь тяготит его. Чем заполнить долгие досуги после возвращения с учебного плаца в казармы, в тесную каморку дома, в котором живут офицеры? Члены тайного офицерского союза собираются вместе только раз в неделю — таков строгий уговор. Обычные же развлечения офицеров гарнизона — карты, кутежи, дуэли — не привлекают Риэго. Для него нет в жизни половинчатых решений, он весь безраздельно отдается своей страсти революционера.
Когда пьяные крики и треньканье гитар за стеной начинают терзать его слух, Рафаэль отправляется на взморье — любимое место прогулок кадисских горожан. Море и людская толпа, как огромная губка, вбирают в себя трепет его напряженных нервов.
У ног его плещутся волны океана. Водные просторы спорят синевой с глубоким чистым небом. Как вздох гигантской груди, замирают дуновения тропических ветров у белых стен. Они несут острые запахи преющих водорослей, наполняют сердце сладостной тоскою по морской зыби, по белому парусу, летящему птицей в далекие края.
В опоясанном водной лазурью старом андалузском порту все зовет к бездумной радости. Из таверн, сквозь занавешенные бисерными нитями двери, рвутся наружу сухие трели кастаньет, ритмичные удары ладоней и певучие возгласы «о-ле!» На столах, в кольце упоенных танцем зрителей, разноцветными молниями полыхают юбки, ленты, унизанные браслетами руки и смоляные косы байларин, пронесших сквозь три тысячелетия искусство огненной гадитанской[26] пляски.
Прогуливаясь быстрым, эластичным шагом вдоль набережной, Рафаэль обдумывает предстоящее свидание главарей заговора с генералом Морильо. Поглощенный своими мыслями, он перестает замечать великолепие южного моря, красоту женщин, даже жалобы пустого желудка.
Это будет решающий момент. Генерал уже взял у ложи миллион реалов на закупку продовольствия. Теперь дело за его присягой. И надо предупредить генерала, что, после того как клятва принесена, отступление невозможно…
* * *
Генерал Морильо, как и Мина, вышел из народа. Французское вторжение застало его пастухом у владетельного сеньора. Ко времени возвращения Фердинанда он был маршалом Испании. Морильо, однако, ни во что не ставил политические силы, позволившие ему так высоко подняться. Кортесы, конституция — это были лишь ступени к его, дона Пабло, возвеличению. Среди разгула реакции генерала заботило лишь одно: сохранить высокое свое положение, если удастся, взобраться еще выше.
Время было трудное. Морильо ощущал всю мощь бурлящего в народе недовольства. Но ведь и камарилья крепко держала вожжи. Делать, ставку на тиранию было опасно, взять сторону либералов и масонов — еще опаснее.
И тут как раз король предложил генералу стать во главе экспедиционной армии, подготовленной для усмирения восстания в испанских колониях за океаном. Удалиться на время из Испании, пока выяснится, какая сторона берет верх, — это наилучшим образом устраивало Морильо. Колумбия, Мексика, Перу, Аргентина… Оттуда ведь можно будет вернуться с туго набитым кошельком!
Морильо решил принять командование армией.
Когда в начале 1815 года главнокомандующий Морильо прибыл в Кадис, туда было уже стянуто несколько дивизий для колониального похода.
Генерал проинспектировал войска. Запасов провианта оказалось совершенно недостаточно для экспедиции за океан. А в армейской кассе — хоть шаром покати. Дон Пабло хорошо знал, что на Мадрид нечего рассчитывать. Он обратился за помощью к местным толстосумам.
При первом же свидании с генералом купцы стали заговаривать о настроениях жителей города и гарнизона, о славе, какая ожидает храброго военачальника, имеющего достаточно зоркий глаз, чтобы заглянуть в будущее. Нетрудно было понять, куда они клонят.
Дона Пабло начал мучить сильнейший соблазн. Перед ним уже маячила возможность стать первым маршалом Испании, может быть, ее диктатором. В его руках внушительная сила. Войску так ненавистен этот поход, что оно, не колеблясь, пойдет за ним, на Мадрид.
Новые друзья дали денег с большой щедростью. Понемногу и в глубокой тайне генерал стал договариваться с агентами лож и с армейской революционной хунтой. Члены хунты требовали от Морильо присяги.
Когда Риэго уже считал часы, оставшиеся до выступления экспедиционной армии против абсолютизма, во дворец главнокомандующего проник смиренный монах. Это был агент инквизиции.
Разговор был короткий: Святому присутствию все известно. Пусть генерал остановится на гибельном пути, пока не поздно! Все будет забыто, если он публично принесет покаяние, а затем немедленно отправится с войсками за океан.
Порывшись в кармане своей сутаны, босоногий посланец инквизиции положил перед Морильо крошечный кинжал в серебряном чехле:
— А если дон Пабло вздумает упорствовать, то лучше ему воспользоваться вот этим стилетом! Легкий укол в палец избавит его от ста одной пытки…
Монах давно скрылся, а Морильо все не мог отвести глаз от лежавшей перед ним на столе смертоносной игрушки.
На следующее утро военная хунта собралась, как было условлено, чтобы принять присягу Морильо. А генерал в это время плелся в хвосте церковной процессии, с тяжелой восковой свечой в руках, в белой покаянной хламиде поверх мундира.
Надежды хунты рушились. Риэго предлагал расправиться с отступником, но члены хунты не согласились с ним: ведь присяга не была принесена.
Через несколько дней Морильо во главе 10-тысячной армии отплыл в Америку.
В Кадисе остались офицеры резерва для формирования новых экспедиционных войск. Среди них был и Риэго.
* * *
Замок Сан-Антон, близ Ла-Коруньи, на протяжении веков служил тюрьмой для государственных преступников Испании.
Здесь томился в одиночном заключении дон Хуан-Диас Порльер, знаменитый вождь герильеров, известный всей Испании под кличкой Маркесито — Маленький маркиз. Порльер попал в тюрьму из-за перехваченного полицией письма, в котором он давал волю своему возмущению абсолютистским режимом.
В один из летних дней 1815 года комендант замка, тайный сторонник либералов, согласился допустить к узнику двух офицеров — членов галисийской военной хунты.
Когда перед офицерами открылась окованная железом дверь, они увидели сильно исхудавшего Маркесито. Но он был гладко выбрит, а вся. его маленькая фигурка сияла свежестью и чистотой.
— Дон Хуан, — начал один из пришедших, — наше свидание ограничено минутами. Я буду краток… Сидя уже год в заключении, вы, может быть, не представляете себе, какое горькое разочарование постигло нас, как и всех сторонников Дела, в Кадисе. Теперь взоры патриотов обращены к Галисии. Мы готовы были к выступлению еще в марте. Но какие-то слухи достигли камарильи, и король выслал нашего генерала в Каталонию. Мы остались без вождя. Нам, дон Хуан, нужен глава, за которым без колебаний пойдет не только Галисия, но и вся Испания…
Маркесито перебил говорившего:
— И что же, сеньоры?
— От вашего решения, дон Хуан, зависит, может быть, судьба нашей родины!
— Не могу, дорогие друзья, поздравить вас с удачным выбором. Я болен… Сырость каземата успела проникнуть в мои кости. В решительную минуту вашего вождя может свалить ревматизм… А ведь два костыля не стоят одной шпаги!
— Да… Но чего стоит ваш опыт военачальника!..
Порльер зашагал по камере.
Мина во Франции… Ласи в ссылке… Эмпесинадо ушел из армии. А Бальестерос? Лабисбаль? Эти, кажется, продались тирании!..
В голове Маркесито одно за другим возникали и рушились возражения. Пришла, видно, пора понести бремя. Этого требует несчастная участь родины! Но Хосефа…
При воспоминании о любимой жене сердце герильера болезненно сжалось. Он заговорил, с трудом скрывая волнение:
— Ни один честный испанец не может отказать родине в праве располагать его жизнью. Но я прошу покорно галисийскую хунту поставить во главе пронунсиамиенто человека, свободного от личных привязанностей, гибель которого…
Дон Хуан запнулся — он почувствовал несуразность своих слов. Лицо омрачилось горькой усмешкой:
— Простите, сеньоры, долгое сидение в тюрьме несколько расшатало мои нервы. Мой ответ будет краток: я готов!
Руки соединились в крепком пожатии.
Не потребовалось много времени и для того, чтобы договориться, как устроить побег. Больной узник обратился в Мадрид с просьбой о разрешении лечиться на водах в Артейо. А там уж никакая стража не сможет помешать ему скрыться.
* * *
В ночь на 18 сентября Порльер бежал из Артейо и пробрался в Ла-Корунью. Заговорщики уже ждали своего вождя и заранее вывели подчиненные им части из казарм.
Маркесито хорошо знал, как найти путь к сердцу солдата, — легче всего увлечь его за собой, обещав отомстить за все солдатские обиды.
Порльер обратился к солдатам с краткой речью:
— Его величество, — сказал он, — повелел довольствовать армию одеждой, обувью, обильным провиантом. Для любимого им войска он отпустил из казны значительные суммы. Но стоящие во главе управления казнокрады прикарманили все деньги. И вот теперь, братья, мы добьемся справедливости силой оружия! Однако помните: для успеха дела все мы должны строго соблюдать дисциплину.
Нескольких наиболее преданных Делу офицеров Порльер послал арестовать капитан-генерала и других виднейших слуг абсолютизма. Они же должны были освободить заключенных в тюрьмы либералов.
Восставшие направили в Эль-Ферроль, Виго, Сантьяго-де-Компостела и другие города Галисии призыв примкнуть к движению.
Уже через день гарнизон Ферроля в полторы тысячи штыков шел на соединение с восставшими. Другой отряд выступил под знаменами свободы из Виго. Только войска в Сантьяго, столице провинции, еще колебались, и либералы слали оттуда к Порльеру гонцов, прося его поскорей прибыть в город.
Сантьяго с его тридцатью монастырями и знаменитым собором был настоящим бастионом воинствующего католицизма. Собор с «чудотворными» мощами святого Яго, издавна привлекавшими толпы паломников со всех концов Испании, владел огромными богатствами и кормил тысячи служителей культа, белое и черное духовенство. Пропахший ладаном, окутанный колокольным звоном, Сантьяго был непримиримо враждебен деятельным и вольнолюбивым торговым портам Корунье и Ферролю и всегда держал наготове против их либерализма свою черную рать.
Порльер сформировал колонну из 800 человек и двинул ее на Сантьяго. Вечер 22 сентября застал Маленького маркиза в двух лигах от этого города, в небольшом поселении Орденесе. Он отправил офицера к командующему гарнизоном Сантьяго, предлагая присоединиться к восставшим либо сдаться. Никакого ответа не последовало. Посоветовавшись со своим штабом, Порльер решил переночевать в Орденесе, чтобы на рассвете идти дальше.
С первой минуты, как в Сантьяго стало известно о перевороте Порльера, монахи и падре выдали из монастырских кубышек всему гарнизону города давно не плаченное жалованье.
Церковники тотчас оценили все возможности, создавшиеся благодаря неожиданной остановке Порльера. Они отправили в Орденес своих эмиссаров.
Пока Порльер и его офицеры сидели в харчевне за обильным ужином, в ночном сумраке по селению шмыгали монахи. Они пробрались в сараи, где были размещены солдаты. Разыскав сержантов, они созвали их в церковный двор и развязали свои кошельки.
Подкупив унтер-офицеров, монахи вместе с ними пошли по сараям уговаривать солдат.
Если не действовал страх отлучения от церкви и вечных адских мук, прибегали к звонким реалам. Унтер Чакон лицемерно разглагольствовал перед солдатами о бесчестии и ужасах братоубийственной войны, о том, что аристократ Порльер ведет их убивать таких же крестьян, как они сами. Только арест бунтовщиков-офицеров и отдача их в руки правосудия позволит солдатам избежать беды и даст им королевское прощение.
Чакон руководил всей операцией. Он выставил караулы вокруг деревни, чтобы никто не мог скрыться.
Офицеры все еще благодушествовали за столом, когда дверь харчевни распахнулась:
— Сдавайтесь, изменники!
Офицеры успели обнажить шпаги и выстроиться для защиты. Раздалось несколько выстрелов.
Среди ворвавшихся не было ни одного рядового. Рассчитывая, что солдаты остались ему верны, Маркесито прыгнул через окно во двор с криком:
— Офицеры, за мной!
Но дом был окружен.
Порльер и его офицеры уступили судьбе. Их отправили в Сантьяго, в подземелье инквизиции.
Весть о катастрофе в Орденесе мгновенно достигла Коруньи. Обезглавленное движение растаяло. Комендант и новые власти, назначенные Порльером, поспешили скрыться.
Так потерпел крушение военный переворот, задуманный во имя самых высоких побуждений.
Мадрид требовал быстрого, сурового наказания бунтовщиков. На Порльера надели кандалы весом в пятьдесят фунтов и под сильным конвоем отправили в уголовную тюрьму Коруньи. Старинный варварский закон требовал оголения его по пояс. Так он и валялся в сыром, темном подземелье.
Военный суд 2 октября приговорил Порльера к повешению.
Достоинство и твердость, проявленные Маркесито с момента ареста и до смерти, были поистине прекрасны. Когда фискал, читая ему приговор, произнес слово «изменник», Порльер воскликнул:
— Изменник?! Скажите лучше — самый верный слуга родины!
В письме из тюрьмы к жене Порльер просил ее вспомнить, сколько раз его жизнь подвергалась опасности на службе Испании. Теперь он будет принесен в жертву за то же дело. Смерть его не страшит. Казнь ужасна для преступника, но она славна для того, кто умирает за благо родины!.. Он просил жену написать на его могильном камне: «Здесь покоится прах дона Хуана-Диаса Порльера, генерала испанских армий. Он был счастлив во всем, что предпринимал против врагов своей родины, и умер жертвой гражданских раздоров. Честные души, почтите прах погибшего».
День казни Порльера был днем траура в Корунье. Мужество и чистые побуждения этого борца за свободу снискали ему общую любовь.
Когда на шею Маленького маркиза уже надели петлю, он вынул из кармана мундира белый платок, приложил его к глазам и отдал священнику:
— Передайте это донье Хосефе…
* * *
Известие о восстании в Галисии как удар грома потрясло все здание тирании. Но замешательство было недолгим. Порльера поймала в свои цепкие лапы инквизиция. И на смену трусливому страху пришел шумный триумф. Реакция праздновала свою победу бешеными гонениями на либералов.
Отставки, ссылки, аресты сыпались теперь на головы даже самых преданных слуг режима. В немилость попал и новый военный министр Бальестерос, который позволял себе независимый тон в отношении камарильи.
Задумав отставку Бальестероса, Фердинанд навестил министра в его загородной вилле, вел с ним долгую милостивую беседу. Прощаясь, он просил генерала приехать с самого утра во дворец для обсуждения неотложных дел.
Счастливый благосклонностью монарха, министр явился в королевские покои. Здесь дворцовый лакей вручил ему приказ об отставке и немедленном выезде в ссылку.
Для либерального лагеря — тайных военных обществ — плачевный исход заговора Порльера был жестоким ударом.
При первом известии о восстании в Галисии военные хунты подготовили выступления войск в Кадисе, Барселоне, Валенсии, Сарагосе. Но связь между отдельными частями страны была так затруднена, что, когда удалось, наконец, согласовать действия, очаг восстания уже погас.
Провал в Галисии оказался лишь первым глотком из горькой чаши неудач и разочарований. К началу 1816 года под удар реакции попал центр испанских масонов, находившийся в то время в Гранаде. Инквизиция овладела архивами ложи. Хотя имена во всех документах и письмах были вымышленные, но пытками инквизиторам удалось выведать часть масонских тайн. Тысячи людей угодили в тюрьмы и в ссылку. Оставшимся на свободе приходилось сызнова плести сложную сеть конспирации.
Полной неудачей закончилась и попытка военного восстания в Каталонии весной 1817 года. Его глава, знаменитый полководец Луис Ласи, которому Каталония была обязана освобождением от наполеоновского нашествия, погиб от руки королевского палача.
В стороне от военных союзов и независимо от масонских лож, под боком у столичных властей возник и развился заговор Висенте Ричарта. Этот видный мадридский адвокат и писатель шел значительно дальше современных ему испанских революционеров. Сначала заговорщики задались целью овладеть особой короля и силой заставить его ввести конституцию. Но вскоре этот план был отброшен. Решили убить Фердинанда и его брата дона Карлоса, а затем провозгласить конституционным королем Испании одного из австрийских принцев.
Глава заговора взялся проникнуть во дворец и нанести удар. Но его задержали с кинжалом в дворцовых покоях — один из соучастников выдал смелого заговорщика.
Ричарт умер на виселице.
Для острастки непокорному народу голову казненного выставили на пике у мадридских ворот.
* * *
Тайная встреча двух офицеров экспедиционной армии затянулась. Разговор то и дело взрывался страстным спором. Голоса взметались вверх. Собеседники расходились в противоположные углы комнаты и с неистовыми жестами осыпали друг друга упреками.
Но вспышка гасла, тонула в виноватых улыбках. Спорящие «шли на сближение», обменивались примиряющими словами.
— И все же, Антонио, твоя вина огромна. Ты говоришь, Маркесито устал, был болен… Ну, а вы, призвавшие его? Почему ни один из вас в решительную минуту не остался с солдатами? Ведь эти люди уже на следующий день должны были идти в бой!
Откинув белокурую голову, полковник Кирога, могучий, статный галисиец, уставился синими глазами на Рафаэля:
— Ты должен понять… Положение оцениваешь по-разному: до наступления ожидаемых событий — и после. В Орденесе нам казалось, что все уже сделано. Не было сомнений, что назавтра Сантьяго будет наш!
— Вот, вот! И вместо того чтобы с верными людьми захватить город… эти самые люди берут вас за уши, как пойманных в капкан зайцев, и складывают в мешок. Клянусь памятью матери, всякий раз, когда я думаю об этом, я близок к помешательству от стыда и бессильной ярости!
— Но пойми же — предательство! Этот Чакон…
Риэго вспылил:
— Пусть черти в аду растерзают тех, кто в оправдание себе говорит о Чаконе! Галисийские шакалы давно сожрали бы эту падаль, всех Чаконов, если бы вы не вели себя как обжоры, забывшие обо всем на свете за пучеро[27] и агуардиенте[28]… Истинные патриоты и во сне должны помнить о бедах родины!
Галисиец возмутился. Кто этот человек, чтобы бросать такие обвинения?
Скривив пренебрежительно рот, Кирога процедил своим густым баритоном:
— Самые несносные из людей, каких мне приходилось встречать, — это те, которые поучают других храбрости, чести. А сами? Сами дают отплыть за океан армии, готовой к революционному действию! И позволяют себе поносить тех, кто, рискуя головой, поднял войска, но упал, споткнувшись на измене.
Риэго уже раскаялся в своей горячности: «А ведь он прав!..»
— Антонио, друг! Слова, как бы обидны они ни были, не в силах разрушить наш союз. Мы сами, может быть, разделим участь Маркесито… Не для спора возвращаюсь я снова к Орденесу: мы должны с тобой понять причину поражения Маркесито.
— Что еще я могу прибавить? Ведь я уже рассказал тебе всю историю этого пронунсиамиенто.
— Но солдаты?.. Они ведь присягнули нашему Делу!
— Все были подкуплены врагом — кто золотом, а кто обещаниями.
— Порльер тоже обещал, и немало.
— Ты прав, но пока солдат недостаточно разумен. Его патриотические чувства еще в пеленках. Понимаешь, ведь мы ведем его на борьбу за какое-то общее благо, совсем для него туманное. И при этом он рискует головой… А тут ему предлагают блестящие реалы, вино да еще сверх всего отпущение грехов.
Рафаэль досадливо отмахнулся:
— Вот как! Значит, полковник Кирога готов пожертвовать собой ради свободы родины, а солдат на это не способен. Его надо охранять от соблазна… от десяти реалов…
— Но, милый мой, как можно сравнивать офицера и солдата? Чтобы полюбить свободу, нужно выйти из мрака. Но побороть невежество народа можно только в свободном государстве. Этот порочный круг мы призваны разорвать.
Риэго поднялся с кресла и зашагал по комнате.
— Нет, главное в ином, совсем в ином! Чтобы в решительную минуту удержать людей от перехода на сторону врага, мы сами должны горячо верить в правоту нашего дела! И знаешь, Антонио, — остановился Рафаэль перед своим собеседником, — я бы. не подпускал к революции всех этих генералов с. запятнанной репутацией. Ну к чему заигрывать с Балье-стеросом? Каждому солдату известно, что этот герой еще при Годое украл три тысячи солдатских пайков. А Лабисбаль? И того хуже…
— Это сплетни, и только! — раздраженно прервал собеседника Кирога. — Бальестерос наш, вполне наш. Уж не слышал ли ты разговоров и обо мне?
— О тебе?..
— Ну так послушай! Вот что говорят об Антонио Кироге. После казни Порльера Кирога продался тирании. По поручению ставленника камарильи генерала Сан-Марко он повез секретный доклад королю о подробностях подавления восстания Порльера. Выполнив свою миссию…
— Что за шутки, Антонио?!
— Погоди, это еще не все. Выполнив свою миссию, Кирога сумел обратить на себя внимание одной знатной дамы. Ее нежному сердцу он обязан полковничьими эполетами и командной должностью в экспедиционной армии.
Рафаэль отпрянул от белокурого великана.
— К черту эту даму! Говори, повез ты доклад во дворец? Да или нет?!
Глаза Кироги блуждали по карнизу потолка. Щеки, нос чуть-чуть побледнели. Но своему ответу он сумел придать снисходительный и даже несколько иронический тон:
— А если бы и так?
— Отвечай прямо!
— Что ж, изволь. Поручение Сан-Марко я принял и выполнил.
Лицо Риэго исказилось. Он крепко, до белизны в ногтях, сцепил пальцы.
— Так, так… Порльер еще в петле, а Кирога скачет в Мадрид, везет камарилье отчет о показаниях, добытых под пыткой. Какое надругательство над памятью героя!.. Хотел бы я знать, легко ли далось это сеньору Кироге…
Воцарилось молчание. Офицеры глядели друг на друга с ненавистью. Офицерский кодекс чести предписывал ответить на оскорбление вызовом на дуэль. Но это были товарищи по заговору, люди, обсуждавшие дела руководимой ими революционной хунты.
Кирога решил отделаться язвительной усмешкой:
— Твои выпады не стоят ответа! Но ты должен понять, что эта поездка с докладом в Мадрид избавила меня от виселицы. Я должен был сохранить себя для революции! Этого требовал от нас в последние свои минуты и Маркесито. Что ж, мой поступок я готов отдать на суд патриотов.
Риэго будто забыл о своем противнике. Он тихо, раздумчиво, словно самому себе, прошептал:
— Революция требует прямоты, честности, незапятнанного имени. Ни солдаты, ни народ не пойдут за теми, кто…
— Впредь, Риэго, спорить с тобой никогда не стану. Как глава хунты, прошу и тебя отказаться от такой бесполезной траты наших сил и времени.
— Да, наши споры ни к чему не ведут. Скоро, Кирога, каждый из нас на деле покажет, чего он стоит…
Но при каждой новой встрече споры снова загорались. Примирить эти несходные характеры было невозможно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.