Моя первая пасха

Моя первая пасха

«На златом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич…»

(Из детской считалки)

Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.

– Что это у тебя? – ошалело уставился я на этакое диво.

– Крашеные яички! – Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца – одно красное, другое – оранжевое.

Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.

– Если хочешь, и тебе дадут – пожалела меня соседка. – Надо только сказать: «Христос воскрес – дайте одно яичко!»

Я не поверил своим ушам: «Только и всего?!»

– А где? – недоверчиво спросил я, на всякий случай.

– У тёти-Вали, на втором этаже.

В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. В глубине души теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня и как-то странно улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её знакомых и интересов никак не пересекался с моими ровесниками.

– Чего тебе, Галиб? – выждав немного, спросила она.

И тут до меня дошло, что я напрочь забыл самое главное! Надо же: ведь, ещё с минуту назад повторял про себя эту «формулу-заклинание». И теперь стоял как дурак, глядя на соседку и хлопая своими ресницами. Однако медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнёс:

– Крест на крест – дайте одно яичко…

Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.

– Мама! – весело крикнула она вглубь квартиры. – Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!

«Ну, всё: не видать тебе никаких яиц! – сник я окончательно, жалея себя. – „Пароль“ не сумел запомнить».

И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тётя-Валя. Она молча, по-матерински, чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив «Воистину воскрес!», протянула… целых три (!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе – голубое, словно небо, а третье – ярко жёлтое, как настоящее солнце.

Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже не было: как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и… замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.

*

Советское вавилонское столпотворение смешало всё и вся: пространство и время, границы и государства, народы и судьбы, вылепив, в конечном счёте, внешнюю идиллическую картину общества, которое в скором времени должно достигнуть своей конечной цели – коммунизма – где, наконец-таки, все люди станут братьями и сёстрами и где человечество обретёт долгожданный покой.

Улица 40-летия Октября, на которой находился наш дом, как бы условно делила город на две части: с одной стороны оставался старый город со всей его инфраструктурой (c многочисленными кварталами, обставленными глинобитными хижинами каркасного типа и знаменитыми древними памятниками архитектуры), являясь музеем-заповедником, а с другой – обустраивались новые микрорайоны с типовыми панельными блоками-коробками и широкими заасфальтированными улицами, по бокам которых росли молодые саженцы.

Нам повезло: наши дома были одними из последних, что явились плодами изысканий проектировщиков «до хрущёвской» эпохи. Потом уже такие дома строить было нерентабельно. Это были добротные двухэтажные кирпичные дома, которыми было застроено несколько кварталов.

Во дворе почти каждого из этих домов находился бетонированный круглый бассейн (пожарный хауз), диаметром 3 метра и примерно такой же глубиной. Почти все они были пусты и заброшены, заваленные всяким хламом и строительным мусором. И только в нашем дворе хауз соответствовал своему предназначению. По инициативе самих ребят, бассейн в кратчайшие сроки был вычищен от мусора. От каждой из квартир собрали взнос (по 1 рублю) и на вырученные деньги договорились с водителем поливальной машины, который сделав четыре ходки к нашему бассейну, доверху наполнил его водой, заработав 16 рублей.

Известный на весь город доктор Иосиф Рафаилович Альпер, которого мы все звали просто – дядя-Ёсик, позаботился о том, чтобы вода в хаузе непременно была обильно посыпана хлоркой, и наказал нам выждать три дня. Естественно, вся детвора уже на следующий день барахталась и плескалась в искусственном водоёме. Наши черные сатиновые трусы вмиг приобрели серовато-белёсый вид, но это была такая мелочь по сравнению с тем, что мы приобрели взамен, что даже смешно об этом вспоминать. Зато, через три дня вода в хаузе приобрела такой идеально голубой цвет, напоминая бассейны известных зарубежных кинозвёзд и миллионеров, и наш лягушатник в короткий срок стал предметом зависти соседних дворов.

Мы переехали в наш 16-ти квартирный дом в конце 1959 года, когда мне было два с небольшим годика. Почти впритык к нам стоял ещё один 10-ти квартирный дом. Вместе два дома составляли единое целое, образуя собою букву «Г», упираясь одной своей открытой стороной в забор золотошвейной фабрики, куда мы совершали набеги по весне – воровать неспелый урюк (давчу), а другой выходил на широкий пустырь, служивший многочисленной детворе футбольным полем и площадкой для всякого рода игр.

Таким образом, двадцать шесть квартир, что составляли наш двор, по сути, являло собой СССР в миниатюре.

Сейчас, когда межнациональные и межконфессиональные конфликты достигли своей высшей точки накала, мне становится как-то по-особенному тепло и уютно, когда я вспоминаю наш двор и его обитателей. Жизнь моего поколения пришлась на период относительного затишья: страна, оправившаяся от недавней Великой Отечественной войны, жила в созидательном ключе. Мы первыми запустили в космос искусственный спутник, а вскоре в полет отправился и первый советский космонавт – Юрий Гагарин. Страна ликовала. Все были полны надежд на скорое счастливое будущее. Тем более, что сам Н. С. Хрущёв заверил нас, что коммунизм наступит уже при нашей жизни: ждать оставалось всего каких-то 20 лет. И, как бы в подтверждение этому, как-то по-особенному, ласково, тепло и радостно светило солнце, пробиваясь сквозь густую крону дерев, отплясывая многочисленными своими лучами-зайчиками по всему нашему уютному двору. В атмосфере было разлито столько благости и умиротворения, что казалось, это будет продолжаться вечно. А может быть, это была просто очередная весна? Или потому, что мне повезло с детством: настоящим, полным и всеобъемлющим, насыщенным самыми разнообразными событиями?

Теперь, по прошествии более полувека, оглядываясь назад, в своё прошлое, я начинаю осознавать, что именно те самые первые 15 – 20 лет и сформировали по существу мой основной духовный стержень, что я пронёс через всю свою жизнь. Потому что, по большому счету, я, оказывается, нисколько с тех пор не изменился. Тем нежнее я отношусь к событиям моего детства, бережно сохраняя остатки своих воспоминаний и ревностно оберегая и пряча их глубоко в своём сердце, в своей памяти.

Наш двор был составлен из совершенно необычных и уникальных личностей, волею судьбы оказавшихся в Бухаре и успевших проникнуться ответной любовью к этому городу. Кто-то был выслан в наши края за своё вольнодумство, кто-то бежал от имевших место погромов, ну а кого-то судьба пощадила, эвакуировав в безопасный и гостеприимный уголок во время Великой Отечественной войны. Все они, очутившись на новой почве, обрели здесь свою вторую родину.

Это теперь, задним числом, пытаясь вспомнить нации и народности, составляющие наш двор, я с удивлением констатирую, что он представлял из себя настоящий конгломерат различных народностей: узбеки, таджики, русские, евреи, татары, украинцы, белорусы, корейцы, иранцы, арабы, немцы, цыгане. А тогда… Тогда нам даже и в голову не приходило разделять друг друга по национальному или иному признаку. Правда, чтобы не лукавить, отмечу: да, многие у нас имели клички, порою довольно обидные, но они отнюдь никак не были связаны с национальностью конкретного человека. И если кого-то бывало, недолюбливали, то это было обычно связано с какими-нибудь негативными качествами, чертами характера которые осуждаются в любом обществе: жадность, скупость, лицемерие, эгоизм и т. д. Но, чтобы ненавидеть человека только за то, что он родился русским или узбеком – такого я не припомню. Я знал, что такие люди существуют на свете, но ничего, кроме жалости они во мне не вызывали, потому как такое явление всегда расценивалось как патология, а больных следует жалеть.

C малых лет, играя в общем дворе как «в одном общем котле», мы настолько крепко привязались друг к другу, что даже сейчас, спустя столько лет, разыскав кого-либо из знакомых моего детства, я с волнением отмечаю про себя, что то трепетное воспоминание, которое я испытываю к своему прошлому, одинаково дорого и моему знакомому, увлажняя обильно его глаза.

Возможно, когда-нибудь, играм нашего двора я посвящу отдельную книжицу, а пока всего лишь перечислю те, что сохранила память: ахрычки, рогатки, лянки, аккол-дукол, чеканки, лапта, классики, халохуп, казаки-разбойники, пятнашки, куликашки, камешки, айрам шум-шум, гургурак, гаранги («воздушные змеи»), трах-трах (или «войнуха»), джами, ножички, танки, футбол, гандбол, волейбол, баскетбол, регби, ватерпол, хоккей. Это то, что память выдала с ходу. А сколько игр, не имеющих названия, таких как, катание велосипедного обруча с помощью палочки-хворостины, ходьба на ходулях, всевозможные сражения, сидя верхом на товарище. Кроме того, следует особо отметить опасные игры: карбид и взрыв-пакеты, путешествие во времени и фокус с тремя спичками, лук со стрелами и оружие с «венгеркой».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.