Что сказал бы в Нюрнберге адвокат Гитлера

Что сказал бы в Нюрнберге адвокат Гитлера

Настал день, когда Международный трибунал приступил к рассмотрению обвинений в отношении германского генерального штаба. В зале суда заметно возросло число американских военных. На гостевой галерее в окружении генералов сидел военный министр США Паттерсон. Американская реакционная печать рвала и метала. Военщина Соединенных Штатов обрушилась на обвинителей Нюрнбергского процесса за то, что они «не питают никакого уважения к военной профессии, а также к тем, кто должен готовиться к войне».

Ссылаясь на обвинительное заключение, требовавшее признания генштаба преступной организацией, американский журнал «Джорнел оф криминал лоу энд криминолоджи» писал в те дни:

«На основании такой теории права когда-нибудь могли бы быть подвергнуты заключению или казнены питомцы Вест-Пойнта13, а также других военных колледжей и школ... и, само собой разумеется, чины генштаба и отдела мобилизационных планов, если бы США когда-нибудь, от чего боже упаси, проиграли бы войну...»

Обстановка как нельзя более благоприятствовала доктору Латерзнеру. Он вызвал в суд в качестве «свидетелей» многих гитлеровских генералов, как раз тех, кто значился в списке генерального штаба и подлежал бы суду и эффективному наказанию, если бы последний был признан преступной организацией. Перед судом предстали Браухич, Манштейн, Кессельринг, Рундштедт и другие.

Затем последовала речь адвоката, которой рукоплескала вся империалистическая военная клика. Латерзнер решил убедить суд в том, что германский генеральный штаб никогда не имел ничего общего с гитлеровской политикой агрессии.

— Кто становится солдатом, — цитировал он Карлейля, — тот телом и душой принадлежит своему командиру. Он не должен решать, справедливо или несправедливо дело, за которое он идет в бой. Его враги выбраны не им, а для него. Его долгом является повиноваться, а не спрашивать.

Эти слова, по мнению защитника, лучше всего должны были характеризовать положение германских генералов. Они были лишь подчиненными, и их глубокое несчастье заключалось в том, что руководителем у них оказался такой неудачник, как Гитлер. Он все делал сам, он и виновен во всем. Это Гитлер и его камарилья составляли агрессивные планы, а генералам оставалось лишь исполнять их.

— Образ Гитлера, — усердствовал адвокат, — воистину можно сравнить с Люцифером. Люцифер, с колоссальной быстротой взлетая ввысь, оставляет светящийся след, достигает предельной высоты и затем низвергается в бездну; точно то же произошло с Гитлером. Кто слышал когда-либо, чтобы Люцифер нуждался во время своих безумных взлетов в помощниках, советчиках, в тех, кто подгонял бы его? Разве он, напротив, не увлекает за собой благодаря своей стремительности всех остальных, достигая высот и затем низвергаясь вместе с ними в пропасть? Разве можно себе представить, чтобы человек такого рода, подготавливая план, посвящал бы в него других, собирал вокруг себя заговорщиков и при этом искал бы совета и помощи для своего взлета?

То, что говорил Латерзнер двадцать лет назад, стало теперь официальной линией пропаганды в боннской Германии.

Но представим себе на минуту ситуацию, при которой Гитлер оказался бы на скамье подсудимых в Нюрнберге рядом с другими главными немецкими преступниками и так же, как они, имел бы адвоката. Положение такого адвоката было бы, конечно, еще более незавидным. Ведь никогда в истории судебных процессов не раскрывалась столь огромная по своим масштабам и изуверству преступная деятельность одного человека, как на Нюрнбергском процессе. Гитлер предвидел финал и потому так трусливо ушел от ответственности перед судом народов. Все это так. Тем не менее нетрудно представить себе, как адвокат сатаны начал бы свою защиту. Он, наверное, попытался бы опровергнуть, что Гитлер один виновен во всем. Не имея никакой возможности помочь своему подзащитному по существу, этот адвокат располагал бы несметным количеством доказательств того, что не столько Гитлер нашел генералов, сколько генералы нашли его, что ефрейтор, как это и полагается низшему чину, в действительности не делал ни одного шага в военной области без генералов.

Позвольте, напомнил бы адвокат трибуналу, ведь еще в сентябре 1923 года при рождении национал-социалистской партии рядом с Гитлером на параде боевых союзов шел Людендорф. А вспомните ноябрь 1923 года, Мюнхенский путч. Опять же во главе нескольких тысяч нацистов движутся рядом Гитлер и Людендорф.

Декабрь 1932 года — январь 1933 года. В Германии идет напряженная политическая борьба. Решается вопрос — быть или не быть нацистам у власти. И снова германский генералитет накладывает свою печать на ход событий. В Фюрстенберге на военном плацу Гитлер встречается с командующим рейхсвера генералом фон Шлейхером и находит в нем рассудительного союзника, Шлейхер обещает употребить все влияние, чтобы провести «народного трибуна» в рейхсканцлеры. Гитлер так доволен этой беседой, что обращается к генералу со словами:

— Нужно на перекрестке прибить доску: «Здесь произошла достопамятная беседа Адольфа Гитлера с генералом фон Шлейхером».

После этой беседы Гитлер, полный надежд, устремился в Берлин. Он верит, что станет канцлером.

— Мы ищем канцлера, — сказал фон Шлейхер Папену в критические дни, предшествовавшие фашистскому перевороту.

«Мы» — это и есть германская военщина, возглавлявшаяся тогда Шлейхером. Он так и заявил в те дни, что надо создать правительство на базе «объединения рейхсвера с НСДАП».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.