Конец 1921-го

Конец 1921-го

2 декабря студент Электротехнического института Яков Серебрянский решил навестить своего старого товарища по партии эсеров Давида Моисеевича Абезгауза и зашёл на квартиру, где он жил. А там чекисты устроили засаду. Серебрянский был арестован и доставлен на Лубянку, теперь уже не как сотрудник, а как узник.

В том же декабре Меер Трилиссер, приглашённый Дзержинским работать на Лубянку, был назначен помощником начальника ИНО ВЧК.

А Маяковский собрался на Украину и 5 декабря написал в Ригу:

«… в Харькове идёт "Мистерия". Уже пять раз назначались мои вечера, билеты проданы, а я не могу выехать…»

11 декабря Владимир Владимирович, наконец, поехал в Харьков, который был тогда столицей Украинской Советской Социалистической Республики. На следующий день в Драматическом театре состоялся вечер, названный на афишах «Диспутом о футуризме».

Местная газета «Коммунист» отозвалась о нём без особого восторга. Доклад московского гостя был назван «бездарным», а его рассуждения и ответы на реплики зала – «находчивостью провинциального конферансье». Поэтому…

«… аудитория слушала рассеянно, с нетерпением ожидая, когда же Маяковский оправдает свою репутацию и потешит публику скандальчиком.

Маяковский нередко бывает неприятно груб, – но когда подумаешь, каким ангельским терпением надо обладать, чтобы дискуссировать с потомственными мещанами от искусства, слово осуждения замирает на устах».

14 декабря в харьковском Оперном театре Маяковский читал поэму «150 000 000».

На следующий день в Героическом театре было устроено чествование поэта, названное уже знакомым нам словом «Дювлам». О том, как проходило это мероприятие, сведений почти не сохранилось. Известно лишь, что на нём с 27-летним юбиляром познакомился 23-летний молодой человек, который представился очень скромно:

– Павел Лавут.

Вполне возможно, что Маяковский тут же забыл не только услышанные имя и фамилию, но даже и то, как выглядит его новый знакомец. Но нам этого человека стоит запомнить – он ещё встретится на пути нашего героя.

18 декабря Маяковский вернулся в Москву.

В это время в Петрограде в издательстве «Эльзевир» вышла поэма Есенина «Пугачёв». Издательство создал друг поэта Александр Михайлович Сахаров, создал специально для того, чтобы напечатать «Пугачёва»!

Илья Шнейдер:

«Есенин очень любил своего „Пугачёва“ и был им поглощён. Ещё не кончив работу над поэмой, хлопотал об издании её отдельной книжкой, бегал и звонил в издательство и типографию и однажды ворвался на Пречистенку торжествующий, с пачкой только что сброшюрованных тонких книжечек тёмно-кирпичного цвета, на которых прямыми и толстыми буквами было оттиснуто: „Пугачёв“…

Айседоре на экземпляре «Пугачёва» Есенин сделал такую дарственную надпись: «За всё, за всё, за всё тебя благодарю я»».

А Лили Брик всё продолжала уверять латышей в поэтической одарённости Маяковского, стараясь устроить ему турне по трём прибалтийским республикам. И во второй половине января 1922 года она написала в Москву:

«Волосик, тебе предстоит в марте месяце 5 выступлений: 2-е Риге, 2-е Ревеле, 1-е Ковно. Казённый проезд и гостиница и 50 000 латвийских рублей – по 10 000 за выступление. Я думаю, ты не откажешься прокатиться, а визу получить будет нетрудно – я тебе помогу».

Всё складывалось как нельзя лучше! Если, конечно, не считать того, что английскую въездную визу Лили получить так и не смогла.

Почему?

Аркадий Ваксберг:

«… скорее всего, потому что в Лондоне власти ставили перед собой те же вопросы, которые сейчас ставим и мы: чем объяснить то особое положение, в котором оказалась просительница и которое столь разительно отличалось от положения других совграждан? На какие средства она собирается в Англии жить, а если средства такие есть, то как ею добыты!»

Стало быть, вояж за рубеж закончился для Лили Юрьевны провалом?

Скорее всего, нет. Ведь это было её первое турне из Советской России за границу. ВЧК должна была к ней как следует присмотреться. Поэтому и приставила к опытному

Эльберту. В чём-то Лили Брик ему помогала, а в остальном должна была вести себя в полном соответствии с разработанной «легендой». То есть постоянно демонстрировать, что она верная любящая жена (это было видно по её письмам Маяковскому и его к ней). Что она заботится о благосостоянии семьи (это было видно по её хлопотам по организации печатания произведений мужа). И, наконец, что она очень любит свою мать и рвётся навестить её (это было видно по её усилиям добыть въездную английскую визу).

Если так, то Лили Брик выполнила всё, что от неё требовала ВЧК, блестяще: она и Эльберту помогла, и себе образ необходимый создала.

А Константин Бальмонт, живший в это время в Париже, сочинял стихи, в которых большевиков называл не иначе как «актёрами Сатаны». А в прозе писал:

«Русский народ воистину устал от своих злополучий и, главное, от бессовестной, бесконечной лжи немилосердных, злых правителей».

Но при этом горестно восклицал:

«Я хочу России… пусто, пусто. Духа нет в Европе».

А в Советской России (в Поволжье) по-прежнему зверствовал жуткий голод.

Зинаида Мережковская– Гиппиус записывала в дневнике:

«Голодных бунтов нет – люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…»

Люди умирали тысячами.

Пожалуй, только один Дмитрий Мережковский был тогда против помощи, которую оказывала голодающим Америка. Он считал, что деньги, которые выделял соболезнующий мир, до голодных людей не дойдут.