III. ОРУЖЕЙНАЯ ФАБРИКА

III. ОРУЖЕЙНАЯ ФАБРИКА

Решение о постройке в России фабрики холодного оружия состоялось еще при императоре Павле. Долго спорили, где ее ставить. Как это было тогда обычным, сразу заговорили о выписке мастеров из-за границы, но прошло несколько лет, и толки о новой оружейной фабрике прекратились. Вопрос о ней вновь всплыл лишь спустя десять лет, причем на сей раз толчок был дан извне. В Россию сами стали напрашиваться иностранные мастера.

В конце XVIII и начале XIX века почти все страны Европы состязались в искусстве производства холодного оружия, причем его совершенство зависело главным образом от качества стали. Особенно славилась продукция немецких промышленников из городков Золингена и Клингенталя.

Совершенно неожиданно дела золингенских промышленников сильно пошатнулись. В.поисках выхода из затруднительного положения, в которое они попали, золингенцы вспомнили о своем соотечественнике Эверсмане и написали ему письмо. «Как нынешние обстоятельства и уничтожение привилегий золингенской фабрики, — писали от имени всего золингенского цеха предприниматели Вейерберг и Штит, — отнимают от нас всю надежду питаться более честным промыслом, то просим принять благосклонно смелость нашу, но надеемся на вас потому более, что предложение наше может послужить к славе и пользе вашего государя и вашей собственной. В России ныне заведена может быть фабрика золингенских клинков и ножей. Утеснение здесь столь всеобщее, что лучшие фабричные мастера, так же как и мы, согласны оставить свое отечество, чтобы избежать мрачного будущего времени. Уверены будучи в любви вашей к художествам и фабрикам, мы поставили себе целью — Россию».

Итак, золингенские мастера заявляли о желании оставить родину и направиться в Россию, которой обещали передать свое искусство и свой опыт.

Предложение золингенцев русское правительство приняло довольно быстро, о чем, несомненно, постарался Эверсман. В апреле 1812 года был высочайше утвержден «проект условий найма иностранных мастеров» для намеченной к постройке оружейной фабрики. Вызывались мастера самых различных специальностей: клинковые, колотушечные, кузнецы, закальщики, травники, приладчики, точильщики, полировщики, синельщики, замочники, обугольщики.

Даже в месяцы самых тяжелых сражений с врагом — летом 1812 года — в Швеции оставался уполномоченный Горного департамента, некий Гартман, который через третьих лиц вел переговоры о поездке золингенских мастеров в Россию. Затем, вслед за наступавшей русской армией, сам Эверсман отправился для найма оружейных мастеров. Он был наделен исключительно широкими полномочиями и не поскупился на самые выгодные условия, о каких золингенцы у себя на родине не могли и мечтать. Жалованье мастерам было установлено до 2 500 рублей в год — больше профессорского. Так, например, мастерам Кунцу, Вейербергу, Штиту платили по 2 500 рублей, Олигеру — 2000 рублей.

Иностранные мастера выдвигали самые невероятные и неожиданные требования; среди них были и такие, какие ни одно уважающее себя правительство не стало бы и обсуждать. Мастера Вейерберг и Каймер потребовали, например, гарантии, что они будут работать под началом… иностранцев.

И это требование ничуть не смутило министра финансов Гурьева. Ему — тестю министра иностранных дел Нессельроде — лучше, чем кому-либо, было известно, как сильна при дворе «немецкая партия», и он внес в комитет министров предложение дать золингенским мастерам заверение, что их начальником останется Эверсман.

Первая партия золингенских мастеров прибыла в Петербург в 1814 году. Их было тридцать пять человек, а вместе «с чадами и домочадцами» — сто четырнадцать. Позднее приехало еще шестнадцать мастеров с семьями.

В Златоусте тогда еще никакой фабрики не было, и прибывшим нечего было делать. Лишь спустя два года выпущено было несколько десятков офицерских и солдатских клинков. И тогда выяснилось, что надежды на иностранных мастеров оказались сильно преувеличенными.

На запросы из Петербурга, когда же начнется выпуск оружия, Фурман вынужден был ответить, что «железо для ножен, приготовленное мастером Шнек, большей частью негодное. Русские мастера делают такое же железо лучше…Для дела сырой стали вовсе не было надобности в иностранных мастерах, так как имеются хорошие русские мастера, знавшие это дело до приезда немцев… Приставленный «этому делу Газ раньше стали вовсе не делал, а научился этому здесь, в Златоусте… Из 13-ти иностранных мастеров, занимающихся приготовлением клинков, знающих это дело только пять, остальные восемь явились сюда без всяких знаний и приобрели навык только здесь, что доказывается собственным их сознанием… Из 74 иностранных мастеров только 29 могут быть названы мастерами, остальные 45 человек сами нуждались в обучении и учились уже в Златоусте. Из изготовленной первой партии оружия наилучшим оказалось сделанное мастером Дорофеем Липиным».

Эверсман решил, что при таких печальных итогах наиболее благоразумным для него будет оставить Златоуст и бросить своих соплеменников. И он подал ходатайство об увольнении со службы якобы по болезни. Благодаря большим связям в Петербурге отставка была «надлежащим образом оформлена». За свои труды на «благо» Российского государства Эверсман был награжден орденом Анны второй степени, а на «путевые расходы» ему выдали 6 тысяч рублей. Это в дополнение к десяткам тысяч, которые он «заработал» на поездке за мастерами.

Но отъезд Эверсмана вовсе не означал, что на фабрику махнули рукой. Наоборот, из Петербурга одно за другим шли предписания ускорить строительство и организацию производства. За 1816 и 1817 годы на строительство было израсходовано свыше 600 тысяч рублей. Рассчитывали, что с 1817 года фабрика начнет выдавать продукцию. Наряд на 1817 год предусматривал выпуск тридцати тысяч различных изделий. Но это задание не было выполнено, и в Златоуст снарядили специальную комиссию, которая пришла к весьма печальным выводам.

«Различные мастерства, фабрику составляющие, — указывалось в акте комиссии, — состояли и производились без всякой между собой соразмерности».

В результате в 1817 году было отковано и закалено свыше десяти тысяч клинков, но отшлифовать и отточить их фабрика не смогла; было выпущено всего… шестьдесят шесть ножей.

Главная причина этого, как констатировала комиссия, состояла в том, что на фабрике не было никакого порядка, а наоборот, наблюдалось «совершенное отсутствие фабричного порядка, коего на 1 октября 1817 года не было ни малейшей искры»¹⁰.

Но и через два года, к тому времени, когда на фабрику в качестве смотрителя отделения украшенного оружия назначили молодого Аносова, дела улучшились не намного: строительные работы велись медленно, наряды на выпуск оружия не выполнялись.

Среди приглашенных на фабрику иностранцев были славившиеся своим искусством во всей Европе Шаффы. Пятидесятишестилетний Николай Шафф считался непревзойденным мастером по вытравке и позолоте; тому же он обучил и своего старшего сына Людвига, два других его сына — Иоганн и Фридрих — занимались лакировкой кожаных ножен.

Шаффы очень дорожили своим «секретом» вытравки и золочения. Все другие иностранные мастера обязались обучить русских рабочих своим методам работы, с Шаффами же была иная договоренность — они «обязаны были секрет состава золочения никому не передавать», но сделать подробное описание, из каких материалов вещество приготовляется, чтобы «опытный человек мог потом его составить». Описание это должно было храниться за замками и сургучными печатями в конторе.

Все это, однако, не имело никакого смысла. На самом деле Шаффы вовсе не являлись обладателями какого-то «секрета». В Златоусте в то время уже были русские мастера, умевшие ничуть не хуже, а зачастую и лучше делать оружие и украшать его. Выдающимся мастером рисунка, вытравки и позолоты на клинках был Иван Николаевич Бушуев. Искусством золочения владел Иван Петрович Бояршинов, начавший работать на оружейной фабрике в 1817 году.

Семья Бояршиновых вообще была очень талантливой. Василий Петрович Бояршинов показал себя незаурядным архитектором. Это по его проекту выстроили арсенал Златоустовской фабрики — большое здание весьма совершенных форм. Прекрасными мастерами рисунка и позолотчиками были также Андрей и Егор Бояршиновы, сын Ивана Бушуева — Александр, Парной Лукин и другие.

Производство украшенного оружия основывалось на строгом разделении труда, и русские мастера успешно овладели всеми процессам»: Олимпий и Флавий Бушуевы, а также Петр Уткин были специалистами по ковке клинков, Максим Пелявин готовил черешки, Степан Шляхтин лакировал ножны.

Молодой смотритель отделения украшенного оружия Павел Аносов оказался в центре борьбы, происходившей между мастера ми-художниками из народа и чужеземцами.

Шаффы приехали в Россию, рассчитывая в короткое время разбогатеть. По условиям договора они сверх жалованья получали третью часть прибыли. Русские художники Бушуев, Бояршинов и другие не хотели склониться перед иностранцами, уронить свое достоинство. Рисунки русских мастеров были более смелыми и содержательными.

Поддерживая русских художников-самоучек, Аносов вызывал недовольство начальства. Но это его не беспокоило. Вместе с Бушуевым и Бояршиновыми Аносов придумывал сюжеты рисунков, изыскивал лучшие химикаты, чтобы ровнее и тоньше ложилась позолота, чтобы изделия русских мастеров были непревзойденными.

В конечном счете у Шаффов создалось весьма неловкое положение. Оказалось, что их запечатанный сургучными печатями «секрет» никого не интересовал. В Златоусте нашлись мастера, умевшие лучше их золотить оружие, и в художественном отношении произведения Бушуева были куда выше шаффовских.

С этим Шаффы никак не хотели примириться и поспешно покинули Златоуст.

Они отправились в Петербург, где нашли ход к царю. Шаффам было отпущено 6 тысяч рублей, чтобы завести в столице мастерскую по украшению оружия.

Шаффы не останавливались и перед присвоением чужих работ Это отмечает и М. М. Денисова — автор весьма интересного исследования: «Художественное оружие 19-го века Златоустовской оружейной фабрики»¹¹.

Сравнивая художественные изделия Бушуева и Шаффов, М. М. Денисова совершенно основательно ставит вопрос о том, что пора отвергнуть сложившееся мнение, будто бы мастерство Златоустовских оружейников пошло от иностранцев.

«Не следует ли поставить вопрос, — пишет Денисова, — об обратном влиянии — о воздействии русского оружейника на иностранного учителя». Денисова отмечает, что на многих изделиях, подписанных Шаффом, явственно виден бушуевский стиль и само собой напрашивается вопрос о плагиате.

«Шафф, как иностранный мастер, занимавший в Златоусте привилегированное положение, — приходит к выводу Денисова, — вполне мог использовать достижения своего сотрудника…»

Соперничество между русскими и иностранными мастерами Аносов старался использовать для подъема культуры всего производства на фабрике. В то время он уже стал помощником управителя фабрики и начал внимательно изучать лучшие приемы работы русских и иностранных мастеров. Например, в искусстве ковки соревновались иностранцы — отец и сын Фальверцы — и русские мастера Петр Уткин и Иван Рябинин.

Очень большого мастерства требовала закалка. Неумеренный нагрев, слабый или, наоборот, слишком большой отпуск[10] могли сделать негодным клинок из самой лучшей стали. Конечно, никаких приборов для определения температуры нагрева тогда не существовало.

Занятый на этой операции Митрофан Гуров не скрывал своего способа, иностранный мастер Франц Кирхоф таил свой секрет. Но скоро выяснилось, что гуровские клинки лучше, чем Кирхофа, и последнему пришлось пойти на выучку к Гурову.

На точке и полировке спорили Готфрид Гра, Давид Рожин, Корнелий Рублев.

Особенно тщательно Аносов следил за испытаниями. Они производились следующим образом: клинок «плашмя с довольной силой по два раза ударяли о конус, а затем сгибали под углом в девяносто градусов».

На основе изучения методов работы русских и иностранных мастеров Аносов устанавливал новые уроки, то-есть нормы выработки. На этой почве часто возникали споры с иностранными мастерами, они обвиняли Аносова в пристрастии, грозились пожаловаться начальнику округа и даже в Петербург.

И на Аносова действительно жаловались. Его часто вызывал к себе бывший в то время начальником округа Степан Сергеевич Татаринов, человек очень вялый, безинициативный, больше всего боявшийся нарушить «сложившийся порядок вещей».

Окончив в 1800 году Горное училище, Татаринов некоторое время проработал на заводах Баташевых во Владимирской губернии и на Кушвинском железоделательном заводе. После этого Татаринов отправился за границу для усовершенствования в горных науках и для обозрения горного и заводского производства. Он побывал в Саксонии, Бельгии, Венгрии, в австрийских владениях. Четырехлетнее пребывание за границей не пошло, однако, Татаринову впрок. Он там мало чему научился.

Убеждая Аносова в том, что ему не следует ссориться с иностранцами, Татаринов каждый раз повторял:

— Вы, Павел Петрович, еще совсем молоды, опыта у вас мало. А спорите с прославленными мастерами из Золингена.

— Я не спорю с ними, когда они хорошо работают, — отвечал Аносов. — И среди них имеются отличные мастера. Но и наши мастера обладают немалым опытом, и с этим нельзя не считаться.

— Вы уж там поладьте с ними как-нибудь… А то как бы из Петербурга нагоняя не было. Вот получен циркуляр: фабрика должна ежегодно изготовлять по одной штуке украшенного оружия для поднесения лично государю-императору… А Шаффы уехали. Как бы конфуза не вышло.

Но отъезд Шаффов ничуть не огорчил, а скорее обрадовал Аносова. Конверт с сургучными печатями, в котором хранился «секрет» Шаффов, спокойно лежал в несгораемом шкафу[11], а между тем никаких затруднений в производстве не возникало.

Вот как Аносов сам описывал процесс золочения и травления:

«Украшение заключается в рисовке различных изображений на клинках и позолоте их. Вытравку и позолоту клинков составляют следующие работы: рисовка, сушка, травление, воронение, покрывание краской тех мест, кои должны остаться без позолоты, и, наконец, самая позолота. Рисовка на клинках производится киноварью, распушенной в олифе. Краска эта употребляется потому, что спирт или состав, употребляемый для вытравки, разъедая сталь, не имеет на нее никакого действия, и так места, находящиеся под краскою, остаются невредимы после вытравки; на открытых же местах от действия спирта происходят местовые углубления и, таким образом, выходит на клинке желаемый рисунок.

Нарисованные киноварью клинки сушат в особой печи и высушенные опускают в спирт; работа эта требует весьма большой осторожности и опытности, ибо одна лишняя минута достаточна иногда, чтобы испортить клинок.

С вытравленных клинков очищают медными щетками киноварь и потом воронят их на раскаленных угольях. Вороненые клинки снова поступают в рисовку. В этом случае покрывают лазорью те только места, кои не должны быть вызолочены или где должно остаться воронение. В этом случае лазорью покрывают для того, чтобы она, разрушаясь во время золочения, удобно отставала от клинка. Как скоро краска эта будет высушена, то относят клинки в позолоту. Тут смачивают клинок сначала особым спиртом, составляющим секрет фабрики, и потом уже покрывают золотою амальгамою и выжигают ртутью. Без означенного же спирта золото к стали никоим образом не пристанет. После сего позолоту на клинках полируют.

Таковая позолота называется возвышенною, ибо есть и другой способ, гораздо простейший, а именно: на покрытых совершенно киноварью клинках делают изображение стальною иглою и потом, их вытравив, золотят подобным же образом. Сей род позолоты называется плоскою позолотою».

Из этого описания видно, что процесс золочения и вытравки требовал серьезных знаний химии.

Все процессы обработки стальных клинков весьма точно изображены в хранящемся в Горном институте в Ленинграде «Атласе Златоустовской фабрики», который состоит из 49 рисунков, сделанных в 1827 году Василием и Иваном Бояршиновыми. Некоторые рисунки из этого атласа нами воспроизводятся.

Опасения Татаринова, что с отъездом Шаффов искусство выделки художественного оружия упадет, не оправдались. Так. 8 марта 1824 года фабрика послала в Петербург для царя очередную партию украшенного оружия. В письме, адресованном Горному департаменту из Златоуста, писали:

«Прилежание, с коим занимались (русские мастера. — И. П.) отделкою представленного оружия, подает надежду, что оно, несмотря на отбытие с фабрики мастеров Шаффов, будет начальством признано, если не совершеннее, то по крайней мере столь же совершенным, как оно было при тех Шаффах»¹².

В серии печатавшихся в то время в «Отечественных записках» статей подчеркивалось, что «мастер Иван Бушуев прославляется своим искусством в позолоте клинков…он дошел до способа починивать позолоту, если она с первого раза не выйдет…» И дальше автор статьи писал: «Из сравнения обыкновенной сабли Златоустовской с самой богатейшей солингенской (заплочено на месте 600 рублей) можно убедиться в превосходстве русского оружия перед немецким. Немцы ограничиваются одними арматурами и гирляндами, не осмеливаясь возделывать золотом фигур или групп. Напротив того, в Златоусте рисуются на клинках целыя баталии и мифологический происшествия. К приезду государя была приуготовлена нового изобретения сабля в сабле, подобно двуствольному ружью».

«Бушуев, — писал корреспондент «Отечественных записок», — молодой человек, обещает много хорошего, ибо имеет страсть к своему художеству и душу пылкую. Сверх того, он любит словесность и пописывает стишки…»¹³

Много украшенного оружия было подготовлено к приезду в Златоуст в сентябре 1824 года Александра I. Большая часть этого оружия была сделана руками русских мастеров. Это, казалось, могло бы полностью развенчать веру в исключительные способности и знания иностранных мастеров. Однако на самом деле произошло обратное: приезд паря был отмечен рядом унижений русских мастеров и горных офицеров. Да и сам Аносов тогда чуть было не впал в немилость.

О предстоявшем приезде на Урал царя Александра I в Златоусте, как и в других местах, стало известно задолго. Горное начальство переполошилось.

Из Екатеринбурга один за другим летели строгие приказы:

«…земским исправникам, сдавши все свои дела земским заседателям, исключительно заняться, как можно поспешнее, исправлением дорог, мостов, постановкою верстовых столбов…», «дома тоже окрасить…», «распорядиться заранее, чтобы восторг народа не был изъявляем необыкновенными движениями, толпами, криками, дабы от того лошади не могли быть испуганы…», «лошадей избрать таких, которые не боялись бы огня, ибо его величество изволит ночью ездить с факелами…», «…всем одеть самую лучшую, праздничную одежду, а у кого такой нет, на улицах не показываться…», «девкам вплести в косы яркие ленты и петь веселые песни».

В секретной инструкции начальнику горного округа из Екатеринбурга от главного начальника заводов хребта Уральского подчеркнуто было: «вы должны также употребить все ваши способы, чтобы не было никаких жалоб…»

Царь ехал из Самары через Оренбург, Илецкую защиту, Стерлитамак, Уфу. 20 сентября он вместе со свитой прибыл в Сатку, 21 сентября его ожидали в Златоусте.

К приезду высочайшей особы Татаринов приготовил специальное описание заводов. В нем положение округа обрисовано было, конечно, в самых розовых красках.

«Мастеровые, — писали авторы сего труда, — имеют ныне хорошие и опрятные жилища, порядочное хозяйство и, несмотря на то, что в последнее время по причине заведения здесь фабрики белого оружия, количество их приумножено еще рекрутскими наборами и переводом с других заводов, но случаи обнаруживающих распутство людей здесь весьма редки, а побегов и вовсе не бывает»¹⁴.

А пока сочинялись эти сказки о земном рае под горой Косотур, на заводе шла интенсивная подготовка к «благословенному дню». Работы в мастерских почти остановили. Всех рабочих погнали прибирать и чистить площади — базарную, заводскую и центральную. Выравнивали дороги, чинили мосты. В четыре часа утра с криком выходили на улицу будильщики и стучали в окна рабочих.

Наконец была получена эстафета, что царь выехал из Уфы. Горное начальство встретило его на дороге. Царь тут же стал расспрашивать начальника округа Татаринова об оружейной фабрике:

— Как у вас идет оружейное дело?

— На заводе и оружейной фабрике в Златоусте ежедневно работает две тысячи сто пятьдесят человек, — ответил Татаринов.

— И вы довольны их успехами?

— Вполне, ваше величество.

— Приносят вам пользу мои золингенцы?

— Несомненно, государь.

— Я очень этому рад, потому что выписка немцев стоила мне хлопот, да и недешево они обошлись нам. Я уверен, однако, что они заслужат… Но сколько же всех рабочих на ваших заводах?

— Больше пяти тысяч человек, ваше величество.

— Почтенная цифра¹⁵.

…Царь пробыл в Златоусте два дня, и все время проявлял большой интерес к работе и жизни иностранных мастеров и полное безразличие к коренным уральцам.

В своем донесении о посещении царя Татаринов в восторженных тонах повествует: «…двенадцать немецких девушек, одетые в белые платья, с корзинками в руках, приветствуя его величество, усыпали путь цветами через улицу… Государь медленно изволил продолжать свой путь… С начала представлены были немцы, они преподнесли ему адреса и оружие… В заключение представлены были начальником несколько русских мастеров с хлебом и солью и оружием их работы… Обращая особенное внимание на благосостояние своих подданных, а еще более чужеземцев, которые, оставив отечество, вверили свою судьбу государю… Е. И. В. удостоил посетить некоторые дома иностранных мастеров… Е. И. В. изволил заметить, что в одном из домов не вставлены еще зимние рамы, приказал оные как в сем, так и в других домах немедленно вставить»¹⁶.

Когда читаешь это пространное, на пятнадцати страницах, донесение начальника горного округа, создается впечатление, что царь специально прибыл в Златоуст, чтобы посмотреть, как живут на Урале «его золингенцы».

Царя очень расстроили невставленные рамы в домах иностранцев, хотя дело происходило в сентябре, когда в Златоусте еще совсем тепло. Царь приказал, чтобы иностранных мастеров содержали «наилучшим образом». Пастору Венцелю царь сказал, что «России стыдно было бы не пропитать 200 семейств и в том случае, если бы иностранцы и не приносили никакой пользы».

У присутствовавшего при этом тучного Татаринова чуть не случился разрыв сердца, и он поспешил взвалить вину за недосмотр на… помощника смотрителя оружейной фабрики Аносова.

— Аносов? — переспросил царь. — А кто такой Аносов?!

— Горный инженер из воспитанников Горного кадетского корпуса.

— Гм… Гм… Там их воспитывают слишком… самоуверенными.

О невставленных рамах было затеяно следствие. Опрошенный Аносов не стал оправдываться, а заявил, что в его обязанности вовсе не входит следить за тем, когда будут вставлены двойные рамы на квартирах иностранных мастеров. Это их личное дело, они могли бы и сами о себе позаботиться. И Аносов далеко не с таким восторгом, как Татаринов, отозвался о работе и достоинствах иностранных мастеров.

В этот день царь завтракал у иностранного мастера Гелмига, где лобызался с каким-то привезенным из Золингена девяностолетним старцем, а затем присутствовал на обеде у начальника горного округа. Из местного начальства на обеде были, кроме Татаринова, берг-гауптман Портнягин и коллежский советник Нестеровский.

За обедом зашел разговор об украшенном оружии. Царь вспомнил Шаффов, он спросил, почему их не удержали на фабрике. Татаринов растерялся. Ответил Нестеровский. Он сказал, что на фабрике делают оружие, которое во всем превосходит шаффовское.

— А как же его секрет?

— Фабрика имеет свой секрет, ваше величество, — ответил Нестеровский.

— Как так? Откуда?

— Его придумал мастер Бушуев с помощью Аносова.

— Любопытно будет посмотреть на этого Аносова, — ответил царь.

Осмотр оружейной фабрики происходил на следующий день. Объяснения приказано было давать Аносову. Когда царь спросил Аносова, считает ли тот достигнутые фабрикой успехи достаточными, Аносов твердо ответил: «Нет». Он сказал, что мечтает о том, чтобы делать для своего отечества оружие, которое было бы лучше булатного.

— Лучше булатного? Разве это возможно?1

Александр не дослушал ответа Аносова и занялся рассматриванием преподнесенного ему оружия.

На бархате были выложены 12 сабель и шпаг со сложными рисунками, исполненными позолотой. На рисунках изображено было бегство Наполеона из Москвы, переход русских войск через Березину, сражения Отечественной войны 1812 года.

Пребывание царя в Златоусте закончилось торжественным возложением орденов на офицеров горного округа. Аносову был пожалован орден Анны третьей степени. На церемонии, однако, он не присутствовал — не то действительно заболел, не то представился больным.