1983 Разрыв
1983
Разрыв
Казалось бы, все складывается на редкость удачно.
Цою всего двадцать лет, у него записан первый альбом, который сразу стал популярным, его группа вступила в рок-клуб, пишутся новые песни, и он, наконец, обрел любимую женщину, которая его опекает.
Задачи, помимо житейских, очень ясные и простые: создать полноценную группу, которая могла бы давать электрические концерты. То есть, как минимум, найти басиста и барабанщика.
Потому что уже ходят разговоры о приглашениях в другие города, а на горизонте маячит Первый фестиваль рок-клуба.
И тут что-то начинает буксовать на ровном месте.
История разрыва Цоя и Рыбина так до конца и неясна никому, кроме них самих. Теперь она известна только Рыбину. Боюсь, что версия, изложенная им в своей книге, все же неполна.
Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):
«Лето восемьдесят второго пролетело незаметно – я еще раза два съездил в Москву, Витька с Марьяшей – на юг, мы славно отдохнули и в начале осени снова встретились у меня на Космонавтов.
Я отчитался Витьке о проделанной работе в смысле договоров о концертах в Москве, Витька отчитался о своей творческой деятельности – показал несколько новых песен, которые мы немедленно принялись обрабатывать. Марьяша ни в чем не отчитывалась, но взялась достать нам студенческие билеты, вернее, себе и мне – у Витьки таковой имелся. Студенческие билеты, как известно, дают возможность пользоваться железнодорожным транспортом за полцены, и мы решили не пренебрегать этим. Как я уже говорил, Марьяша была художницей, и для нее переклеить фотографии на билетах и пририсовать печати было плевым делом. Она раздобыла документы, выправила их как полагается, и мы стали окончательно готовы к гастролям.
Я почти через день теперь созванивался с представителями московского музыкального подполья, мы без конца уточняли суммы, которые „Кино“ должно было получить за концерты, место и время выступлений и все остальное – я и не думал, что возникнет столько проблем. Говорить по телефону из соображений конспирации приходилось только иносказательно – не дай Бог назвать концерт концертом, а деньги – деньгами.
–?Привет. – Привет. – Это я. – Отлично. – Ну, у меня все в порядке. – У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет.
Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу – у нас не было точно установленных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы разобраться, что к чему.
–?У тебя есть пластинка Beаtles 1965 года? – спрашивали меня из Москвы. Что бы это значило, думал я. О пластинке речь – может быть, хотят мне ее подарить? Или здесь дело в цифрах? – Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? – переспрашивал я. – Да, шестьдесят пятого, – отвечали подпольщики из столицы.
Ага, все ясно. Шестьдесят пять рублей обещают нам за концерт. Теперь нужно выяснить – каждому или шестьдесят пять на двоих. – Да, – говорил я, – я ее очень люблю, но у меня, к сожалению, нет ее в коллекции. А у тебя их, случайно, не две? – Две, – говорили мне. Отлично! Значит – каждому…
…Марьяша ездила с нами и помогала кое-чем кроме грима и костюмов – стояла, например, на стреме во время концертов – как-то раз нам пришлось просто бегом бежать из подвала, где мы успели, правда, отыграть всю программу, и я ухитрился даже вырвать на бегу деньги у мчавшегося бок о бок с нами менеджера. Бежали мы не от разгневанных зрителей – те-то были в восторге и сначала вовсе не хотели нас отпускать, а теперь вот сами бежали в другую сторону, как им было приказано, отвлекая на себя следопытов КГБ, приехавших познакомиться поближе с группой „Кино“.
Случались и спокойные, солидные концерты – в МИФИ, с „Центром“ в первом отделении, например. Вообще в МИФИ мы играли несколько раз, и это было, пожалуй, любимым нашим местом. Артем Троицкий раздухарился и устроил нам выступление в пресс-центре ТАСС, где мы опять-таки всем понравились… Мы очень полюбили московскую публику – она была прямо полярна ленинградской. Если в Ленинграде все подряд критикуют всех (как вы могли заметить по мне и по моей повести), то в Москве почему-то все всем восторгались. И это было нам очень приятно – стоило нам оказаться в столице, как из начинающей малоизвестной рок-клубовской команды мы превращались в рок-звезд, известных всей андеграундной московской рок-аудитории. Мы продолжали работать вдвоем, Петр Трощенков выбрался с нами только раз или два – работа в „Аквариуме“ отнимала у него много времени, и мы оставались дуэтом.
Витька продолжал писать, и материала для второго альбома у нас уже было более чем достаточно. Теперь, когда мы разделили обязанности и всеми административными вопросами стал заниматься я один, мой товарищ начал наседать на меня и все чаще и чаще требовал, чтобы я поскорее подыскал студию для новой записи. К Тропилло мы решили пока не обращаться – он очень много работал с „Аквариумом“, и мы не хотели лишний раз его напрягать. Борис снабдил меня длинным списком телефонов знакомых звукооператоров, сказав, что они, в принципе, могут записать любую группу, но уговорить их и заинтересовать именно в нашей записи – это уже мои проблемы. И я время от времени звонил, и с каждым звонком мои надежды на успешный поиск в этом направлении становились все призрачнее и призрачнее…»
Как видим, идет спокойная нормальная работа, если не считать абсолютной ненормальности концертной деятельности. Если группа не имеет филармонического статуса, то есть ее программа не принята худсоветом филармонии или Ленконцерта (в Ленинграде), тексты не залитованы, то есть не прошли проверку в Горлите (он же цензура), то выступать ей можно только подпольно.
Но как подпольно собрать концертный зал? Нужны афиши, объявления по радио и в газетах.
Таким статусом обладала в 1982 году группа «Машина времени». Андрей Макаревич сделал этот шаг в официальную эстраду, был осужден прогрессивной рокерской общественностью, но с успехом катался по стране, собирая стадионы и большие залы. Каких-то пару песенок ему петь не разрешили – и все.
С Цоем, «Аквариумом» надежд на благоприятную литовку почти не было, несмотря на то, что никакого протеста в песнях Цоя не содержалось. Однако образ молодого человека советской эпохи, создаваемый в этих песнях, будучи абсолютно правдивым, никак не устраивал идеологическое начальство. «Безысходность», «пьянство», «безделье» – вот что культивировали песни Цоя по мнению идеологических работников. С ними мне пришлось столкнуться уже через два года, когда меня пригласили в жюри Второго фестиваля рок-клуба и мне пришлось выслушивать представителей обкома комсомола и Управления культуры.
Поэтому концертная деятельность, «квартирники» были сопряжены с опасностью, правда, небольшой – подержав немного в кутузке (слово «обезьянник» появилось позже), рокеров отпускали. Организаторов концертов при большом желании могли и посадить ненадолго за незаконную предпринимательскую деятельность.
Марьяна Цой в своих мемуарах описывает этот отрезок времени, почти не упоминая о какой-то творческой деятельности Цоя. Молодую семью, как говорили раньше, «заел быт». Денег не хватало, нелюбимая работа обрыдла.
Цоя после училища, как уже упоминалось, распределили реставрировать Екатерининский дворец, и он каждое утро должен был являться туда из города к 8 часам утра и забираться на козлы, чтобы восстанавливать лепнину потолков. Руки постоянно были в гипсе, штукатурке, краске.
А Марьяна ходила в свой цирк, который тоже ей надоел. И если поначалу она настраивалась на карьеру в этой области, то сейчас она уже решила связать себя с делом Виктора – с музыкой.
А поскольку Марьяша была девушкой умной, активной, властной и напористой, можно себе представить, что у нее сразу появились собственные представления, что нужно и что не нужно делать.
В своей повести «Точка отсчета» она тактично не выпячивает свои заслуги. Но мне она не раз говорила, что она выбрала Цоя за талант, почувствовав его огромные возможности. Но Цой был еще неограненным алмазом. И Марьяша поняла, что она должна его огранить.
Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):
«Перед тем как уйти в армию, Олег – наш Гиперболоид – работал в одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах, вечеринках – подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была некоммерческой направленности: вокалист обожал Джона Леннона, гитарист торчал от Creedence – со вкусом у ребят было все в порядке. Я тогда познакомился с этой группой и теперь решил попытать счастья и созвонился с басистом – Максом. Выслушав мои предложения и условия, Макс согласился поиграть с „Кино“ в качестве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему, он тоже жил в Купчино, недалеко, и репетировать с ним Витькин материал.
Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей – они снимали квартиру где-то на Гражданке – и особенно не утруждал себя поездками к новому басисту и репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом чтобы мы вместе приехали и Витька „примет работу“. И я готовил Макса к этому экзамену и успел подружиться с ним. Мы встречались с его приятелем – гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок-н-роллы и Витькины песни, беседовали о роке, пили чай, слушали музыку – рок-н-роллы Creedence и Beаtles, которые обожал Юрка.
Однажды я ехал к Витьке на Гражданку – вышел из метро „Площадь Ленина“ и ждал троллейбуса, на котором нужно было проехать еще с полчаса, чтобы добраться до Витькиного нового дома.
–?Привет, – услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса с бас-гитарой в чехле, а рядом с ним – Юрку. Юрка тоже был с гитарой в руках – они, как выяснилось, ехали домой с какой-то очередной то ли халтуры, то ли репетиции, то ли еще чего-то.
–?Вы сейчас свободны? – спросил я Макса и Юрку.
–?Свободны.
–?Поехали к Витьке. Я как раз сейчас к нему на репетицию. Макс, ты уже можешь показать, что ты там напридумывал, может быть, Юра, и ты что-нибудь поиграешь – хотите? Можно попробовать.
–?С удовольствием, – ответили продрогшие уже музыканты.
Когда мы приехали к Витьке, и я представил ему кандидатов в концертный состав „Кино“, Витька увел меня на кухню и неожиданно устроил мне небольшой нагоняй – впервые за все время нашей дружбы и совместной работы. Он был страшно недоволен тем, что я привел к нему в дом незнакомого ему человека – Каспаряна.
–?Что ты водишь сюда, кого тебе в голову взбредет? – говорил он, хотя я впервые привел к нему незнакомого ему человека, да и то по делу.
–?Послушай его, – говорил я, – он неплохой, вроде, гитарист, может быть, пригодится на концерте…
–?Ничего я не хочу слушать. С Максом сейчас будем репетировать. И без меня не решай вопрос – кто у нас будет играть!
–?Я ничего и не решаю. Я тебе привел человека, чтобы ты сам посмотрел и решил. И вообще, я со своими обязанностями справляюсь, по-моему, и еще ни разу ничего не обломил – что ты ругаешься-то?
Мой друг быстро остыл – роль суперзвезды ему удавалась только в присутствии Марьяши, которая поддерживала и культивировала движение в этом направлении, сейчас же он пришел в себя и успокоился.
Мы поиграли втроем – Юрка наблюдал и не принимал участия в репетиции, под конец Витька все-таки решил попробовать его и предложил поиграть соло в нескольких песнях. Юрка начал играть в своей рок-н-ролльной манере и вызвал сразу же бурю протеста – этот стиль нас не устраивал. Тогда юный поклонник Creedence взял себя в руки и стал обходиться с гитарой более сдержанно.
–?Ну, вот так еще ничего. В принципе, на концерте можно попробовать поиграть вчетвером, – сказал Витька.
Юрка и Макс уехали, а я задержался – нужно было решить еще ряд вопросов относительно концерта. Тут Витька снова вызвал меня на кухню и вдруг извинился передо мной за резкость – чем безмерно удивил меня: я воспринял его недовольство появлением Юрки как должное. Витьке же явно было не по себе – таких разборок у нас раньше никогда не возникало, и он сказал, что надеется на то, что не возникнет и впредь.
–?Поработай с Юркой, – сказал он примирительно, – порепетируйте с ним – вы же рядом живете. Я думаю, что все будет нормально».
Вот так неожиданно холодно был впервые принят Каспарян – впоследствии самый близкий, пожалуй, к Цою участник группы «Кино». Думаю, что источником этого инцидента была Марьяна, она стала тихо, но настойчиво «прибирать к рукам» Витю, еще не понимая, с каким трудным материалом в этом смысле ей пришлось столкнуться.
Вишневая ветвь начала гнуться под тяжестью снега, но лишь для того, чтобы внезапно распрямиться, сбросив тяжесть.
Тут я должен сделать еще одно лирическое отступление, но уже в прямом смысле – как отступление автора от повествования, чтобы сказать что-то личное.
Я глубоко уважаю и Марьяну, и Витю (мир их праху!). Я хоронил обоих, я глубоко скорблю, что этих молодых еще людей нет с нами. С Марьяшей мы сдружились, когда вместе готовили первую книгу о Вите, до сих пор носящую неофициальное название «Библия киномана». Марьяна приносила мне листочки с повестью «Точка отсчета», написанные от руки, а я переносил их на компьютер, заодно редактируя. Она дала мне полное право на стилистическую редактуру, сознавая, что ее текст слабоват в литературном отношении.
Впоследствии я был поражен мужеством, с каким она встретила страшную болезнь, стойкостью и героизмом ее борьбы.
Об этом я еще расскажу.
Но я пишу так, как вижу и думаю о них обоих и обо всех других персонажах. Все они живые люди, и могут совершать разные поступки. У каждого есть или были свои желания, намерения, страсти. И если мне кажется, что основной причиной разрыва Рыбы и Цоя была Марьяна – я так и пишу, сознавая, что могу ошибаться. Просто я так думаю на основании своего жизненного опыта, фактов и наблюдений.
Это не мешает мне уважительно относиться ко всем участникам конфликта.
А конфликт назревал. Об этом пишет и Марьяна, но сдержанно.
Марианна Цой (из повести «Точка отсчета»):
«Ко всему этому у Вити ничего не получалось с составом группы. Отношения с Рыбой стали натянутыми, а встречи не приносили удовольствия. Правда, уже приходил, но еще не стал родным Каспарян, рассказывал об учебе в техникуме, и они с Витей подолгу разговаривали о хорошей гитаре, которой не было ни у того, ни у другого».
Получается, что Каспарян в это время репетировал с Рыбой отдельно, а также приходил к Цою с Марьяной.
В результате сорвалась попытка самостоятельной записи в студии Малого драматического театра, которую неожиданно «нарыл» Рыбин с барабанщиком Валерием Кирилловым, позже вписавшимся в «Зоопарк».
19 февраля 1983 года состоялся последний выход Леши Рыбина в составе «Кино» на рок-клубовскую сцену.
Это был всего лишь третий электрический концерт группы.
И запомнился он всем по-разному.
Марианна Цой (из повести «Точка отсчета»):
«Рыба еще не исчез, но это был, так сказать, его прощальный ужин. С перепугу или еще из каких соображений он забыл застегнуть молнию на брюках, к тому же очень активно двигался по сцене, видимо, решив стать шоуменом. Юрик Каспарян с остекленевшим взглядом и одеревеневшими ногами терзал свою „Музиму“, а рядом стоял какой-то приятель, который почему-то решил, что он – бас-гитарист. С таким же успехом это могла сделать я или первый попавшийся водопроводчик. Я уже не помню, кто там был на барабанах, помню только, что весь состав на сцене Цою не помогал, а ужасно мешал, и несмотря на все Витины старания ничего хорошего не получилось.
Слава Богу, что уже год как существовал альбом „45“, иначе не миновать Цою насмешливых реплик из публики или даже „подарков“ в виде всяких предметов, летящих на сцену.
У Вити совершенно не было опыта концертной работы, к тому же совсем не на пользу пошло соседство с „Аквариумом“. Цой сделал из этого выводы и вновь допустил подобное соседство уже много позже, когда совершенно был уверен в себе.
После концерта мы с ним немного погоревали и пошли на «банкет», посвященный дню рождения Севы Гаккеля, который принял необычный размах в силу того, что герой дня сторожил тогда какой-то техникум, и гости повалили прямо туда. Это мероприятие сложилось для нас много удачней, а разнообразные слухи о вечеринке еще долго ползали по питерской музыкальной тусовке».
Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):
«Этот зимний рок-клубовский концерт „Кино“ – „Аквариум“ оставил у меня самые приятные воспоминания, и у большей части моих друзей – тоже. Единственным темным пятном была едкая рецензия в рукописном журнале „Рокси“ – там говорилось, что то не так, это не так, у Рыбы, мол, ширинка на сцене расстегнулась и вообще, мол, концерт был поганый. Почему поганый, я из статьи так и не понял.
Сила воздействия, как известно из физики, равна силе противодействия, а в наших условиях сила противодействия давлению властей на рок-группы со стороны этих самых групп зачастую преобладала над силой, с которой городские власти давили на рок-клуб. Перед концертом с Борисом и Витькой была проведена в рок-клубе беседа. Разговаривал с ними представитель КГБ, курирующий ленинградский рок. Смысл беседы заключался в предостережениях музыкантов от различных сценических вольностей. Разумеется, беседа вызвала обратное действие – концерт прошел на грани истерики. „Кино“ с „Аквариумом“ работали так, словно бы находились на сцене в последний раз, что, впрочем, было недалеко от истины.
Мы играли первым номером – расширенный состав „Кино“: мы с Витькой, Каспарян, Макс и приглашенный в качестве сессионщика джазовый барабанщик Боря, мой старый знакомый. Марьяша в этот раз постаралась от души, и наш грим, я уж не говорю о костюмах, был просто шокирующим. Ансамбль звучал достаточно сыгранно, Витька играл на двенадцатиструнке, мы с Каспаряном дублировали соло, и звучало все, кажется, довольно мощно. В отличие от традиционных красивых поз ленинградских старых рокеров, мы ввели в концерт уже откровенно срежиссированное шоу – я иногда оставлял гитару и переключался на пластические ужасы – например, в фантастической песне „Ночной грабитель холодильников“ я изображал этого самого грабителя:
Он ночью выходит из дома
Забирается в чужие квартиры
Ищет где стоит холодильник
И ест
Мы играли в основном быстрые, холодные и мощные вещи – „Троллейбус“, „Время есть…“, „Электричка“, „Грабитель“ и прочие подобные забои. Единственным, пожалуй, исключением были „Алюминиевые огурцы“, в которые Юрка влепил-таки свое рок-н-ролльное соло, но, возможно, на концерте это было и неплохо – часть зрителей выразили одобрение этому кивку в старую музыку».
А вот и та самая, ехидная рецензия на концерт в самиздатовском журнале «Рокси», написанная Сашей Старцевым.
Александр Старцев («Рокси», № 6, 1983 г.):
«…Да, концерт был попросту поганый…
Когда отдернулся занавес, Цой, Рыба, новый соло-гитарист и новая ритм-секция сидели на сцене и смотрели в зал. Пересидели секунд на тридцать, потом встали и разбрелись по сцене. Басист взял в руки инструмент и стал играть на нем, не обращая внимания на то, что его усилитель не включен. Из зала видно было, как Михаил Васильев, пригибаясь как солдат под обстрелом, пробрался на сцену и включил злополучный усилитель. Басист же этого просто не заметил. Вдобавок у Рыбы на середине первой же вещи лопнула, простите, ширинка и внимание женской половины зала было, естественно, приковано к нему. Цой раз пять ходил по сцене утиным шагом Чака Берри, как будто ничего другого не видел. Гитарист Каспарян ухитрился вставить рок-н-ролльный запил в песню „Алюминиевые огурцы“ (кто слышал —?!), а из „Битника“ сделать нечто танцплощадное. А вот новые песни Цоя были еще лучше, чем предыдущие, – „Троллейбус на восток“, „Последний герой“ – хиты!»
А потом все произошло уже само собой. Рыбин, будто бы не чувствуя, что над ним сгущаются тучи, продолжал настаивать на немедленной записи нового альбома, на подготовке к первому фестивалю рок-клуба, который должен был состояться в мае…
Но у Марьяны с Цоем, похоже, было все решено.
Разрыв – внезапный и навсегда – произошел, если верить книге Леши, чуть ли не случайно. Ну, вспылили по пустяку… Не пожелали мириться из гордости.
Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):
«…Мы репетировали с Максом и Юркой, кое-что уже подготовили к записи нашего нового альбома и сделали даже вокальное сопровождение – разложили на три голоса рефрен „Восьмиклассницы“ и еще нескольких песен.
Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно приступать к записи. „А где?“ – поинтересовался я. Идея была неожиданной – мы не собирались ничего писать раньше, чем через месяц-другой. „Нужно все-таки опять с Тропилло договариваться, – сказал Витька. – Давай этим займемся“. „Ну, хорошо, – согласился я, – с Тропилло мы договоримся. Тогда тебе срочно нужно начинать с нами репетировать – с Максом и Юркой“. – „Нет, я думаю, что мы снова все сделаем с „Аквариумом“. Это профессионалы, они сделают все как надо. Наши ребята еще не готовы. Новый альбом должен быть по музыке безупречным – они этого сделать не смогут“. – „Нет, я не согласен, – сказал я. – В таком случае нужно подождать, пока Юрка с Максом все отточат. Мы должны делать этот альбом своим составом“. – „Не надо меня учить, как мне делать мой альбом“. – „Витя, если это ТВОЙ альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом „Кино“, то это должно быть „Кино“. – „Леша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой альбом и без твоей помощи“. – „Пожалуйста“, – сказал я и повесил трубку.
Больше мы с Витькой не созванивались никогда. „Мы странно встретились и странно расстаемся…“ Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва – группа „Кино“ перестала существовать».
Здесь Леша немного преувеличивает.
Группа «Кино» существовать не перестала, потому что в ней остался один Цой, а другие ушли.
Группа «Кино» перестала существовать только через семь лет, когда не стало одного Цоя, а другие остались.
Но надо признать, что выступать в таком составе на фестивале было нельзя, ибо это был не конкурс бардов.
Поэтому хмурый Цой ходил на концерты и на все вопросы, почему не выступаешь, отвечал коротко:
–?Состава нет.
Состава не было, но был Юрик Каспарян, которого требовалось еще многому учить и сыгрываться. И чтобы помочь ему в этом деле, Цой с Каспаряном записали у Вишни новые песни, чтобы Юра мог тренироваться с этой записью, придумывать аккомпанемент, свои отыгрыши уже на электрической гитаре.
Вишня послушно исполнил просьбу, записал болванки, вокал и свел все вместе. Получился такой странный акустический альбом на две гитары с вокалом.
И Леша Вишня, недолго думая, пустил его в народ под названием «46». Он клянется, что его никто не предупреждал, что этого нельзя делать. Он был уверен, что записал полноценный новый альбом «Кино».
Цой был этим своеволием недоволен, но народ оценил. Мне тоже нравится этот незамысловатый альбом, прежде всего цоевским пением. Каспаряна слышно немного, он еще робок был.
И тут на Цоя надвинулась немузыкальная действительность, поскольку ему исполнился двадцать один год и о нем вспомнил военкомат.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.