МЕЛЬПОМЕНА

МЕЛЬПОМЕНА

На масленой должен был состояться торжественный вечер, к которому готовились задолго. На вечер пригласили всех почетных лиц города, родителей учеников и их знакомых. Концерт и спектакль, поставленные силами самих учащихся, танцы — такова была обширная и увлекательная программа.

Больше всех воодушевлен ею Гоголь. Он и режиссер спектакля, и актер, и художник-декоратор. В актовом зале построена самая настоящая сцена с занавесом и кулисами. Оркестр из десяти человек по вечерам репетирует музыкальные номера. Декорации расписывают сам Гоголь, Базили и Мокрицкий, в котором уже чувствуется будущий художник.

Ставят пьесу Фонвизина «Недоросль» и сценку из украинской народной жизни, сочиненную самими гимназистами во главе с Гоголем. На театральный гардероб ученики жертвуют кто что может. Гоголь написал домой, прося, чтобы из Васильевки прислали полотна для декораций и сшили два-три костюма. Кукольник пожертвовал пару заржавевших, ломаных пистолетов.

Гоголь взял себе роль Простаковой. Он любит играть стариков и старух и вообще предпочитает комические роли. Базили играет Стародума, миловидный Данилевский — Софью, а Кукольник — Митрофанушку. Репетиции происходят на сцене в зале. Каждый день после занятий артисты ""запираются здесь и с увлечением готовятся к спектаклю. Не обходится и без происшествий. Базили играет Стародума дряхлым, еле двигающимся стариком. Гоголь говорит ему, что такому старику место на кладбище, а не в театре: Стародум должен быть поживее и поосновательнее. Базили обижается.

— Тогда играй его сам! Я отказываюсь! — вспыхивает он.

Ссора кажется неминуемой. Но Гоголь превращает все в шутку.

— Ах так! — восклицает он грозно. — Тогда вызываю тебя на дуэль.

Он хватает заржавленные пистолеты, сует один из них Базили и принимает такой грозный и в то же время смешной вид, что Базили не выдерживает и смеется. Все забыто.

Но над спектаклем нависает угроза гораздо серьезнее. Совавший всюду свой нос Билевич нашел и в театральном представлении опасную крамолу. Узнав о приготовлениях к спектаклю, Билевич не преминул составить очередной донос в конференцию, уведомляя, что поелику «таковые театральные представления в учебных заведениях не могут быть допущены без особого дозволения высшего учебного начальства, то дабы мне, как члену конференции гимназии, на которой лежит ответственность смотрения за нравственным воспитанием обучающегося юношества, безвинно не ответствовать за мое о сем молчание перед высшим начальством…». Однако рапорт Билевича не возымел ожидаемого действия. Исполнявший должность директора Шапалинский на его доносе написал, что разрешение «высшего начальства» на устройство спектаклей имеется.

Получив отпор, Билевич не успокоился. Он по нескольку раз на день проходил мимо зала, где шли репетиции, подглядывал и подслушивал в коридоре. Однажды, приметив Гоголя, который старался укрыться от его внимания и спрятался за углом коридора, Билевич быстро направился к нему. Гоголь поспешно бросился к дверям театральной залы и, позвав кого-то изнутри, сказал «свой» и проскользнул, захлопнув за собою двери. Билевич пытался пройти за ним, но дверь оказалась закрытой. Несмотря на громогласные требования, дверь не открывалась. Разгневанный профессор призвал на помощь служителя и вместе с ним вновь стал стучаться и громко кричать: «Отворите!» Только тогда дверь отперли. В зале оказался Гоголь, а за кулисами театра еще трое воспитанников.

Билевич грубо спросил;

— Зачем вы изволили от меня прятаться и не отворяли дверей? Вы, наверное, пьяны!

Обиженный наглым обвинением Билевича, Гоголь резко ответил, что присутствующие здесь имеют разрешение проводить репетиции и в это время зал для посторонних закрыт. Непочтительный ответ еще больше обозлил достойного профессора, и он накричал на дерзкого мальчишку, а возвратившись к себе, написал новое донесение. В своем «рапорте» Билевич сообщал: «Яновский вместо должного вины своей сознания начал с необыкновенною дерзостью отвечать мне свои разные суждения и при этом более, чем позволяют ученические границы благопристойности. Я, видя сильное его разгорячение и даже наглость, в преследовании меня, вместо наставлений ему, до сего деланных, начал уже просить его, чтобы он оставил меня. Но он, как бы не слыша сего, с упорством до дверей и за двери преследуя меня, с необыкновенною дерзостью кричал против меня и сим возродил во мне сомнение: не разгорячен ли он каким-либо крепким напитком? Почему я, обратись к экзекутору, сказал ему: да не пьян ли он?»

Клевета Билевича не имела успеха. Вызванный директором, доктор Фиблиг засвидетельствовал, что пансионер Яновский был «не только трезв, но и без малейшего признака хмельных напитков». Заступничество Белоусова и Шапалинского отвело карающий меч от головы Гоголя, но Билевич затаил против него злобу.

Несмотря на эти помехи, приготовления к спектаклю шли полным ходом. Из-за закрытых дверей слышались смех, громкие возгласы. Гимназисты проносились по коридору с ведрами клея и красок, шились костюмы, царила оживленная праздничная атмосфера.

Наконец настал и долгожданный день. Вывешена огромная афиша с перечислением всех представляемых номеров и их исполнителей. Залы украшены картинами, зажжено множество ламп и свечей.

В актовом зале уже рассаживалась публика. В первых рядах сидели военные, даже один генерал, чиновники, преподаватели гимназии. Подальше разместились более скромные зрители, а сзади — гимназисты. Занавес раздвинулся, и первое отделение концерта началось исполнением торжественного гимна, сочиненного пансионером Кукольником на музыку учителя гимназии Севрюгина. После гимна воспитанник Пузыревский танцевал мазурку с тамбурином. Матлот исполнили тот же Пузыревский с Данилевским, потом была сыграна увертюра из Моцарта. Концерт завершился хором с музыкою а исполнении пансионеров и вольноприходящих учеников.

После концерта младшие воспитанники обошли почетнейших гостей и преподнесли им букеты цветов. Зрители с нетерпением ждали главной части вечера — спектакля. Наконец снова раздвинулся занавес и на сцене началось представление комедии Фонвизина.

Гоголь играл госпожу Простакову необычайно выразительно к естественно. В его исполнении перед зрителями возникла невежественная и жестокая самодурка» которая тиранит крепостных и в то же время зоологически привязана к Митрофанушке. Когда Простакова с сокрушенным видом жаловалась: «Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладаю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!» — то весь зал дружно расхохотался к зааплодировал. Под стать Гоголю был худой и длинный Кукольник, хорошо сыгравший великовозрастного избалованного невежду Митрофанушку.

После «Недоросля» ставили небольшую малороссийскую сценку, в которой Гоголь также отличился. На сцене — простая деревенская хата, вдали несколько деревьев к река, возле хаты скамейка. Появляется древний старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазных сапогах. Опираясь на палку, он еле передвигается, доходит, кряхтя, до скамьи и садится. Сидит, трясется, почесывается, кашляет я, наконец, заливается удушливым старческим кашлем, который окончился неожиданным звуком. Публика разразилась неудержимым смехом. А старик преспокойно поднялся со скамейки и поплелся со сцены;

Как только Гоголь вышел за кулисы, к нему бросился инспектор Белоусов:

— Как же вы это, Яновский? Что же вы это сделали? — смеясь и отчаиваясь, напустился он на артиста.

— А как же вы думали сыграть натурально роль восьмидесятилетнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли и винты уже не действуют как следует!

Белоусов расхохотался, и Гоголь остался безнаказанным,

Спектакли продолжались по нескольку дней с неизменным успехом. Масленица и пасхальные каникулы были лучшим временем для Гоголя во все время его пребывания в гимназии. Театр преображал его жизнь, выводил из того состояния отчужденности, задумчивости, болезненной мнительности, которые так остро проявлялись в обычное время.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.