Трагедия планетарного масштаба

Трагедия планетарного масштаба

XXVII съезд КПСС закончился в начале марта 1986 года. А 26 апреля, в субботу, в один час двадцать три минуты ночи произошло страшное ЧП на Чернобыльской атомной электростанции: на четвертом блоке, в реакторе произошел мощный взрыв, после чего начался пожар.

Председателю Совета Министров СССР Н. И. Рыжкову рано утром сообщил об этом министр энергетики СССР Анатолий Майорец:

«Взрыв в реакторе – это было страшно. Пожар в реакторе – ещё страшнее, – со знанием дела пишет Н. И. Рыжков. – Ночной кодовый сигнал со станции гласил: „один, два, три, четыре“. Эти цифры означали все виды опасности: ядерную, радиационную, пожарную, взрывную. Последствия ближайшие и отдаленные предсказать было невозможно». (Н. И. Рыжков. «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с. 163.)

В 11 часов утра того же дня Н. И. Рыжков подписал постановление Совета Министров СССР о создании правительственной комиссии, в состав которой вошли ученые – атомщики, реактивщики, химики, медики, другие специалисты. Возглавил её заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Бюро по топливно-энергетическому комплексу Борис Евдокимович Щербина. Его отыскали по телефону на газопромыслах в Оренбургской области. Передали распоряжение Н.И Рыжкова – срочно вылететь в Москву, где на Внуковском аэродроме его будут ждать члены комиссии, и сразу – в Чернобыль. В 16.00 того же трагического дня спецрейс ушел в Киев.

С комиссией улетел и крупнейший ученый-атомщик академик Валерий Алексеевич Легасов. Впоследствии он надиктует на магнитную пленку:

«…Мне тогда и в голову не приходило, что мы двигались навстречу событию планетарного масштаба, событию, которое, видимо, войдет навечно в историю человечества, как низвержение печально знаменитых вулканов, гибель Помпеи или что-нибудь близкое к этому». (Цитирую по книге Н. И. Рыжкова: «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с 165).

Комиссия прибыла в Чернобыль около восьми вечера. Почти в полночь Щербина рассказал по телефону Н. И. Рыжкову о случившемся:

«Во время нештатного испытания турбоагрегатов на 4-м блоке АЭС последовательно произошли два взрыва. Реакторное помещение разрушено. Несколько сот человек получили лучевой удар, двое погибли. Радиационная обстановка сложная и пока до конца неясная… Без военных не обойтись. Срочно нужны вертолеты, лучше тяжелые, нужны химические войска, и поскорей, поскорей…»

Комиссия обнаружила полностью деморализованное руководство станции и с этого часа всё управление взяла на себя. Нужны были железная воля и профессионализм…(Н. И. Рыжков. «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с. 165.)

Глава Правительства тут же дозвонился до начальника Генерального Штаба Вооруженных сил СССР Сергея Федоровича Ахромеева.

«Я рад был, – пишет Н. И. Рыжков, – что именно он взял на себя организацию переброски требуемых воинских частей к АЭС. Мне нравились его педантичная честность, его немногословность, умение уходить от суеты и паники даже в самых трагических ситуациях. Делать то, что нужно в сию минуту, не размениваясь на пустяки… Не знаю, кому и какие приказы он отдавал, но уже к воскресному утру 27 апреля 1986 года – (прим. И.О.) в Чернобыле были и вертолетчики, и химики. В то же утро прилетел туда и командующий химическими войсками генерал В. К. Пикалов. Впоследствии за ликвидацию этой аварии он заслуженно получил звание Героя Советского Союза…

Мы с Сергеем Федоровичем Ахромеевым так и прошли вместе всю чернобыльскую эпопею… Как же несправедливо, что боевой маршал, битый-перебитый, всё знавший и всё понимавший, умный и честный человек, вынужден был в августе 1991 года так ужасно уйти из жизни, затравленный лжедемократами…» (Н. И. Рыжков. Там же, с. 166).

В Чернобыле Правительственная Комиссия, возглавляемая Щербиной, приняла решение: экстренно эвакуировать жителей Припяти, так как радиационный фон там превышал норму. И сразу же в ночь на 27 апреля больше тысячи автобусов отправились в Припять; туда же украинские железнодорожники пригнали три спецсостава. Эвакуация началась в воскресенье в 14.00; ровно через три часа (!) в Припяти не осталось никого. Сорок тысяч жителей, покинув свои дома, бросили хозяйство, добро, были вывезены в безопасные районы. Тем временем академик В. А. Легасов подобрался к реактору на бронетранспортере и лично убедился, что реактор «молчит», но продолжает гореть графит, а процесс этот очень долгий и опасный. Он же предложил способ тушения реактора: забрасывать свинцом с воздуха. «И один мой телефонный звонок, – вспоминает Н. И. Рыжков, – заставил повернуть на Чернобыль все железнодорожные составы на дорогах всей страны, груженые свинцом. Сразу! И никто не посмел возражать…» (Рыжков. Там же, с. 167).

29 апреля решением Политбюро была создана Оперативная группа Политбюро, которую возглавил Н. И. Рыжков. Она взяла под контроль всю чрезвычайную ситуацию, опасную не только для Чернобыля. Экология всей европейской зоны страны оказалась под чрезвычайной угрозой.

Как справедливо замечает Н. И. Рыжков, «авторитет» Политбюро тогда, в начале 1986 года был еще непререкаемым. И что бы ни говорили сейчас о Политбюро, – это был коллективный орган. Решения его были обязательными для всех, для беспрекословного исполнения. Да. Такова истина…

Процитирую еще раз магнитофонный «дневник» академика В. А. Легасова:

«Я не знаю ни одного ни крупного, ни мелкого события, которое не было бы в поле зрения оперативной группы Политбюро. Должен сказать, что её заседания, её решения носили очень спокойный, сдержанный характер, с максимальным стремлением опереться на точку зрения специалистов, всячески сопоставляя точки зрения различных специалистов. Для меня это был образец правильно организованной работы… При этом в своих решениях оперативная группа стремилась всегда идти по пути максимальной защиты интересов людей». (Цитирую по книге Н. И. Рыжкова. Там же, с. 168).

Спустя десятилетие Н. И. Рыжков напишет:

«Простите меня за кощунство, слава Богу, что Чернобыль случился не нынче, а тогда… И еще. Меня угнетал и возмущал неприкрытый цинизм западного „цивилизованного“ общества. Оно не только не оказало материальной поддержки, но даже сочувствия не выразило. К нам относились тогда, как к прокаженным. И только отдельные организации, специалисты и предприниматели предложили свою помощь.

Несколько позже в беседе с премьер-министром Швеции Карлссоном я выразил недоумение:

– Вы на Западе должны благодарить нас, – сказал я. – Никто и никогда не застрахован от планетарных катастроф. В том числе и в ядерных делах. Наша страна и народ испытали весь этот ужас, но мы и накопили бесценный опыт, который нужен всем, всему миру.

То, что произошло у нас, – это наш крест, а то, что Запад стоял в стороне в то время – дело вашей совести». (Н. И. Рыжков. Там же, с. 170).

В самые тревожные и сложные дни чернобыльской трагедии были вопросы, которые невозможно было разрешить без участия высших лиц государства. Два примера: гражданская медицина оказалась попросту не готова к работе в экстремальных условиях. Надо было задействовать военную. Пришлось прибегнуть к мобилизационным ресурсам. Из них было сформировано пять батальонов, и они сумели сделать многое из того, что должны были делать гражданские медики. А ведь в эти батальоны вошли мобилизованные резервисты из числа тех же гражданских медиков.

Не хватало нужных лекарств. Первого мая было принято решение о закупке их за границей, а пятого мая они уже начали поступать в страну. За рубежом были куплены также недостающие роботы, специальные краны, химические реагенты и другое. За всё это было заплачено, по тогдашнему курсу, 100 миллионов долларов.

Как справедливо замечает Н. И. Рыжков: «Бездарно „прокололась“ и гражданская оборона. Пришлось увеличить численность воинских химиков в зоне поражения. И они не подвели». (Н. И. Рыжков. Там же, с 169–170).

Какой бы оперативной и обстоятельной не была информация, получаемая высшим руководством страны из зоны бедствия, из штаба правительственной комиссии, у Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова и второго секретаря ЦК Е. К. Лигачева созрела необходимость побывать в Чернобыле.

«Соблюдая субординацию, – рассказывает Н. И. Рыжков, – сообщили о нашем решении Генеральному секретарю. Он активно нас поддержал: „Езжайте…, на месте всё увидите“.

Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал…

С первых же дней своего пребывания на высшем посту он усиленно лепил свой образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах, не боялся пресс-конференций… Он умел и хотел нравиться всем…

Он так и не был в горящем Чернобыле, не приезжал „в горячие“ точки… Ни в Карабах, ни в Тбилиси, ни в Сумгаит, ни в Баку, ни в Вильнюс…

Только однажды, когда в Башкирии взорвался газопровод, протянутый рядом с железной дорогой, и взрыв унес сотни жизней… Горбачев сам вызвался лететь со мною к месту катастроф. Почему же только однажды?

К слову сказать, Маргарет Тэтчер… ни одного ЧП в Великобритании не пропустила. На месте авиакатастрофы или на расстрелянной улице Белфаста, – везде появлялась её хрупкая фигура. Её, женщины! А Горбачев во всех случаях метил в кусты, подальше от беды». (Н. И. Рыжков. Там же, с. 169, 170, 171).

Во время той майской поездки Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев не только всё увидели своими глазами. По предложению и решительному настоянию главы правительства было принято решение чрезвычайной важности: эвакуировать людей из 30-километровой зоны по окружности от Чернобыля. Речь шла об эвакуации из 186 населенных пунктов. Были выделены многие тысячи квартир и домов для их расселения. Было выстроено 130 больших и малых дамб на территории в полторы тысячи квадратных километров. Днепр и Припять остались чистыми. Над четвертым блоком Чернобыльской АЭС было построено фантастическое сооружение, названное впоследствии «саркофагом». Пожар в реакторе был погашен уже 10 мая 1986 года. В конце того же, 1986 года, в его гигантском теле начали работать точнейшие радиационные датчики.

Персональную, обязательную профилактику прошли пять миллионов четыреста тысяч человек. На постоянный диспансерный учет было поставлено более полумиллиона. Обо всем этом Н. И. Рыжков пишет в своей книге «Десять лет великих потрясений». (М. 1996, с. 172, 173, 178).

Тогда мы еще толком не знали, какой болью отзовется Чернобыль на завтрашнем здоровье многих тысяч белорусов, украинцев, россиян…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.