Глава VIII ДНИ ФЕВРАЛЯ
Глава VIII
ДНИ ФЕВРАЛЯ
О февральских днях у меня сохранилось несколько воспоминаний, одно из которых связано с именем полковника Района Баркина Лопеса. Офицер прежней армии, несмотря на свои явные и тесные связи с Пентагоном, он был заключен в тюрьму на острове Пинос, а после победы революции освобожден вместе с находившимися там революционерами.
Из тюрьмы Баркин направился в «Колумбию», где принял на себя командование гарнизоном и выполнял соответствующие функции. Когда к военному городку подошли войска Камило Сьенфуэгоса, Баркин предоставил себя в его распоряжение. Он пытался быть своим среди военных новых вооруженных сил и в то же время тайно поддерживал связи с армией янки через американскую военную миссию на Кубе, дни которой, кстати сказать, уже были сочтены.
10 февраля я приехал в военный городок «Колумбия». Пока мы ожидали Фиделя, полковник Баркин, желая угодить майору Раулю Кастро, говорит:
— Войну выиграло только «Движение 26 июля».
Рауль, угадав скрытый смысл этих слов, резко оборвал его:
— Войну выиграл народ. Мы, «Движение 26 июля» и Повстанческая армия, были лишь стартером, который привел в движение большой мотор революции.
В помещении Генерального штаба состоялась беседа. Рауль Кастро разъяснял собравшимся там офицерам старой армии и Повстанческой армии, как Фидель осуществил свои стратегические планы уничтожения военной мощи тирании, как был открыт Второй фронт и как за короткое время внутри буржуазного государства выросло революционное государство. Военные, воспитанные в традициях американской школы, слушая молодого руководителя, не могли скрыть своего изумления, когда он рассказывал о классовой борьбе, о том, как крестьяне из Баракоа три дня, не слезая с коней, ехали на первый крестьянский конгресс новой Кубы; как отряды повстанцев атаковали населенные пункты, имея лишь однозарядные винтовки, и как победоносно был взят ряд гарнизонов в зоне действий Второго фронта; как повстанцы захватили в плен морских пехотинцев США и несколько американских граждан в психологической «противовоздушной операции», чтобы тем самым заставить американское правительство прекратить военную помощь Батисте с базы в Гуантанамо, где заправлялись батистовские самолеты, бомбившие крестьянские поселения.
Рауль рассказывает о пещерах, которые использовались как убежища от бомбардировок, о том, как психологическая «противовоздушная операция» заставила президента США Эйзенхауэра заговорить о Кубе.
Из рассказов Рауля на этой встрече в моем дневнике сохранились отдельные фразы:
«На питание пленных морских пехотинцев пошло пять тысяч песо».
«На самом деле главное поражение батистовской армии произошло в Сьерра-Маэстре в мае — июне 1958 года, когда был развеян миф о ее непобедимости».
«Через сорок дней после открытия Второго фронта мы послали Фиделю первый самолет».
Цель моего приезда в «Колумбию» — обсудить с полковником Баркином его предложение, сделанное мне, чтобы в Институте геодезии и картографии продолжали работать американские офицеры, против чего выступили Че Гевара и Рауль Кастро. Их поддержал Фидель.
Позже Баркин был назначен военным атташе посольства Кубы в Испании. Там он окончательно предал родину.
Из событий тех дней я вспоминаю другой эпизод, свидетелем которого был 5 февраля в том же помещении Генерального штаба. Камило Сьенфуэгос привозит к Раулю некоего Отто Меруэло, самого презренного идеолога батистовской тирании, который в течение всей войны ежедневно с телевизионных экранов обливал грязью повстанцев и самым подлым образом оскорблял их руководителей. Меруэло дрожит как лист под ветром перед майором Раулем Кастро.
— Я не знал, что действительно происходило на Кубе, — робко пытается оправдаться незадачливый комментатор.
— Что же, вы не слушали Радио Ребельде? — твердо и жестко спрашивает Рауль.
— Нет, сеньор майор, — отвечает он упавшим голосом.
— А вы не слушали, что говорит народ?
В ответ — молчание.
— И вы не читали ничего такого, что свидетельствовало о том, что идет борьба народа против тирании? — снова переходит в наступление Рауль.
— Видите ли, я, правду говоря, читал «Карта семапаль», которую издает Народно-социалистическая партия, но, так как я антикоммунист, я никогда не верил в то, что они говорят.
— И вы, конечно, не знали о страшных преступлениях Вентуры в Гаване, где вы прожили все время тирании?
— Видите ли, майор, все, что я вижу теперь, после победы революции, — все это очень хорошо, прямо противоположно тому, как я себе это представлял.
— Уведите его! Он омерзителен! — заканчивает беседу Рауль.
Некоторое время спустя революционный трибунал приговорил Отто Меруэло за сотрудничество с тиранией и за беспримерные преступления к 30 годам заключения. От расстрела его спасло только великодушие победившей революции.
Подлинная сущность Отто Меруэло становится еще более ясной 23 апреля 1959 года. Я находился среди публики на его процессе и, к своему удивлению и к удивлению журналистов и судей, слышу, как на один из вопросов обвинителя он отвечает:
— Батиста — это самое худшее зло, когда-либо причиненное нашей родине. Я чувствую самое высокое уважение к доктору Фиделю Кастро.
Все помнят, что 12 мая 1958 года тот же самый Меруэло заявил о «массовой и истинной любви, которую испытывает народ Кубы к президенту Батисте». А теперь, находясь перед революционным судом он говорит:
— Я благодарю этот трибунал за то, что он столь справедливо осудил меня, и, если бы меня приговорили к смерти, я был бы так же благодарен. Я обещаю, что искуплю мои грехи, и сожалею, что не знал раньше о благородстве и патриотическом чувстве этих юношей, потому что тогда бы с самого начала присоединился к этой славной революции.
А далее следует классический пример трусости и страха.
— Почему, — спрашивает прокурор, — вы говорили о членах «Движения 26 июля» в оскорбительном тоне: «Они лишь кусают и тут же убегают»?
— Потому что именно таким был метод партизанской войны, которую они вели во имя Кубы. У меня не было ни малейшей мысли оскорбить этих смелых бойцов, когда я говорил, что «они лишь кусают и тут же убегают».
В те дни у Фиделя не было ни официального кабинета, ни своей личной квартиры. Можно было бы сказать, чго нормой его жизни было постоянное перемещение.
Одним из случайных прибежищ Фиделя и его самых близких помощников стала гостиница «Гавана-Хилтон», название которой народ изменил на «Гавана либре» («Свободная Гавана»).
Через три месяца после вступления в Гавану, в марте 1959 года, премьер-министр решил обосноваться в районе Сьерра-де-Кохимар, в Восточной Гаване.
Когда я спрашиваю Фиделя, чем это вызвано, он заразительно смеется и говорит:
— Мне правится это название — Сьерра-де-Кохимар. Мне нравится жить в «сьерре».
В это время происходит его встреча с известным журналистом из «Нью-Йорк таймс» Гербертом Мэтьюзом, который первым взял у него интервью в Сьерра-Маэстре. Встреча состоялась как раз в небольшом домике в Сьерра-де-Кохимар, неподалеку от побережья Флоридского пролива.
Об этом месте жительства Фиделя Мэтьюз рассказывает в одном из своих репортажей:
«Дом в Кохимаре наполнен атмосферой счастья, дружбы, открытости. Фидель явно доволен тем, что бежал из роскошных апартаментов в „Гавана-Хилтон“. Для него роскошь лишена всякой привлекательности. Он скучает по Сьерра-Маэстре, ее лесам, деревням, зелени, духу товарищества и опасности, — все там было так просто и это так далеко сегодня».
И Мэтьюз заканчивает:
«Сегодня все непросто. Те, кто относят Фиделя к какой-то категории, кто судит, восхваляет или осуждает его, выражают не более чем собственные страхи и надежды. Как все романтики, Фидель нарушает рамки всяких классификаций. Пока еще нет тех критериев, по которым можно было бы квалифицировать его».
В эти февральские дни проводится первый карнавал революционной Кубы.
Фидель наблюдает с главной трибуны у подножия лестницы Капитолия праздничный парад, полный ярких красок и заразительных музыкальных ритмов.
Когда карета с «королевой» карнавала и сопровождающими ее «дамами» проезжала мимо трибуны, они повернулись в сторону вождя революции и приветствовали его с уважением и восхищением. Фидель отвечал аналогичным элегантным жестом и пригласил их к себе на трибуну.
«Королева» и «дамы» выходят из кареты, и тут же начинается оживленная беседа, которую Фидель прерывает только тогда, когда видит, что мимо трибуны проезжает карета с «королевой» мексиканского карнавала, приглашенной в Гавану на празднества.
Вновь повторяется та же сцена. Прекрасная мексиканка приветствует Фиделя, и он приглашает ее присоединиться к нему и ее кубинским коллегам.
Фидель увлеченно беседует с мексиканкой, и тогда кубинки, чувствуя себя слегка обиженными, посоветовавшись между собой, обращаются к нему с вопросом:
— Фидель, разве вы не призываете к тому, что нужно пользоваться кубинскими, а не импортными продуктами?
Фидель проявляет находчивость:
— Помилуйте, разве вы не видите, что эта мексиканская «королева» как раз «пользуется» вполне кубинским «продуктом»?
Девушки — кубинки и мексиканка — не могут удержаться от смеха.
Карнавальный парад, бурлящий весельем, продолжи свой путь по бульвару Марти.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.