4

4

Осенью 1916 года Снесареву выпадает встречаться со многими известными военачальниками и фронтовыми чинами: Платоном Алексеевичем Лечицким, Алексеем Максимовичем Калединым, Николаем Федоровичем Крузенштерном, Анатолием Киприяновичем Келчевским, Сергеем Сергеевичем Саввичем, Андреем Медардовичем Зайончковским, Алексеем Степановичем Потаповым, с Георгием Ивановичем Кортацци, с которым служил в Главном управлении квартирмейстерства, бывшим до Снесарева командиром Симферопольского полка, а в это время дежурным генералом штаба армий Юго-западного фронта…

9 октября 1916 года в Лучине и в Брязе с утра всё пришло в движение. Полки 64-й дивизии сменили полки 78-й дивизии, которая крайне неудачно выступила на этом участке фронта, потеряв часть окопов, а главное — более пяти тысяч штыков, тысячи пропавших без вести. Позиция имеет в длину до восемнадцати вёрст; штаб в Брязе.

В начале октября в штабе соседней дивизии Снесарев встретился и беседовал с новым корпусным командиром генералом Саввичем. Первое впечатление двойственное. Чувствуются воля, трудолюбие, усердие, но, как сперва ему покажется, «нет сияния мысли». К тому же ему «странно видеть полного генерала без статутных наград».

Через три дня в дневнике записывает: «Саввич начинает проявлять свою мысль и волю. Он является сырой и старой тактической величиной, которая умеет требовать, но слабо знает, что нужно требовать; отсюда нажим по каждому поводу… Ещё новый тип (после бездельника Экка или неподготовленного, хотя и храброго и пробующего что-то Кознакова) корпусного командира, который может только нервировать… и мешать спокойному и планомерному ходу работы… Недаром нет статутных наград!»

Впору сказать: дались Снесареву эти статутные награды, будто они не только награды, о которых ещё Суворов говаривал, что они людьми даются, а люди могут обмануться, но некие индульгенции на ошибки или гарантии на будущую безошибочность. По счастью и справедливости, отношения наладились, стали уважительными и даже доверительными, о чём вполне свидетельствует пространная запись в дневнике от 13 октября 1916 года: «В 12 часов приехал корпусный командир Саввич Сергей Сергеевич. Много говорили о делах, а в конце он разошёлся и заговорил о пережитом. Иванова (Николай Иудович) называет невеждой, лукавым и неискренним человеком. “Зимнюю кампанию (в декабре 1915 г.) спроектировал и обдумал я, а Иванов испортил: кисло доложил Государю, прибывшему для командования кавалерийской группой Абраму Драгомирову бросил фразу «из этого ничего не выйдет», когда уже всё было готово, сказал, что запасы по ту сторону Днепра… Занимался сплетней, подхалимничаньем и девчонками: армии лишал всякого порыва… Всё вертел, что Брусилов плох. Николай Николаевич: «Николай Иудович, если Брусилов так плох, удаляйте его хоть сейчас…» Иванов выслушал, но… не сделал. Приехал Трепов и привёз ему приказ Государя подать на покой «по болезни». Вероятно, это сделал Михаил Васильевич (Алексеев), который хорошо знал Иудовича. «Человек, у которого, кроме бороды, нет ничего русского»… Брусилов — человек настроения. Во время отступления бежал, и нельзя было остановить, впал в панику (Трусилов) … Хотели офицеры Генерального штаба его арестовать и приволочить во фронт. Пролом весною 1916 года не его мысль, это сделали 7-я и, особенно, 9-я армия, предоставленные совершенно своим силам. Брусилов ломил на Ковель, уложил гвардию; видя успех на юге, не поддержал его, продолжая долбить всё туда же, пока не стали у него отбирать корпуса… Алексеев — труженик… Сам слаб, много влияний….”»

Вот гримасы судьбы. И Саввич, и Снесарев — державники, монархисты. Но… через полгода: на станции древнеславного города Псков в вагоне императорского поезда, где генерал-лейтенант Рузский понуждает царя к отречению, волею обстоятельств присутствующий Саввич тихо плачет — оплакивает Отречение, не в силах что-либо изменить. Снесареву же через полтора с небольшим года придётся выступать на стороне красных, вожди которых ещё задолго до прихода к власти как могли расшатывали многостолетний ствол самодержавного государства.

19 октября 1916 года (через полгода после дивизионной характеристики, данной Ханжиным) Саввич составил на Снесарева корпусную аттестацию. «Несмотря на кратковременное нахождение в составе корпуса аттестуемого в качестве временно командующего 64-й пехотной дивизией, он зарекомендовал себя храбрым, с большим боевым служебным опытом, в высшей степени деятельным, знающим, очень требовательным и заботящимся о вверенных ему частях и чинах. Это даёт мне право аттестовать его выдающимся начальником, достойным выдвижения на должность начальника пехотной дивизии “вне очереди”».

А ещё не было обороны «Орлиного гнезда», сечи у Золотой Быстрины, Кирлибабы.

Хорошими дивизионными помощниками Снесареву становятся начальник штаба Сергей Иванович Соллогуб, душевно открытый, разумный и смелый человек, поэтически настроенный, хорошо владеющий слогом, одинаково искусным и при написании штабных бумаг, и при написании экспромтных посвящений сестрам милосердия; командиры полков Александр Георгиевич Лигнау (с которым он потом разделит дни северной ссылки), Николай Маркович Побылевский, Василий Кондратьевич Криштопенко, Матвей Константинович Романико, Михаил Александрович Стугин; командиры батальонов Андрей Агапитович Гавриленко, Василий Васильевич Лихачев, Владимир Георгиевич Латий, Владимир Георгиевич Шепель, начальник артиллерийского дивизиона Николай Дмитриевич Невадовский.

А были и ещё и меньшего ранга подчинённые, которые, как, например, начальник конвоя, «осетин, простой человек, солдат храбрый и исполнительный», надёжный воин, дослужившийся до прапорщика, заслуживший полный комплект солдатских Георгиевских крестов, вызывали в Снесареве чувство благодарности и вспоминались не раз уже в другой, невоенной жизни.

Он взял за каждодневное правило посещение полков. «Вчера я был в одном полку… — пишет в письме от 15 октября 1916 года. — В бытовом отношении интересно, что делает людская масса (или некоторые её члены), чтобы удалить себя от окопов, как многое распыляется, но в направлении назад, а не вперёд. Вот где можно бы изучать еврейский вопрос во всей его наготе, бесцеремонности и гибкости, вот где он ясен как на ладони, а не на фоне нашей “общественности” или печати».

Между тем его положение по-прежнему остаётся неопределённым. Пошёл уже второй месяц, как он командует дивизией. Чуть было не отправили его начальником румынской дивизии с придачей русской стрелковой бригады, да Лечицкий не решился: некому поручить дивизию; позже снова возникла мысль отправить его в румынские войска — уже инструктором, но командир корпуса Саввич заявил, что дивизия занимает самый ответственный участок в его корпусе и сдать её другому генералу он не может; на это скоро последовал ответ, что командировка в Румынию вовсе отменяется.

Однажды наткнулся на «Киевскую мысль» октябрьского дня и в письме жене не без полуудивления-полувопроса иронически пишет: «Что-то у вас там происходит, и все вы очень нервничаете; выходит, в окопах-то у нас много спокойнее и яснее: вышел цел и невредим, вечером поблагодарил Бога, и всё просто, а у вас заботы конца-краю нету: Россию надо перестраивать, и каждому хочется на свой лад, а она не даётся — я, говорит, строилась тысячу лет русскими людьми, строилась в поте лица, на крови и белых костях… Что сделаете с этой строптивой и грубой бабой! Я, конечно, на стороне культурных интернациональных просветителей, и мне глубоко их жаль, что они втяпались в эту грязную историю с непросвещённой дикаркой».

«Сегодня ехал в слякоть, холод, метель, — запись от 7 октября 1916 года, — аллеей в лесу и думал, зачем я маюсь… Ведёт что-то, что выше и глубже нас…»

Снесарев, как и прежде, приказал благоустраивать могилы павших и делать надписи. Он сочинил сам основную надпись, которая по необходимости лишь частично видоизменялась: «Воинам благочестивым, кровью и честью венчанным, нижним чинам 64-й пехотной дивизии, погибшим геройской смертью в бою 4–6 сентября 1916 года. Мир праху вашему, дорогие защитники. Спите спокойно в Карпатских горах».

Но даже и горы не дают спокойствия. И в горах погибший не может чувствовать себя навсегда нетревожимо. Прах его может быть настигнут на горных склонах, высотах, перевалах; и не на могилах ли Первой мировой войны нарезала свои траншеи Вторая мировая! Но и не только очередная война — угроза погибшим воинам, покоящимся в братских или одиночных могилах. Тут невольно приходят на память русские классики. Скажем, пророчески-поэтические строки Лермонтова, любимого поэта Снесарева, о человеке — предпринимателе и приобретателе, полагающем себя властелином земли: «Он настроит дымных келий по уступам гор; в глубине твоих ущелий загремит топор…»

В летопись военной страды в Лесистых Карпатах словно бы впаивается эпизод из фантастической повести Андрея Платонова «Потомки солнца», в которой главный герой озабочен — экий вселенский размах! — радикальной перестройкой земного шара. Своё оружие — «сконцентрированный ультрасвет» — он применяет в уверенности, что совершает благо для земли и человека. Забыта малость: ни земля, ни человек не спрошены, хотят ли они этого бесчеловечного, насильственно внедряемого «блага».

Подопытная часть земли велика и территориально, и исторически — Карпаты. Испытание, исторгающее «апокалипсические» сполохи и ураганы, кончается тем, что «от Карпат не остаётся и песчинки на память». Сметена не только часть земной территории, но и часть всемирной души, всечеловеческой памяти и истории. Чей замысел? Что за сатанинская воля подсказывает и направляет?

Какое уж тут «присоединённые без злобы»!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.