3

3

1896 год — особенный в жизни Снесарева. Да и Российской империи тоже. Коронация Николая Второго, празднества в Москве, молодой царь в мундире лейб-гренадерского Екатеринославского полка, парады войск, обход молодым императором караула из гренадеров. Снесарев, как и его однополчане, с винтовками-трёхлинейками системы Мосина (выдающийся оружейник Сергей Иванович Мосин — уроженец Воронежской губернии), видит царя, который спокойно, созерцающе-ласково, благожелательно обходит караул. Совсем близко видит его Снесарев, как в недалёкую бытность, когда учился в Московском университете, который удостоила своим посещением высочайшая семья.

Случилась и трагическая Ходынка: в праздничный день человеческая давка и давильня, в которой повинна была более всего полицейская власть, но уж никак не армия, да и не царь, на которого леворадикальными кругами и была взвалена вся вина за жертвы.

Как бы то ни было, Ходынка 1896 года была русской бедой и русской болью, и Снесарев тяжело пережил случившееся и не раз вспоминал об этом, даже много лет спустя рассказывал об этом с горечью дочери в северном лагере в Кеми, уже наглядясь таких потерь, перед которыми Ходынка виделась бедой не самой сокрушительной.

Для него же самого тот год складывался не худшим образом. Его награждают серебряной медалью в память царствования Александра Третьего. И ещё одной серебряной — в память коронации Николая Второго. Главное же — ему предоставляется возможность для поступления в Императорскую Николаевскую академию Генерального штаба в Петербурге. Для начала надо было успешно сдать предварительный, вне стен Академии, экзамен по русскому, что для Снесарева труда не составило. Далее он оказывается среди тех ста счастливцев, которые были отобраны из многих сотен жаждущих и зачислены в младший класс Академии.

Академия Генерального штаба — будущий стратегический корпус армии, из окон её аудиторий — горизонты всемирные. Надлежало только основательно приобщиться к тому запасу знаний, отечественных и мировых, которыми она располагала.

Здесь самое время вспомнить о тех, кто создавал академию, кто был у её руля и раздвигал дали отечественной военной науки. Открытая в 1832 году монаршей волей Николая Первого, академия Генштаба восходит к школе колонновожатых, которую основал военный теоретик Жомини; одно время школа колонновожатых являлась оазисом для будущих декабристов.

Двор Академии осеняла крестом церковка, перевезённая из Кончанского — скромного на Новгородчине имения Александра Васильевича Суворова. Слушатели Академии не только в дни рождения и смерти генералиссимуса, но и в победные праздники русского оружия полагали своим долгом навещать Александро-Невскую лавру, где под белой мраморной на уровне пола плитой в Благовещенской церкви упокоился прах полководца. Скромно высеченная на предельно простом надгробии надпись «Здесь лежит Суворов» и вдохновляла, и отрезвляла, и заставляла задуматься. Оказывается, в подтверждение великой фамилии не надо никаких бесчисленных громких титулов, званий, перечислений наград. Нет у Суворова и капитальных и даже кратких трудов по военному делу, кроме военно-стратегических заметок да собранной из его приказов, наставлений, памяток афористически-лаконичной «Науки побеждать». Снесарев часто и подолгу выстаивал у мраморной прямоугольной плиты, испытывая чувства поклонения, восхищения, честолюбивых надежд, весьма устойчивых.

Он, как и его товарищи по курсу, внимательно знакомился с размышлениями, заметками, мемуарами полководцев разных времён и народов, а также теоретиков военного дела вроде Клаузевица, Жомини. Глубокие военные умы, проявившие себя на полях сражений или оставившие большое теоретическое наследие, к приходу Снесарева в Николаевскую академию, разумеется, были и в России. Здесь прежде всего вспоминаются Д.А. Милютин, М.И. Драгомиров, М.Д. Скобелев, Н.П. Игнатьев и А.А. Игнатьев, Н.М. Пржевальский, А.Н. Куропаткин. К слову сказать, все — выпускники Николаевской академии Генерального штаба, как и более поздние — М.В. Алексеев, Д.Г. Щербачёв, Н.Н. Головин, Н.Н. Юденич, А.И. Деникин, П.П. Сытин, Л.Г Корнилов, С.Г. Лукирский, А.Е. Искрицкий, В.Н. Егорьев…

О Милютине — слово особое. Не станем общеизвестное перешивать своими словами, процитируем отрывок из статьи Е.Ф. Морозова, недавнего преподавателя военной географии в той самой Академии Генерального штаба, где учились, преподавали и Милютин, и Снесарев: «Дмитрий Алексеевич Милютин сам по себе составляет целую эпоху в российской военной истории. За три года подавив сопротивление Шамиля, четверть века сражающегося против России, и закончив, казалось, бесконечную Кавказскую войну (он был начальником штаба в войсках Барятинского, пленившего имама. — Авт.), Милютин вскоре стал военным министром и занимал этот пост более двадцати лет, пользуясь безграничным доверием Александра Второго и не обманув этого доверия. Он воссоздал российские армию и флот заново после Крымской войны, осуществив самую коренную, полную и успешную военную реформу в нашей истории. Его бесспорной заслугой была победоносная война 1877–1878 годов и освобождение Балкан. Он выработал и проводил в жизнь свою формулу военной политики империи — отсутствие военной активности на Западе и компенсация потерь России в Крымской войне активностью на Востоке.

Деятельность Милютина была всеохватывающей (системной, как говорим мы сейчас). В числе прочего он стал основателем русской школы военной географии и, как сейчас стало ясно, и русской военной школы геополитики… Его сочинение, изданное в 1846 году под названием «Краткий взгляд на военную географию и военную статистику», фактически стало первым документом русской геополитики, и притом документом программным, определившим направления её развития до сегодняшних дней и, наверное, ещё надолго вперёд. Сотни и сотни офицеров прошли обучение военной географии и военной статистике (так Милютин именовал науку, ныне называемую геополитикой) в Академии Генштаба по его методикам под его неусыпным контролем. Многие из них внесли в геополитику свои вклады: во-первых, детальными геополитическими исследованиями общей ситуации и отдельных регионов; во-вторых, полевыми географически-геополитическими исследованиями; в-третьих, в качестве военно-политических агентов прежде всего на огромном пространстве от Суэца до Токио. Чаще всего они совмещали все эти виды деятельности. В соответствии с формулой Милютина “люди Милютина” шли на Восток, в Сердце Земли…»

Через три года на Восток последует и Снесарев. А покамест он внимает лекциям начальника Академии ГА. Леера, позже — начальника Академии Н.Н. Сухотина, перечитывает горы военных книг, живёт на вольной квартире, держит строгие экзамены, успешно переходя с курса на курс. После старшего курса «бока на голове сделались совсем серебряными».

Он часто бывает на Дворцовой площади, может быть, самой державной, самой имперской площади мира. Прочна ли она, под зыбистыми почвами колеблемая подземными водами-болотами и нередко атакуемая, даже штурмуемая напирающими с Финского залива водами Невы? Действительно ли непорушимо стоят эти державные твердыни Отечества — Зимний дворец, Генеральный штаб, Александрийский столп? Верно ли угадана Петром новая столица, и даже если бы при возведении её не погибла ни одна живая душа, следовало ли воздвигать её именно здесь, в местах топких, ненадёжных? Не вернее ли было оставить за столицу Белокаменную? А если вёл самодержца некий геополитический импульс, не вернее ли было свои взоры обратить ближе к Волге, ближе к Уралу? И внешняя и внутренняя обстановка складывалась так, что Снесареву трудно было уйти от этих вопросов даже на самой державной площади мира.

Через три года он завершает последний — дополнительный курс, что даёт ему право быть причисленным к Генеральному штабу. За отличные успехи его производят в штабс-капитаны. Он получает назначение в Киевский округ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.