Глава 3. Кап-Джуби, путь к оазису: приручение пустыни

Глава 3. Кап-Джуби, путь к оазису: приручение пустыни

Кап-Джуби – Рио-де-Оро – Западная Сахара – Оазис

ДЕНЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ на Рио-де-Оро[14]. Это то самое время, когда песок по цвету переходит от охры к розовому. Перед холодной ночью он еще излучает солнечное тепло. В Кап-Джуби песчаное пространство находится как бы в ловушке между безжизненным миром минералов и Атлантическим океаном, и там образуются густые слои тумана – результат соприкосновения ледяной воды, скал и горячего песка. Некто только что покинул хижину «Адриан», где живут французские летчики, такую примитивную, что можно было бы подумать, что она заброшена. Он останавливается рядом с глинобитными бараками и зубчатой цитаделью, которые образуют Каса-дель-Мар. Там живут испанские военные, плотно охваченные страхом перед djidj (вооруженными операциями мятежных мавров) и депрессией. Он один осмелился выйти из относительной безопасности, созданной забором из колючей проволоки, которым окружили себя люди Джуби. Он идет в сторону лагеря мавров, разбитого под стенами цитадели.

Эти пастухи никогда еще не принимали такого человека, столь великого и столь же странного, которого они называли «командиром птиц». Тем не менее, они знали этого roumi, знали, что он не принадлежит ни к ягутам, ни к воинами эр-Гибата[15], что он не такой, как другие. Они еще охотнее дали прозвище тому, кто надел их традиционную синюю гандуру[16] и выучил язык «хозяев пустыни» для медитаций, которые он позволял себе в дюнах в наступавших сумерках. Он проводил так долгие минуты, в этих «ничьих землях», как их называли арабские географы XIV века, впитывая в себя непонятный язык, который рождался в ночное время, в объятиях песка и ветра. Так один в течение долгих месяцев он слушал и исследовал трепет мира, окружавшего его.

В данный момент этот человек продолжает двигаться в толпе детей шейха, покрытых лохмотьями. И он догадывается о благородстве этих людей, бесконечно бедных, но находящихся в контакте с самым главным. Под навесом медленно варится в помятом солдатском котелке кускус из верблюжьего мяса. С другой стороны, из посудины, изготовленной из обычной глины, доносится запах перца и карри. Гости одеты в темно-синие бурнусы, нижняя часть лица у них скрыта под лентой тюрбана, и они ожидают его рядом с подпорками, на которых держится домотканое полотнище, прикрывающее вход. Внутри их слуга Барк уже начал готовить чай.

* * *

Прошло шесть месяцев, и мавры уже должны были бы привыкнуть к высокой фигуре Антуана де Сент-Экзюпери. А он уже установил особые отношения с местными жителями, выучив в одиночестве Кап-Джуби то, что составит потом главный урок его «Маленького принца». Он напишет: «Моя роль здесь – приручить. Это меня устраивает, это красивое слово»[17]. Приручал он не только хамелеонов, газелей и фенеков[18], составлявших зверинец Кап-Джуби. Приручал он и тех, кто считался его гостями, и себя самого. В самом деле, если тут началось движение, которое привело его к маврам Рио-де-Оро, то оно неизбежно распространилось и на него самого. Себя он приручал, борясь с ветром, песком и звездами. Эта встреча с пустыней вмиг освободила его от всех противоречий. И он стал добровольным узником этой земли контрастов, что постоянно скользила от тьмы к свету, от сущего к нематериальному, как отмечает его биограф Бернар Марк[19]. Этому же движению следовал и он, идя навстречу всему, что есть скрытого в человеке.

Следовательно, на этой земле, чтобы не стать там пленником за закрытыми дверями, он ее приручал. К этому уроку он еще вернется в «Маленьком принце». Лис там дает его потерпевшему крушение. Приручение означает рост, «создание связей». Позволим ему самому дать ответ: «Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете». Урок потом углубляется: «Узнать можно только те вещи, которые приручишь, – сказал Лис. – У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей». Мы можем сравнить этот урок с тем, что дан нам в «Планете людей». И сказать, что приручение – это прежде всего ответственность. «Стоит тому, кто скромно стережет под звездным небом десяток овец, осмыслить свой труд – и вот он уже не просто слуга. Он – часовой. А каждый часовой в ответе за судьбы империи». И вот что обнаружил Сент-Экзюпери: в Кап-Джуби доставка почты не была единственной задачей. Этот пункт, находившийся в одном из самых обездоленных районов мира и наиболее враждебных по отношению к Атлантическому побережью, – это ключевая станция. Там транзитом проходили «Воздушные линии Латекоэра». Таким образом, Сент-Экзюпери нес ответственность за всю «линию песков», связывавшую Танжер, Рабат, Касабланку, Агадир, затем – через Кап-Джуби – Порт-Этьенн, Сен-Луи в Сенегале и Дакар. Это был маяк, который излучал свет для трех континентов (Европы, Африки и Южной Америки), где люди Латекоэра с Полем Ваше во главе начали расчищать небо.

* * *

Сегодня в направлении Джуби вылетели Мермоз и Делоне. Эти гаранты Южного почтового отправились из Агадира рано утром. И вот белые фасады, шедшие вдоль океана, уже исчезли за зеленым забором, защищавшим их от пустыни. Закончились закрытые сады оазисов и нежных апельсиновых рощ. Вскоре они вошли в царство пассатов и полетели на низкой высоте вдоль красных скал, омывавшихся океанскими течениями. За ними постепенно стерлись из вида последние берберские деревни. Слева они могли видеть пики Высокого Атласа, пронизывавшие туман. А потом не осталось и следа человека, и они вступили в мрачное и пустынное царство. Они с натугой проникали в Тенере – так берберы называли Сахару. Их первым ориентиром тут была крепость Ифни, представлявшая собой лишь множество зеленых кактусов и белых камней. Вскоре они подлетели к пересохшему ущелью в районе мыса Нун. Свет там был такой, что они были вынуждены надеть очки с тонированными стеклами. Это был весьма утомительный маршрут, этапы которого называли так – порт Усталость, залив Отчаяния, залив Невзгод, и это только потом они получат имена пионеров прогресса, которые осмелились туда забраться – мыс Мермоз, остров Дора, бухта Сент-Экзюпери. Таким образом, уже в сумерках они добрались до Плайя-Бланка. Чувство беспокойства охватило их там. Они знали, что за ними наблюдает невидимый враг. Они прекрасно помнили об атаке, которой подверглись здесь несколько месяцев назад летчики Вилль и Розес.

Розес тогда пошел на вынужденную. Как обязывали инструкции, его сопровождающий сделал то же самое. И они занялись перегрузкой почты из одного самолета в другой. И тут раздались ружейные выстрелы мавританских мародеров. Вилль выхватил оружие и сразил нескольких самых ярых злоумышленников, что приостановило атаку и повергло нападавших в сумятицу. Затем он воспользовался хаосом и подбежал к самолету, винт которого еще вращался, где его ждал Розес. Вилль занял место пассажира в самый момент взлета, под оживленным огнем бандитов.

Мермоз, который был взят в заложники в мае 1926 года, едва избежав лезвия кинжала, слишком хорошо знал, что рискует тем же самым в любой день полета. Область становилась все более и более нестабильной. В Кап-Джуби ночью все чаще раздавались крики часовых, которым казалось, что на них нападают призраки.

В тот день им повезло – двигатель сработал отлично. В самом деле, рабочей лошадкой «Воздушных линий Латекоэра» в то время был «Бреге XIV», реликвия Первой мировой войны. На маршруте Джуби – Дакар насчитывали одну аварию на шесть перелетов. Среди авиаторов этот самолет имел репутацию аппарата, лишавшего человека энергии получше, чем ночь с красавицей в Касабланке, и двигатель «Рено» мощностью 300 л. с. нередко глох прямо в небе. Хотя скорость и не превышала 130 км/ч, технические сбои шли один за другим. Проблемы шли от поломки коленчатого вала (двигатель тогда испускал дух прямо в небе, да с таким толчком, что едва не выбрасывал пилота из его кресла) до знаменитого «салата из шатунов» – нарушения привода распределительного вала. Именно из-за этих несчастных случаев Кап-Джуби и был жизненно важным пунктом Линии – весьма слабым, но все же залогом выживания. И все же благодаря этому самолету и благодаря людям, соглашавшимся на подобное существование, как говорил Мермоз, «Аэропосталь» строила новый мир. А летчики несли прогресс на три континента и принимали участие в настоящей воздушной революции.

* * *

В ожидании Мермоза и Делоне Сент-Экзюпери добрался до французских казарм. Он прошел по коридору, дошел до главной комнаты, где рядом с настенной картой мира, разрисованной маршрутами Линии, стоял усталый граммофон, который он и запустил. В этой атмосфере, почти парижской, он начал печатать отчеты за день, и все это происходило в обстановке практически спартанской. Там же он и спал – на простых досках, покрытых соломенным матрасом. У него имелась пишущая машинка, рядом с которой стояло целое нагромождение нот, рисунков и личных писем. Матери он писал: «Что за монашескую жизнь я веду! Это же полная нищета […] монастырская келья». Именно в этом кабинете и появился на свет его «Южный почтовый», о котором он никому не говорил. Там, в Кап-Джуби, он крепко привязался к судьбам Мермоза, Рена, Дюбурдье и Гийоме. Он нахватался реальных потрясений и вскормил мечты. Постепенно его рассказ начал обретать форму, а персонажи набрали мощь. В этом рассказе он предстал историком «Аэропосталь» через посредника – пилота Жака Берниса. Он вернулся и усилил сюжет своего «Летчика» и постепенно, в одиночестве в Кап-Джуби, забыл Луизу де Вильморен и свое любовное разочарование. Там рождался новый человек и начал формироваться писатель. Там, в Рио-де-Оро, перед красотами восходящего солнца, удивление порождало слова.

* * *

Когда Мермоз и Делоне прибыли, Сент-Экзюпери радостно приветствовал их. Здесь пролетал один самолет в неделю, и каждый становился праздником. И разговоры быстро сворачивались к общим воспоминаниям: от гостиницы «Большой балкон» до испанских красавиц. А еще – об успехах «Аэропосталь» в Южной Америке. Там люди вступали в противостояние с джунглями и горами. В 1928 году родились три новые авиапочтовые компании: аргентинская, уругвайская и бразильская. 1 марта 1928 года появилась первая почтовая служба на маршруте Франция – Южная Америка. Сент-Экзюпери поражал всех своими карточными фокусами. Если он находился в хорошем настроении, каждая из встреч с ним становилась дружеским праздником. Пилоты «Аэропосталь» больше всего ценили братство, царившее между ними. Они ждали эти транзитные встречи и пили шампанское посреди дюн Рио-де-Оро, опасаясь не увидеться больше никогда.

* * *

Именно в этой атмосфере ослепительно яркого света, одиночества и опасностей Антуан де Сент-Экзюпери провел десять месяцев жизни в период с октября 1927 года по март 1929 года. Если первоначально его отделяла от товарищей пропасть, позволившая Рену сказать, что он – немножко их английская королева, то потом каждодневный риск расставил все по своим местам. Ему никогда не изменяла отвага, например, когда пилоты Рен и Серр попали в плен. Он тогда без колебаний летал в течение пяти дней, покрыл 8000 километров над песками, три раза садился на вражеской территории и провел ночь в поисках и в попытках спасти их. Ведь ни за что на свете нельзя бросать товарищей.

Его опыт в пустыне – на самом деле это было посвящение. Он научился в Кап-Джуби лексике, которая потом будет отличать его творчество, и он использовал ее уже в книге «Южный почтовый». Этот скудный мир подталкивал к созерцанию и размышлению, и все это было абсолютно естественно. Там, как потом будет сказано, он провел «лучшие дни в своей жизни». Но был ли подобный опыт доступным для всех? Жозеф Кессель, который провел там несколько дней, оставил нам совершенно другое описание. Он констатировал: «Это одно из самых пустынных и проклятых мест на земле»[20]. В самом деле, создается впечатление, что восприятие Сент-Экзюпери вознеслось куда выше того места, которое преподало ему его первые уроки.

Что особенно привлекало его внимание, так это неумолимое движение ветра и моря. Он писал Марии де Сент-Экзюпери: «Если облокотиться ночью у моего окна с тюремной решеткой, море будет прямо подо мной, так близко, словно ты в лодке. И оно всю ночь бьется мне в стену». Благодаря такой вот близости моря и эрозии, им вызванной, он получил самый важный практический урок, который показал нестабильность, хрупкость человеческой жизни. И это породило метафизическое чувство страха. Он писал своей матери: «У меня странное чувство. Нет ни расстояния, ни изолированности, но есть какая-то игра в беглеца». Это жизнь сама по себе представлялась ему «игрой в беглеца», та жизнь, которую он будет потом защищать. И именно в этом месте он научился пробивать кажущуюся безопасность мира. И вся видимость рушилась, в том числе и человеческая.

Человек более чем когда-либо занимал все его мысли. Не недооцененный, а в своем полном достоинстве. В отличие от своих предшественников, он видел среди дочерей шейха не девочек в лохмотьях, а девушек с осанкой индийских принцесс. То же, что указывало ему на хрупкость и непоправимое одиночество людей, демонстрировало и их благородство, а также необходимость человеческого сообщества. Он разработал целый пласт рассуждений, он желал освобождения человека. Его мысль следовала за тем же самым побуждением, что заставило его вместе с Абгралем и Маршалем участвовать в освобождении раба Барка. И он его освободил со словами, повторяющимися потом в «Планете людей», и эти слова и были самым главным: «Ну вот, старина Барк, отправляйся и будь человеком». Обнаружилось, как он пишет в «Цитадели», что человек – это лишь узел отношений, узел того, что приручил и за что становишься ответственным. Он узнал от Барка, что его следует звать по имени Мохаммед бен-Лауссин и что он испытывает «жгучее, точно голод, желание быть человеком среди людей, ощутить свою связь с людьми». Это он использует потом в своих сочинениях: стать человеком. В эмоциях Кап-Джуби вырисовывался главный урок «Цитадели» и его будущего гуманизма. Ведь он теперь знал, что «нужно неусыпно следить, чтобы в человеке бодрствовало великое, нужно его понуждать служить только значимому в себе».

Его размышления об оазисе, «благословенной земле, рождающей родники», не просто родились, но и углубились. И не потому, что он его нашел таким, как ему представлялось, а потому, что, как он пишет об этом в своей «Цитадели», люди, завоевав оазис, остаются в живых, «если не превращают его в нору, куда забиваются и обо всем забывают». Для него это прообраз места, где возможна жизнь. И он считает, что оазис питает сама пустыня. Его лейтмотивом станет кедр в «Цитадели», который «не отвергает, не ненавидит все то, что не кедр, но питается каменистой почвой и превращает ее в кедр». Таким образом, оазис, сначала придуманный в детстве, а потом действительно встреченный, в его мыслях станет идеальным образом, корнем той цивилизации, которую он создаст и будет защищать.

* * *

Этот благословенный период закончился в марте 1929 года с его назначением jefe de trafico ae?reo (директором отделения авиакомпании) в Буэнос-Айресе. Он прибыл туда 12 октября 1929 года. И там, вместе с Мермозом и Гийоме, вместе с другими из второй волны пионеров неба Патагонии, они будут пытаться реализовать великую мечту Пьера-Жоржа Латекоэра. Он сменил Поля Ваше, который несколькими месяцами ранее провел первые летные испытания на Линии Патагонии, между Буэнос-Айресом и Комодоро-Ривадавия.

«И теперь, неся в самом сердце ночи свою сторожевую вахту, он обнаружил, что в ночи раскрывается перед ним человек: его призывы, огни, тревоги. Та простая звездочка во мраке – это дом, и в нем – одиночество. А та, что погасла, – это дом, приютивший любовь. Или тоску. Дом, который не шлет больше сигналов всему остальному миру».

«Ночной полет» (1931)

«И ТЕПЕРЬ, НЕСЯ В САМОМ СЕРДЦЕ НОЧИ СВОЮ СТОРОЖЕВУЮ ВАХТУ, ОН ОБНАРУЖИЛ, ЧТО В НОЧИ РАСКРЫВАЕТСЯ ПЕРЕД НИМ ЧЕЛОВЕК: ЕГО ПРИЗЫВЫ, ОГНИ, ТРЕВОГИ. ТА ПРОСТАЯ ЗВЕЗДОЧКА ВО МРАКЕ – ЭТО ДОМ, И В НЕМ – ОДИНОЧЕСТВО. А ТА, ЧТО ПОГАСЛА, – ЭТО ДОМ, ПРИЮТИВШИЙ ЛЮБОВЬ. ИЛИ ТОСКУ. ДОМ, КОТОРЫЙ НЕ ШЛЕТ БОЛЬШЕ СИГНАЛОВ ВСЕМУ ОСТАЛЬНОМУ МИРУ».

Ночной полет (1931)