ДОНОС ДЬЯКА И РАСПОРЯЖЕНИЯ СИБИРСКОГО ПРИКАЗА

ДОНОС ДЬЯКА И РАСПОРЯЖЕНИЯ СИБИРСКОГО ПРИКАЗА

В устье Зеи до Хабарова дошли неприятные новости. Прибывшие из Якутска посыльные сообщили о смещении воеводы Францбекова и начавшемся против него расследовании. Как выяснилось, причиной тому явился донос в Сибирский приказ дьяка Петра Стеншина. Поскольку Хабаров был связан материально с Францбековым, доносчик не преминул рядом с именем воеводы упомянуть и имя Ерофея Хабарова.

Чтобы разобраться в сути случившегося, Хабарову нужно было вспомнить события 1650 г. В то лето он вернулся с Амура за подкреплением в Якутск. Здесь Ерофею Павловичу стали известны кое-какие подробности об отношениях Францбекова и Стеншина.

Хабарову рассказывали, что их столкновение началось сразу же по приезде в Якутск нового воеводы. Согласно существовавшему порядку, любой воевода, заступивший на службу, был обязан принять у своего предшественника город, казенное имущество, деловые бумаги, или, как тогда говорили, «считать воеводу». Прием дел от одного воеводы к другому представлял своеобразную ревизию: шла тщательная сверка соответствия наличной казны с документацией. Если у предшественника был недочет в казне, воевода-преемник должен был сообщить об этом в Сибирский приказ, а лиц, ответственных за это, задержать либо до их полного расчета, либо до приезда из Москвы специального сыщика.

Проверка начиналась с приема городской печати, городских ключей и осмотра самого города. Очевидно, Францбеков застал Якутск, заново отстроенный в 1642 г. Город тогда был огорожен стеной протяженностью 709 м, имел 5 башен, а внутри — казенные здания и Троицкую церковь. Придирчиво осмотрев оборонительные сооружения и гражданские здания, пересчитав зелье, свинец, пушки, а в государевых житничьих амбарах хлебные запасы, Францбеков сделал воеводам, своим предшественникам Пушкину и Супоневу, беглые замечания по поводу нескольких своевременно не отремонтированных звеньев стены и кое-где обвалившегося городского рва и благополучно отпустил их из Якутска. Что же касается воеводского «товарища» дьяка Стенши-на, то его воевода задержал, предъявив ряд претензий. Это было неспроста. Хабарову рассказывали, что, отправляясь в Сибирь, Францбеков решил свести со Стеншиным старые счеты. Сделать это было легко. Дьяки в Сибири, как и воеводы, обогащались за счет казны, и повод, подходящий для их обвинения, при желании можно было найти без особого труда.

Где и когда до поездки в Сибирь могли пересечься жизненные пути Стеншина и Францбекова? Очевидно, это могло произойти на службе. Дьяк Стеншин, подобно многим своим собратьям, был выходцем из подьячих — мелких приказных служащих. Послужной список дьяка начался с 20-х гг. XVII в. В 1628 г. он значился подьячим Патриаршего разряда. Затем его перевели в подьячие городов Кевроля и Мезени. После этой службы Стеншин оказался в Посольском приказе, став в 1637 г. подьячим и приставом у литовского посла. Через несколько лет его перевели служить в Сибирский приказ. Здесь он получил повышение, став вторым подьячим с окладом 30 руб. и 300 четвертей земли. В Сибирском приказе Стеншин оставался до 1644 г. Получив повышение в чин дьяка как аванс за будущую сибирскую службу, он отправился в Якутск вместе с воеводами Пушкиным и Супоневым.

Служба Францбекова до его поездки в Сибирь протекала в Посольском приказе. О ней известно по одному небольшому эпизоду. До последней четверти XVII в. в иностранных государствах еще не было постоянных российских представителей. Каждый раз дипломатические сношения и переговоры осуществлялись через особых, назначенных для конкретного случая послов, посланников и гонцов. Но попытки учредить постоянные миссии предпринимались. С одной из них было связано имя Дмитрия Францбекова. В декабре 1634 г. его направили в Швецию в звании агента. Там он пробыл полтора года, а затем, будучи отозванным в Москву, 21 августа 1636 г. выехал из Стокгольма. Таким образом, Францбеков вернулся в Посольский приказ к 1637 г., когда там в должности подьячего и пристава у литовского посла служил Стеншин. Здесь-то между ними, возможно, и могли возникнуть трения и взаимная неприязнь.

Принимая в Якутске дела, Францбеков был особенно придирчив к бумагам и деловой отчетности, за которые Стеншин как дьяк нес прямую ответственность. Новый воевода принял приходные, расходные, ясачные книги, в которых был зафиксирован приход и расход денег, хлеба, соли, поступления ясачной казны и объем пушных партий, отправленных из Якутии в Москву. Он внимательно просмотрел окладные книги, сличил их с именными списками служилых людей и потребовал от Стеншина предъявления расписок тех из служилых людей, которым, судя по документации, из казны было выдано денежное, хлебное и соляное жалованье. Так как у Стеншина многих расписок в наличии не оказалось, у нового воеводы появился повод для подозрения в присвоении. дьяком казенных средств, в частности окладов служилых людей. Тщательное изучение сметных списков и их сличение с остальной документацией приказного делопроизводства вскрыли утайку Стеншиным ясачных соболей и некоторых сумм денег, которыми он поживился. В доме дьяка вделали обыск. Соболей и деньги нашли и конфисковали. Для объяснений дьяка вызвали в приказную избу. По словам Стеншина, во время допроса воевода Францбеков бил его по щекам, а присутствовавшие при этом воеводские приспешники, повалив дьяка на пол, «топтали его своими топталками», т. е. ногами. После допроса и конфискации части имущества Стеншина переселили из «дьячего дома в худой казачий домишко», а через некоторое время посадили в тюрьму и приставили к нему для охраны служилого человека.

Стеншин, в свою очередь, тщательно следил за каждым шагом Францбекова, связанных с ним людей, в числе которых был Хабаров, и собирал сведения, чем-либо их компрометирующие. Свой донос он составлял как по личным наблюдениям, так и используя жалобы лиц, недовольных воеводой и его сторонниками. Таких набралось немало. Среди них были пострадавшие от произвольных воеводских хлебных закупок приказчики крупнейших в стране купцов Василия Федотова, Ивана Осколкова, Кирилла Босого, а также богатые, известные во всей Сибири промышленники Петр Бизимов и Алексей Ворыпаев, покрученники которых ушли вместе с отрядом Хабарова, так и не выплатив своих долгов бывшим хозяевам.

Дьяк Стеншин оставался в Якутске вплоть до приезда туда в 1652 г. нового воеводы Акинфова. Свой донос на Хабарова и Францбекова он написал летом 1651 г., и его содержание ограничивается этим временем.

Хабарову в доносе приписывались в основном два «преступления». Главным из них Стеншин считал неправомерность Хабарова — простого землепроходца носить звание приказного, которым мог, по тем понятиям, называться только человек, состоящий на государевой службе. По своему социальному положению до похода в Даурию Хабаров был всего лишь промысловиком и хлебопашцем, с точки зрения Стеншина «мужиком», не пригодным и не имеющим права ни на какую другую работу и тем более службу. И этот человек вдруг осмелился оставить пашню, взять на себя инициативу встать во главе большого отряда и выполнить важное государственное дело: присоединить новые земли. «Да он же пашенной. На него в приказной избе имеется поручная запись! А в той его, Ярофейкиной, поручной записи написано, что ему, Ярофейку… на тебя, государя, пашню пахать! Чтоб год от году пашня пространилась и не запустела! И хитрости и порухи никоторой не чинить и пашню не покинуть!» — читаем мы в доносе. В особую ярость приводило спесивого дьяка то, что Хабаров, именуясь приказным, отныне даже в официальных бумагах стал писаться по имени и отчеству: «Без твоего, государева, указу в той наказной памяти написали его целым именем «Ярофеем Павловичем», а не «Ярофейком»! С желчным негодованием пишет Стеншин о дипломатическом поручении Хабарову: «Только твоя, государь, пашня… а не даурская служба и посольские речи ему за обычай! Нигде тот Ярофейко на твоей службе преж сего, ни в посольстве не бывал… ничего, опричь пашни, тот Ярофейко не знает!»

Другое обвинение Стеншина основывалось на факте переманивания Хабаровым на Олекме в свой отряд чужих покрученни-ков. Эти сведения Стеншин получил от пострадавшего при этом торгового человека из Соли Вычегодской Павла Бизимова. Бизи-мов отправил на Олекму для соболиного промысла с мезенцем Петрушкой Савельевым 6 человек. Петр Савельев вел с собой 2 своих покрученников. Все 8 человек покрученников, заинтере-, совавшись экспедицией Хабарова, присоединились к землепроходцам, забрав при этом снаряжение — соболиные заводы и хлебные запасы, полученные ими от Бизимова и от Савельева, и нанеся тем самым им материальный убыток.

Обвинения, предъявленные Стеншиным Францбекову, были более тяжелыми. Один из поступков воеводы Стеншин квалифицировал как превышение власти и по существу подводил его под понятие «государева слова и дела», т. е. тяжелого политического преступления. — Дипломатическое поручение, данное Францбековым Хабарову, простому промысловику и хлебопашцу, Стеншин квалифицировал как умаление чести государя. Посол, посланник, гонец — вот кто достойно может представить своего государя, но не человек, неискушенный в «посольских речах». В действиях Хабарова и Францбекова, с точки зрения дьяка, было умаление царской чести. Рассчитывая на недоброжелательное отношение к отправке экспедиции администрации Сибирского приказа, Стеншин тем самым подбрасывал ей повод осудить организаторов похода.

Второе обвинение было не менее тяжелым. Францбеков не имел права вкладывать свои деньги в экспедицию. Правительство старалось пресечь источники обогащения воевод и утечку соболя из казны и поэтому включало во все воеводские наказы строгий запрет воеводам вкладывать свой капитал в промысловые предприятия и торговлю. Снабжение же Францбековым Хабарова, Попова и других землепроходцев личными средствами могло расцениваться как нарушение этого запрета и нелегальное участие воеводы в соболином промысле. Со слов торгового человека, имя которого по известным причинам названо не было, доносчик передал оброненную Францбековым у себя в доме фразу о том, что «даурская служба встала ему недешево — в 30 тысяч рублев». Это заявление могло повлечь естественный вопрос администрации Сибирского приказа об источниках получения Францбековым таких денег в Сибири и привести к серьезному и нежелательному для него правительственному расследованию — «государеву сыску».

Донос Стеншина попал в Сибирский приказ 18 февраля 1652 г. Его привез и подал туда кто-то из верных Стеншину людей, поскольку сам дьяк выехал из Якутска в Москву позже. Первая же отписка Францбекова об отправке им Хабарова на Амур и финансировании экспедиции на частные средства была получена в Москве 20 апреля 1650 г. Менее чем через год, 24 декабря 1651 г., в Москву пришла вторая отписка Францбекова о занятии Хабаровым 5 Лавкаевых городков и о посылке весной 1650 г. в Даурию из Якутска подкрепления. 25 января 1652 г. Дружиной Поповым, командированным в Сибирский приказ, была подана отписка о зимнем пребывании Хабарова в Албазине с приложением расспросных речей даурцев и ясака, собранного на Амуре в 1649–1650 гг.

Во всех трех отписках Францбеков изображал деятельность Хабарова с самой лучшей стороны. Донос Стеншина опередил только четвертую отписку из Якутска и уже не мог поколебать мнения администрации Сибирского приказа о большом политическом значении экспедиции.

Поэтому руководитель Сибирского приказа А. Н. Трубецкой не придал большого значения обвинениям против Хабарова. Трубецкого мало интересовал вопрос, называл ли Францбеков Хабарова уменьшительно-уничижительно «Ярофейка» или уважительно «Ерофеем Павловичем». Не увидел Трубецкой криминала и в данном Хабарову дипломатическом поручении, тем более что осторожный Францбеков в отписке в Сибирский приказ для пущей важности и своей очистки целиком и без ошибок процитировал «государевы титла», с которыми был ознакомлен Хабаров. Что же касается до переманивания Хабаровым чьих-то покрученников, то это был настолько малозначимый для боярина Трубецкого факт, что он не обратил на него никакого внимания.

Извет на Францбекова руководство Сибирского приказа игнорировать не могло. Было очевидным, что Францбеков нарушил воеводский наказ. Он вкладывал свои средства в пушной промысел с целью обогащения за счет Даурии. Подлили масла в огонь и челобитные в Сибирский приказ богатых торговых людей о конфискации и принудительной покупке у них в Якутске по сниженным ценам хлеба воеводой Францбековым, снабжавшим им своих покрученников.

Администрация Сибирского приказа доложила в Боярской думе о присоединении Амура к России и добилась именного указа царя о награждении Хабарова и его войска, деятельностью которых этот акт был осуществлен. Кроме того, А. Н. Трубецкой убедил правительство в необходимости послать в Даурию в 1653 г. в помощь Хабарову 3-тысячное войско во главе с окольничим и воеводой кн. Иваном Ивановичем Лобановым-Ростовским. Набор служилых людей планировалось произвести в Москве, городах Поморья и Сибири. По подсчетам Сибирского приказа, для переброски войска через Западную Сибирь в Восточную требовалось не менее 140 речных судов — дощаников. Их строительство поручалось поморским и верхотурским плотникам, «которые наперед сего для воеводских и для хлебных отпусков суды делали». Раскладка была такой: плотники из Поморья строили 80, а из Верхотурья — 60 дощаников. Повинностью готовить строевой лес облагались крестьяне трех западносибирских уездов: Верхо-турского, Туринского и Тюменского. Обеспечить хлебными запасами даурских ратников должны были крестьяне Поморья и Верхотурья.

Напоминания о подготовке к весне 1653 г. дощаников и хлеба неоднократно посылались в 1652 и 1653 гг. тобольскому и верхотурскому воеводам, которые несли ответственность за это дело. А сама переписка Москвы с Сибирью о посылке войска Лобанова-Ростовского в Даурию заняла не один столбец тогдашнего делопроизводства.

Но пока замысел послать на Амур большое войско был еще на бумаге, Сибирский приказ направил туда московского дворянина Дмитрия Ивановича Зиновьева, которому поручалось досконально ознакомиться с делами на месте и отдать нужные распоряжения к приходу основных ратных сил.

По поводу Францбекова Сибирский приказ в феврале 1652 г. вынес частное определение: организовать розыск о его злоупотреблениях и послать в Якутск в качестве государственного сыщика стольника Ивана Павловича Акинфова, который в то время уже нес службу в Сибири. По окончании розыска Акинфов должен был заступить вместо Францбекова на воеводство и исполнять эту должность до своей замены новым воеводой.