Мария Башкирцева

Мария Башкирцева

Мария Башкирцева (1860–1884) прожила всего 24 года, но оставила необыкновенно яркий след в искусстве. Она стала первым русским художником, чьи работы приобрел Лувр, и оставила после себя 150 картин, 200 рисунков и многочисленные акварели. Во Франции, Голландии, Англии прошли ее посмертные выставки. Ее личный дневник, опубликованный во Франции спустя три года после ее кончины, вскоре перевели на все европейские языки, а затем издали в Америке. В России, начиная с 1893 года, он трижды выходил в свет.

«Ничто так не воскрешает меня, как дневник Башкирцевой. Она – это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами», – признавался Валерий Брюсов. Иван Бунин сделал в своих тетрадях такую пометку: «Кончил перечитывать „Дн-к“ Башкирцевой… какая действительно несчастная судьба!..» Марина Цветаева посвятила «блестящей памяти» художницы ранний сборник стихов «Вечерний альбом». А Мопассан, посетив ее могилу, изрек: «Это была единственная Роза в моей жизни, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и так короток!»

«Я ненормально создана, во мне бездна лишнего и очень многого недостает».

В десятилетнем возрасте болезненная девочка, сопровождаемая домашними и врачом, уехала во Францию. После отъезда она побывала в России лишь трижды. Была талантлива во всем. За короткий срок овладела четырьмя современными и двумя древними языками, что дало ей возможность знакомиться в оригинале с произведениями античных авторов и классиков мировой литературы. «Я взялась за распределение часов своих учебных занятий: девять часов работы ежедневно, – писала она в дневнике. – Мне тринадцать лет, если я буду терять время, то что же из меня выйдет?.. Так много дела в жизни, а жизнь так коротка!» С поразительной легкостью научилась игре на гитаре, мандолине, арфе и рояле. Прекрасно пела. Мечтала о сцене. Но с театральными грезами пришлось расстаться: тяжелое заболевание горла почти полностью лишило ее голоса, к тому же с восемнадцати лет девушка начала глохнуть…

После долгих раздумий она приняла решение стать художницей и поступила в частную Академию живописи. И уже через год за одну из ее картин, выставленных в Салоне, жюри присудило ей первую золотую медаль. Критики отмечали оригинальность и своеобразие работ, безупречное владение карандашом и кистью. Мария много ездила по городам Европы, проводила целые дни в картинных галереях, изучая творения старых мастеров.

Самозабвенный труд отразился на слабом здоровье художницы. У нее начали седеть волосы и слабеть слух, появились первые признаки чахотки. Она писала: «Мне кажется, что я должна умереть, я не могу жить: я ненормально создана, во мне бездна лишнего и очень многого недостает; такой характер неспособен быть долговечным».

В последние годы жизни Мария создала несколько крупных полотен, вызвавших большой интерес публики и коллег. «Мадемуазель Башкирцева, – писала в 1884 году французская газета „Журналь дез артист“, – постигла поэзию стоптанных башмаков и разорванных блуз… Эта умная и неустрашимая художница много работает и, несмотря на свою молодость, сумела уже составить себе имя и завоевать внимание публики и критики, всегда несколько недоверчивой по отношению к женщине».

Скоротечная чахотка отнимала силы молодой художницы. Подолгу лежа в постели, на последней своей, неоконченной картине она нарисовала молодую женщину, сидящую на траве в цветущем весеннем саду…

Незадолго до смерти Мария Башкирцева сделала следующую запись: «Словом, во всем, во всех направлениях, во всех чувствах и человеческих удовлетворениях я искала чего-то непременно великого… И если это не может осуществиться, лучше уж умереть…»

«Во всех чувствах и человеческих удовлетворениях я искала чего-то непременно великого…»

После кончины Марии мать перевезла в Россию, в имение на Полтавщине, основную часть живописных работ дочери. В роковом 1917-м коллекция сгорела вместе с подожженной усадьбой. Остальные картины, уцелевшие во флигеле, погибли во время бомбежки в 1941 году.