Марина Влади – «Владимир, или прерванный полет»
Марина Влади – «Владимир, или прерванный полет»
Книжка Марины Влади меня не расстроила, это правда о Марине Влади. Правда о Володе – это его песни, это его роли. Больше этой правды, наверное, никогда не поведать.
Ролан Быков
Эта книжка, «Прерванный полет», лживая, совершенно искажающая образ Володи Высоцкого. Она написана свысока. Можно подумать, что Володя вообще где-то метр пятьдесят с кепкой, а над ним возвышается двухметровая Марина…
Михаил Шемякин
В конце 1987 года М. Влади через журнал «Огонек» уведомила советскую печать о том, что «публикация ее будущей книги возможна только в том издательстве, с которым она будет связана официальным договором. Ибо как ни приятны справедливые, но посмертные почести Владимиру Высоцкому, лучшей памятью о нем будет правда и только правда».
Экземпляры своей книги на французском языке она подарила В. Абдулову, Б. Ахмадулиной, В. Туманову, Р. Горбачевой.
Через пять месяцев после выхода книги в издательстве «Fayard» – к апрелю 1988 года – книгу М. Влади на русский язык первой перевела ленинградская переводчица Нина Кирилловна Кулакова. Это был буквальный перевод французского издания «VLADIMIR ou le vol arr?te?».
Н. Кулакова: «Мною сделан перевод главным образом для членов моей семьи и близких друзей. Вероятно, он нуждается в литературной обработке, но мне хотелось как можно полнее сохранить стиль и манеру автора даже в ущерб литературности».
Этот перевод стал быстро перепечатываться и размножаться в машинописных вариантах…
В это же время Влади вместе с подругой Юлией Абдуловой адаптируют французский вариант книги для русскоязычного читателя. После выхода книги во Франции автору указали на ошибки, касающиеся прежде всего фактов биографии Высоцкого и слишком предвзятых характеристик некоторых персонажей из его окружения. Друзья Высоцкого уговаривают ее выбросить или исправить какие-то места в тексте. Г. Антимоний: «Мы ей стали говорить: зачем ты пишешь про водку, про наркотики – все это можно убрать. Она ответила: “Ничего я убирать не стану. Во Франции я получаю много писем из народа, и никто на это не обращает внимания”». Однако что-то убрала, что-то сгладила… В результате адаптированный вариант книги на русском языке во многом отличается от подлинника.
В конце марта 1988 года советское издательство «Прогресс» и французское «Fayard» при посредничестве Всесоюзного агентства по авторским правам подписали в Париже договор о публикации в Советском Союзе книги Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет».
М. Влади: «Моя книга должна выйти в свет осенью этого года, без каких-либо сокращений. Вместе с переводчицей Юлией Абдуловой, которая хорошо знала Володю, мы перевели примерно три четверти книги. Я четыре или пять раз, уже не помню, приезжала для этого в Москву. За свои деньги, кстати. Я платила, чтобы книга вышла у вас.
Насколько мне известно, предполагается издать ее тиражом 650 тысяч экземпляров. Я оговорила за издательством безвозмездное право допечатывать к этому тиражу сколько угодно книг. Это мой подарок советским людям».
«Из договора о переводе Марина вычеркнула строки о возможных изменениях. “Никаких изменений! Если пьяный наборщик Петров выронит две строчки шрифта, то может исказить смысл целых сцен”. А издательство будет платить громадную неустойку. Ей предлагают большие деньги в США, в Израиле – она отказывается: только в России», – рассказала Юлия Абдулова.
Представление книги в издательстве «Прогресс» прошло в день рождения Высоцкого – 25 января 1989 года. На представление прилетела автор. Встречавший ее в аэропорту П. Солдатенков задал вопрос:
– Однажды вы сказали, что без вас он бы не узнал самого главного. Что вы имели в виду?
– Я никогда этого не говорила так… Вероятно, я сказала, что без меня он бы умер в тридцать лет. И кто скажет, что это неправда, – я ему просто по морде дам! Потому что хватит, в конце концов… Я не приезжаю сюда, чтобы мне такие вопросы задавали!
Союз театральных деятелей РСФСР пригласил Влади в СССР и организовал мероприятия по «приобщению» советских читателей к бестселлеру. Автор сама представляла книгу. Эта акция проходила в виде многочисленных интервью, напечатанных во всех центральных журналах и газетах и перепечатанных периферийными, платных вечеров-встреч с автором и пресс-конференций…
Знакомство с книгой происходило в основном по рассказам самой Влади, так как книга, первоначально изданная 15-тысячным тиражом в издательстве «Fayard», моментально стала библиографической редкостью, не дойдя до прилавков. На «черном» рынке за нее предлагали 50, а то и 100 рублей при номинале 3 рубля 20 копеек, указанном на обложке. Предполагалось первоначально издать 100 тысяч, но у «Прогресса» «закончилась бумага»… и издательство предложило всем типографиям страны принять участие в печатании книги.
Обычно корреспонденты, бравшие интервью у Влади, вели его по схеме: «вопрос – ответ», без каких-либо комментариев, и ограничивались эпитетами «очень темпераментная и откровенная книга, с ярчайшими подробностями и ценнейшими для понимания характера Высоцкого деталями».
Или «…она поразила меня обнаженной правдой», – пишет интервьюер Л. Новикова из журнала «Театральная жизнь». То, что написанное было «обнаженным», – это так, но откуда Л. Новикова узнала, что это было «правдой»?
А. Свистунов из «Комсомольской правды» эмоционально описал официальную «инаугурацию» книги, вклинив в интервью телефонный звонок благодарной читательницы: «И был звонок. От первой читательницы. Я снял трубку и услышал плач. Женщина плакала от счастья. А может, от горя… Она со слезами благодарила Марину за книгу. В сентябре мы писали, что книга готовится к печати. И женщина позвонила нам, чтобы поделиться нахлынувшими чувствами».
И еще от А. Свистунова: «Один из моих друзей, прочитав несколько опубликованных в газетах глав Марининой книги, осуждающе бросил: «Это не книга, это стриптиз какой-то. Так нельзя». Я думаю, Высоцкий, услышав такое, усмехнулся бы. Ведь он всю жизнь говорил и пел о том, «чего нельзя». И всегда начинал с себя. Что же до нее, до Влади, – нужно очень любить, чтобы написать такое».
Любовь настолько сложное чувство, имеющее столько определений, сколько было любимых и любящих. Так что и это мнение Свистунова оставим Свистунову. Что до его друга, то, скорее всего, и он не прав. Стриптиз – это обычно постепенное оголение и представление публике собственного тела, а в книжке Влади своей «правдой» «оголила» не только Высоцкого, но и его родителей, мать его детей, самих детей и тех друзей Высоцкого, которые в чем-то были с ней не согласны. Сама же осталась благопристойно «одетой».
Это не стриптиз, это другое. Интимное, семейное всегда ревностно оберегалось. Издатели и авторы во все времена при публикации литературных мемуаров, дневников, писем прежде всего беспокоились о том, чтобы до поры не причинить обид тем, кто был в окружении великих людей.
1 марта прошла пресс-конференция в помещении театра-студии «У Никитских ворот». Кроме автора в ней приняли участие тележурналист С. Ломакин, режиссеры Э. Смольный и М. Розовский, бывший администратор Театра на Таганке, а тогда директор театра-студии В. Янклович.
Влади раздала несколько книг журналистам московских газет – на пресс-конференцию пришли единицы. Вопросов по книге задавали мало, так как книгу почти никто из присутствующих не читал. Задавали вопросы о работе автора книги в кино, о том, как восприняли книгу во Франции, о дальнейших планах….
Большинство присутствующих на пресс-конференции поразила степень откровенности, с которой Влади рассказывала о пороках и слабостях бывшего мужа, об обстоятельствах их семейной жизни. Ее уверенное поведение как бы говорило: «А что, разве нужно по-другому?!»
Одна из присутствующих женщин попыталась разъяснить француженке особенности русского менталитета, его нравственные и моральные заповеди: «Судя по тому, что нет вопросов по книге, очевидно, я думаю, что все-таки большинство не читало. Я принадлежу к числу тех, кто прочитал книгу. Поэтому мне легче о ней говорить. Извините, Марина Владимировна, я буду говорить резко критически. К сожалению, я нашла в книге больше плохого. В чем я усматриваю основной ее недостаток. В том, что книга сделана в противоречии и как-то с пренебрежением к нашим моральным и нравственным устоям, которые родились не сейчас, не сегодня…
Посмотрите, сколько у нас хороших заповедей, которые хранятся в народе: не говорить об умерших людях плохо, а тем более унизительно; не говорить о родителях так неуважительно и оскорбительно. Эти устои нашего народа держатся крепко, и это хорошо.
Мы все знаем об этом пороке, и для нас ничего нового вы не открыли. Меня поразило то, что вы через каждые 5—10 страниц снова и снова возвращаетесь к этой теме. Его аномальное состояние вы описываете с чувством смакования. Мне это показалось навязчиво и оскорбительно за самого Высоцкого. Создается впечатление, что Высоцкий годами находился в состоянии какого-то отключения».
Влади, которая родилась и воспитывалась в другой стране – в стране, где отношение к жизни людей и, в частности, к таким вот мемуарам совсем не такое, как у нас, не стала развивать эту тему:
– Это не вопрос. Это ваше личное мнение. И тут не идет обсуждение моей личной позиции. Я не под судом тут. Я на пресс-конференции отвечаю на вопросы. Дайте мне один вопрос, я вам отвечу. Или напишите книгу про Высоцкого. Это очень всем интересно будет.
Ведущий пресс-конференцию М. Розовский увидел поднятую руку:
– Пожалуйста, молодой человек, вы хотели что-то спросить…
Поднялся молодой человек:
– Я Никита Высоцкий – сын Владимира Семеновича Высоцкого, здесь мой брат рядом. Я и мой брат подаем в суд на вас за клевету. Клеветой называется выдаваемая информация, когда вы заранее знаете, что на самом деле дело было не так. Я проконсультировался с адвокатами… В книге достаточно много мест… Я очень этого не хотел. Мы восемь с половиной лет старались с братом не лезть ни в какие конфликты… Практически всех близких нам людей вы незаслуженно оскорбили. Вы походя оскорбили мою мать, которая ничего плохого о вас никогда не говорила.
Это получилась книга о материальной бедности Высоцкого, а не о его духовном богатстве. Вы говорите, что это не мемуары, а крик души. Исследователь творчества Высоцкого вашу книгу обойти не может. Если там допускаются неточности, то в мемуарной литературе это называется не неточностями, а по-другому. Когда это касается живущих людей, которых я люблю, я это терпеть больше не буду. Я докажу это через печать.
Уверяю вас, если бы я написал книгу, она разошлась бы не меньшим тиражом. Это не ваш авторитет, это авторитет Высоцкого…
После этого братья Высоцкие сразу покинули зал.
В защиту автора книги встал основной поставщик «лекарства» для Высоцкого в последний год его жизни – В. Янклович:
– Жаль, что Никита с Аркашей ушли… Я никогда в своей жизни не делал заявления… Я пять лет последних был с Владимиром Высоцким. Я, к сожалению своему, готов на любом суде чести предъявить все документы, все свидетельства о том, что «ни единою строчкой не лжет», как говорил Володя, ни единою строчкой не полгала здесь Марина. Прочитав книгу, я был просто потрясен… Я считаю, что тот подвиг, который сделала Марина, приехав в Советский Союз, чтобы своим личным свидетельством смыть всю эту пену, которая мешается вокруг имени Высоцкого. Она правильно сказала о той болезни, которой он ежедневно болел, ежечасно болел, ежесекундно болел… И как он вместе с Мариной пытался бороться с ней…
Позже Янклович будет недоумевать: «Я до сих пор не понимаю, почему у нас с Володиной мамой расстроились отношения… После установки памятника я еще заходил на Малую Грузинскую – на Володины даты, а потом – все».
Очевидно, семье Высоцкого нужно было время, чтобы разобраться в этом человеке, который эксплуатировал Высоцкого при жизни и продолжал эксплуатировать его имя после смерти.
Через некоторое время Янклович придет к реальной самооценке: «Те, кто был при жизни рядом с ним, – пигмеи! Он соединил, объединил вокруг себя совершенно разных людей. После его смерти все разбежались по углам, в разные стороны. Потому что ничего духовного в нас по сравнению с ним не было, нет и вряд ли уже будет. Все, что я ни скажу о Высоцком, будет лишь моим никчемным субъективным мнением…»
Суда, о котором говорил Н. Высоцкий, не будет. Против суда будут обе стороны, и каждый по-своему прокомментирует выступление на этой пресс-конференции.
М. Влади: «Это очень печальная и глупая история. Мне их жалко. Они молодые и не очень знают жизнь. Они с отцом очень мало общались. То, что они знают, – это рассказы других людей вокруг них: родные, друзья, которые хотят сделать что-то гадкое мне. Но они не понимают, что они сами себе делают, потому что если этот суд будет, то, конечно, я буду защищаться. И тогда я не буду рассказывать вещи таким очень деликатным тоном, как я сделала в книжке. Я выну документы, письма Володи, и тогда это будет очень больно и родителям, и сыновьям, к сожалению, всем людям, которые пытаются что-то сделать в этом смысле. Я очень надеюсь, что это было просто выступление перед прессой, чтобы сделать своего рода скандал».
Очень сложно назвать все сказанное в книге о родителях и интимных отношениях между супругами «очень деликатным тоном». Она видела только свою «правду», а задуматься о том, нет ли в словах близких хотя бы доли справедливости, ей не хотелось.
Н. Высоцкий: «Произошел конфликт между многими людьми, которые вначале были вместе, объединенные горечью утраты. Все встречались, нуждались друг в друге. Это те самые люди, которые сейчас руки друг другу не подадут. Они были разными – разными и остались. С очень многими из них Марина была знакома поверхностно. Например, с моей мамой, которой в книге походя дается просто некрасивая оценка. Но дело даже не в этом, дело в том, что Марина написала книгу сгоряча, после достаточно острого конфликта между ней и несколькими людьми, в частности моим дедом и бабушкой, из-за памятника, который она посчитала уродливым. Я и тогда, и сейчас думаю: не дай бог кому-нибудь пережить своего сына, но если он умер – святое право родителей поставить ему памятник. Такой, какой они считают нужным. И она должна была это признать.
Что касается вообще моего отношения, Марина для меня была и остается вдовой моего отца, и поэтому я к ней очень уважительно отношусь. Он ее выбирал, а не мы. Но, с другой стороны, мы тоже его родные, близкие.
С людьми поссорилась она сама, а не он, а написала, что они плохо к нему относились. Он с тем же Володарским собирался делать фильм – не так-то много людей, которые могут похвастаться, что они его соавторы. И тот просто, как другу – не Марине, опять же, а отцу – сказал: строй у меня на участке дачу. Своему другу сказал. Понимаете? Марина позже хотела использовать этот дом по-другому; он взял и разобрал. Это ссора его и Марины, и она не должна бросать тень на отца.
У меня был момент, когда я очень раскаивался о том, что сделал. Именно потому, что это не принесло никакого результата. Я был резок, несдержан, но… ничего такого сверхобидного не сказал. Сказал, что подаю на нее в суд. Но потом, подумав, понял, что на суде, подогретом этой публичностью, начали бы выплывать такие грязные вещи, что… Вот поэтому я и решил не подавать в суд, а не потому, что там не было клеветы. Она была. Что мой дед ходил с доносами на отца – это клевета».
Сначала знакомство с книгой проходило в Москве – несколько вечеров в московском Театре эстрады, а затем были организованы гастроли по городам Союза. Первыми на пути группы, в которую входили автор книги – М. Влади, журналист С. Ломакин, кинорежиссер П. Солдатенков, оказались жители Симферополя. Влади привезла книгу, Солдатенков свой фильм о Высоцком – «Я не люблю».
– Вы первые официальные зрители этой картины, – сообщил режиссер симферопольцам. – До сих пор она демонстрировалась лишь на частных показах. Начинался фильм в 1977 году. Студенты ВГИКа снимали его на чудом раздобытой, оставшейся от курсовых работ пленке. Проявляли тайком – в те годы никто всерьез слышать не хотел, что можно сделать фильм о Владимире Семеновиче. Закончен он в декабре 1988 года на Свердловской киностудии.
После Симферополя – Ленинград, Пермь, Алма-Ата. Типографии этих городов предлагали свои услуги по допечатыванию книги.
На всех встречах задавались примерно одни и те же вопросы: Высоцкий умер семь лет назад, почему ваша книга вышла только сейчас? не вторгаетесь ли вы в ту область, о которой Высоцкий говорил: «Я не люблю, когда мне лезут в душу…»? как решились заняться столь трудным и мучительным для вас делом? почему в вашей книге Высоцкий предстает совсем другим, чем в других изданиях?..
Ответы М. Влади на вопросы тоже были стандартными и, в общем, сводились к следующему: «Сейчас говорят о том, какой он спокойный, хороший, пай-мальчик, прекрасный сын, патриот, советский гражданин, человек, который не делал ничего выше нормы, который никогда не кричал, никогда не пил, был абсолютно безгрешным героем… В общем, жил какую-то придуманную жизнь. Многое было сказано такого, что совершенно не походило на него. Я решила, что все-таки нужно сказать правду! Вот я и хотела в книге напомнить, что не такой уж он был добрый, хороший, спокойный мальчик.
(И «напомнила»: «Пять-шесть бутылок в день отнимают у тебя жизнь», «На твоем деформированном от запоя лице остались знакомыми только твои глаза», «После двухдневной пьянки твое тело становилось, как пустой бурдюк; твой голос превращался в жуткое рычание; твоя одежда превращалась в жалкое тряпье», «Твоя импотенция, я верила, что она кратковременная, вероятно, была обычным явлением привыкания супружеской пары, прожившей вместе свыше десяти лет. Однако я не знала, что она в большей степени была связана с потреблением наркотиков».)
Я рассказала о нем то, что знаю. И должна признаться: знаю я далеко не все. А всего не знает никто. Мы сами ведь себе очень часто врем…
Я считаю, что Володя так всю жизнь орал, чтобы правду говорить, и для меня стало невыносимым то вранье, когда из него стали делать какого-то другого. Те люди хотели из него сделать икону, статую, что-то неживое. Я не собираюсь, однако, сводить с кем-то счеты. В моей книге содержится много такой информации, которой нет и не может быть в других. Я решила сказать правду, какой бы трудной она ни была. И написала ее, и изложила все так, как хотела. Но есть и приятные вещи. Я думаю, что написала любовь нашу, наши путешествия, я написала, как мы прекрасно жили вместе, как мы любили друг друга.
Но я, конечно, также написала, как мы боролись против алкоголизма. Это все знают. И я не понимаю, почему про это не говорят. Нужно сказать, что он жил еще двенадцать лет после того, как умирал у меня на руках. Так что важно, чтобы люди знали, что он работал много, он сжигал свою жизнь работой.
Моя книга не исторический труд, не дневник – это творческая работа, то есть это литературная работа. Я не претендую ни на абсолютную точность, ни на абсолютную правду. Мне уже писали, что я какие-то даты перепутала, даже места – географию – перепутала! Но я считаю, что это неважно. Самое главное, что это живой Володя. Это наша жизнь, наша любовь и все, что было красивого тоже в нашей жизни. Люди, которые не любят меня, говорят, что я занимаюсь мытьем грязного белья. Это неправда. Это – книга про жизнь. А жизнь – это и трагические моменты. Но это – и двенадцать лет борьбы… Вместе – чтобы продлить жизнь!
Ну а самое главное, надо было сказать, кто всю жизнь отказывал ему в возможности быть тем, кем он был на самом деле, то есть гениальным поэтом. Это важно, потому что в те годы он ничего не мог делать в Советском Союзе. Он никогда не был издан, не видел себя на телевидении. Он много снимался для передач на телевидении, но никогда он это не видел. Он никогда не слышал свой голос на радио. Этот человек – любимец народа до такой степени, что не мог на улице ходить, и когда мы гуляли иногда, он с гордостью показывал мне, что из каждого окна его голос выходит… А на самом деле он был никем…»
Слушая Влади, можно с ней согласиться, но можно и спорить. Все в сравнении. Да, Высоцкого не печатали, не записывали на ТВ; записав, не показывали. Мелко пакостили, как умела делать советская бюрократия. Если сравнивать Высоцкого с деятелями «шоу-бизнеса» нынешней России, он многое недополучил. Все так. Однако если поставить его рядом с деятелями культуры его же времени, то удивишься, насколько завидная ему выпала доля. Огромная прижизненная слава, деньги, опека друзей, покровительство и блат в государственных учреждениях, проторенная дорога за границу…
В повествовании Влади много противоречивого вообще и противоречий с самой собой. Это родители Высоцкого, рассказывая о его детстве, говорили, что он рос спокойным, добрым мальчиком. Что иного они могли рассказать, даже если бы это было не совсем так? Единственное, что у них осталось, – это память о сыне. Они живут ею, она дорога им. «Я ни у кого ничего не отнимаю, – говорит по этому поводу Влади. – Все это так. Но меня очень оскорбили. Как они ответили на мою любовь к их сыну? Поэтому я и написала эту книгу. Может быть, я обидела, даже оскорбила пять человек в своей книге, но я помогла жить многим людям, которые нашли в ней надежду».
Еще до публикации перевода Ю. Абдуловой родители Высоцкого познакомились с переводом, выполненным Н. Кулаковой. Отец и мать были возмущены…
Н. М. Высоцкая: «…она же не понимает, что это другая страна, что здесь живут Володины дети и внуки, и всю эту грязь переведут на все языки мира».
С. В. Высоцкий: «Она же продукт капиталистического общества. Она не понимает, что у нас это не принято. Ей сенсация нужна! Если это и было, то не в таких количествах, как она пишет».
А вот Леонид Филатов считает, что именно в силу того, что писательница – «продукт капиталистического общества», она имеет право на написание такой книжки: «Марина Влади – женщина, которую Высоцкий любил. Она имеет право на свой взгляд и может выносить на публику даже интимные вещи, поскольку Марина – человек западный, у нее такое мышление. Как бы Володя отнесся к этой книге, мы тоже не знаем. «Прерванный полет» имеет право быть: кто хочет – пусть читает, кто не хочет – нет».
И все же… Главный мотив написания книги был другим: «Я оставила Володиной маме, Нине Максимовне, нашу квартиру на Красной Пресне. Мне говорили, что никогда не забудут меня, будут любить. Но прошло совсем немного времени, как я оказалась для всей этой семьи просто иностранкой. А Володи нет, чтобы защитить меня… В Париже я храню Володины письма. И если меня будут атаковывать, начну их публиковать. Буду бороться до конца.
По поводу памятника, установленного на могиле, между мной и Володиными родителями разразился скандал. К моему глубокому несчастью, поставили помпезный монолит, так несвойственный Володиной натуре. А на нем надпись: “От родителей и сыновей”. Для многих людей он просто кумир. Может быть, они прочтут и мою книгу, и им будет больно за некоторые моменты. Пусть! Важно, что им будет больно!»
Очевидно, что Влади удалось достичь цели – сделать больно близким Владимира, и в первую очередь его родителям. И был бы жив Высоцкий, не известно, кого бы ему пришлось защищать…
Отрывок из книги: «Отныне на твоей могиле стоит, как на троне, позолоченная и высокомерная статуя – символ социалистического реализма, то есть того, от чего тебя воротило при жизни. А так как она ниже двух метров, то ты напоминаешь гнома, горб которого состоит из лошадиных морд, с гитарой в виде ореола над головой, с невзрачным лицом».
Разногласия с родителями были не только по поводу вида памятника, но и места под памятником. В книге, обращаясь к Семену Владимировичу, она пишет: «Во время наших споров о памятнике на могиле меня поразила одна вещь. В своих разговорах вы неоднократно упоминали, что ваше место вечного успокоения будет рядом с сыном. Скотина! Я процитирую вам его собственные стихи: «Моя могила – на двоих, она не коммунальная квартира». Ваша неожиданная популярность в действительности – отблеск всенародной любви к вашему сыну, вы почувствовали наслаждение славой и почестями, оказываемыми его памяти. После возведения на могиле того абсурдного монумента вы подготовили на памятнике место, где хотите, чтобы было выгравировано ваше имя».
И в то же время… А. Макаров: «У меня в архиве хранится один документ: “В случае моей смерти прошу похоронить меня рядом с моим мужем Владимиром Семеновичем Высоцким. Марина де Полякофф”».
Это было нотариально заверенное завещание. Она понимала цену легенды. Но родители опередили – оформили захоронение на себя, и Моссовет в просьбе Влади отказал. В 2003 году рядом с сыном похоронили его мать – Нину Максимовну. Урна с прахом отца в 1997 году захоронена на Ваганьковском кладбище в могиле Е. С. Высоцкой-Лихалатовой.
Из «Прерванного полета» о взаимоотношениях с отцом мужа: «Я терпеливо выносила объятия старого пьянчужки».
Из интервью («Книжное обозрение», 3 марта 1989 г.):
«– В книге вы негативно пишете о его отце. Сейчас он неважно себя чувствует. Как в этой ситуации вы относитесь к проблеме милосердия? – спросили Влади в одном из интервью.
– Не буду вступать в спор с вами. Только отмечу, что милосердие заключается совсем в другом. А родным Володи, находящимся восемь лет в раздоре со мной, скажу: бороться надо не со мной, а с теми, кто греет руки и наполняет карманы на имени Высоцкого.
В моей книге нет ни одной строки, которая могла бы оскорбить память Владимира Высоцкого. Писала о том, что сама знаю и что было в наших откровенных беседах. Старалась, чтобы у человека, закрывшего книгу после ее чтения, осталось ощущение любви к человеку, которому она посвящена».
А вот это если не оскорбление, то какое-то мелкое склочничество, которое вряд ли понравилось бы В. Высоцкому: «Мне было достаточно при возвращении в Москву видеть подобострастие твоих родителей, которые вытаскивали изо всех закоулков вырезки из журнала, где я была снята рядом с Леонидом Брежневым, мне сразу все стало ясно».
Что означает «все ясно», комментариев не дала. А для читателей ясно, что это была еще одна попытка уколоть «обидчиков».
Зато при адаптации – сплошная пастораль: «Чтобы понять настоящую цену этой фотографии, мне было достаточно увидеть по возвращении в Москву неуемную гордость, внезапно охватившую твоих родителей, которые демонстрировали вырезку из газеты кому только возможно».
Для французов – «подобострастие», для русскоязычных – «гордость». Два слова, переворачивающие смысл абзаца…
У Вадима Туманова, который много лет знал о взаимоотношениях между сыном и родителями, осталось совсем другое впечатление: «…я позволил себе не согласиться с Мариной, когда прочитал русский перевод ее книги. Там много верных и тонких наблюдений, но Марина, по-моему, обнаружила совершенное непонимание взаимоотношений Володи с отцом и матерью. Ей представлялось, будто между родителями и сыном было полное отчуждение. Это не имеет ничего общего с тем, что наблюдал я. Как в любой семье, среди родных людей всякое бывает. Но я видел, что делалось с Володей, когда отец лежал в больнице. Как он носился по городу, доставая лекарства, как заботлив был с отцом в больнице. Бесконечное число раз я слышал, как он говорил по телефону с мамой. Даже когда страшно торопился куда-нибудь, всегда находил время позвонить и всегда “Мама… Мамочка…”».
Из интервью П. Солдатенкова с Людмилой Абрамовой.
П.С.: «Какое у вас впечатление о книге Влади?»
Л.А.: «Это не документальная книга, не хронология… Это художественное произведение. Ее надо судить не с точки зрения научного обзора, а с точки зрения образа. Мне кажется, образ любви, семейной жизни… Мне кажется, что эта книга имеет художественную ценность. Другое дело, что мне, конечно, неприятно, когда кто бы то ни был из близких Володе друзей, родных, членов семьи друг к другу имеют недобрые чувства. Просто хотя бы по одному тому, что Владимир Семенович всех этих людей знал чрезвычайно хорошо – родителей, своих жен, своих детей, своих друзей, и я могу поклясться, что Володя недобрых чувств к людям не имел.
Я не знаю, каждый ли человек способен простить и забыть не чужое зло, а прежде всего свое… Ну, по крайней мере, молчать об этом… Мы обязаны. Хотя я и очень хорошо понимаю, что Марина выходила замуж за Володю, а не за его родителей, не за его друзей. Это очень естественно, что у нее могут возникать отрицательные эмоции. Мне кажется, они должны пройти…
Никакие, даже самые трагические, самые ужасные биографические подробности для судьбы Высоцкого не имеют значения. Нет таких подробностей, которые снизили бы значение Высоцкого в русской литературе».
Аркадий Высоцкий: «Многое из того, что написано Влади, – необъективно, жестоко по отношению к ныне живущим людям. Вообще, на мой взгляд, выступать с подобными оценками и трактовками, описывать личную жизнь известного человека довольно некрасиво, нескромно».
Никита Высоцкий: «Меня книга Марины возмутила. Я не знаю, как это назвать – ошибкой или преступлением. В Марининой книге очень много несправедливых оценок. Отдавая должное Марине как женщине, которую любил мой отец, я считаю эту книгу скверной. Если бы отец это прочел, он был бы в бешенстве. Сейчас наша семья не поддерживает с ней никаких отношений. И для музея эта женщина ничего не сделала…
Я не судья Марине. Это был восемьдесят девятый год, когда отца официально разрешили. Маринина книга была первой. У нее был шанс пройти посередине. Если бы она прошла по этой грани, огромного количества грязи, сплетен, откровенной неправды об отце удалось бы избежать. В этой книге много информации, которую Марина узнала из рассказов. Там много вещей, которые были, но не так и не тогда. Я думаю, это произошло и потому, что Марина писала для западного читателя, у нее была задача – открыть Высоцкого Западу. И эту задачу книга выполнила. А здесь она открыла шлюзы для желтой информации».
Время лечит, и через два десятка лет сыновья Высоцкого изменят свое мнение.
А. Высоцкий: «Я с Мариной не ссорился. Конфликт с Мариной произошел не у меня и даже не у Никиты, хотя он выступил «оратором» этого конфликта. Конфликт с Мариной произошел у покойного Семена Владимировича Высоцкого, у дедушки, у отца моего отца. Конфликт на почве каких-то непониманий, столкновения амбиций и, я не знаю, чего там еще. Мы были в этой ситуации заложники, нам было в это время по двадцать лет, мы были сопляки… Но я ни с кем не ссорился. Я никогда ни одного плохого слова Марине не сказал. Я ее очень уважаю. Я читал ее книгу, знаю хорошо ее биографию. Я восхищаюсь тем, как она подняла всю свою семью, своих стариков и всех своих сестер тащила, родила троих детей… Ей очень тяжело в жизни пришлось. Она достойна уважения. Мой отец с дурной женщиной не прожил бы столько лет. Абсолютно точно. Я бы на его месте тоже б не отказался…»
Н. Высоцкий: «В то время когда в Союзе вышла книга Влади, мы просто не привыкли к литературе такого рода. Сегодня для меня было бы все равно, хоть напиши она, что я гомик, а мой брат – уголовник с тридцатилетним стажем. Но в то время, когда печатное слово воспринималось как абсолютная истина, сразу же пошли наезды на родных и близких людей. Представьте, деду пишут: «Ты, старая сволочь, загубил сына…» Да, дед был очень тяжелым, взрывным, темпераментным человеком. Безусловно, между ним и отцом могли быть и ссоры, и оскорбления… Я думаю, она и сама в конечном счете поняла, что там масса ляпов, многое взято с чужих несправедливых слов».
М. Зимна: «Друзья поэта в своих воспоминаниях многократно говорят, что утверждения Марины Влади, содержащиеся в книге «Владимир, или Прерванный полет», подлежат сомнению».
Во всех воспоминаниях о В. Высоцком подчеркивалось его трепетное отношение к друзьям.
Александр Митта: «У него был отдельный от всех его творческих талантов ярко выраженный талант дружбы. Он был редким, фантастически талантливым другом». По этому же поводу Ст. Говорухин: «Какое необыкновенное счастье было – дружить с ним. Уметь дружить – тоже талант. Высоцкий, от природы наделенный многими талантами, обладал еще и этим – умением дружить».
Влади решила сказать «правду»: относился Высоцкий к своим друзьям, как к лакеям, а они это как-то проглядели: «За двенадцать лет совместной жизни я узнала таких семь друзей. Трое из них назывались Валерами. Это не ошибка. По-русски это мужское имя. Никогда в вашей дружбе не проскользнули ни малейшие признаки гомосексуализма. (Ну, слава те господи, хоть один порок у Высоцкого отсутствует, а то бы он мог бы запросто позировать Иерониму Босху!) Другие друзья: один из них Иван – артист из твоего театра, очень талантливый, но очень опустившийся; другой – Володарский – друг детства и попоек, последним поступком которого было предательство; был еще Дима, который, благодаря своим знаниям в электронике, в течение многих лет был твоим инженером по звукозаписи, да, к слову сказать, в этом мире, где каждый старается извлечь выгоду, он был не бескорыстным, так как первым делал записи и затем размножал и торговал ими. Все это были скорее лакеи, которых ты в любой день без тени сожаления исключал из своей жизни».
Каждое слово этой тирады можно опровергнуть. Но для тех, кто хоть мало-мальски знаком с биографией Высоцкого, ясно без сомнений и опровержений…
Влади, очевидно, и не заметила, как походя оскорбила не только перечисленных ею настоящих друзей Высоцкого, а и его самого, его отношение к этим людям и его понимание дружбы.
А вот еще об одном друге – главном и «единственном»: «Единственным другом навсегда был… Когда ты меня познакомил с этим человеком, я сразу поняла, что он издалека. Он был осужден по нелепому обвинению на десятки лет, но получил амнистию после 20-го съезда партии, проведя в лагерях заключения 16 лет. Его приговорили к 170 годам, что было написано в официальных бумагах. Человек провел 18 ужасных лет по анонимному доносу, в котором он обвинялся в том, что читал стихи крамольного поэта, и этого ценителя русской поэзии осудили на адские муки. Ему, бедняге, удалось выжить».
Это Влади о Вадиме Туманове, который может опровергнуть все приведенные цифры и даты. Наверное, чтобы относиться с пониманием к чужим отсидкам и срокам, нужно самому хотя бы коротко поесть баланды и посидеть на параше…
Очевидно, для людей, знавших Высоцкого только по песням или киноролям, откровения Влади казались правдой. Людей же, близко знавших его многие годы, это оскорбляло, не говоря уже о чувствах родителей.
Из интервью с В. Тумановым.
– Вас, наверное, многое коробило в этих воспоминаниях?
– Да почти все! Даже с Мариной отношения стали не такими, какими были раньше.
В телефонном разговоре с Ниной Максимовной Туманов пытается ее успокоить: «Я постараюсь через какой-то промежуток времени высказать свое суждение. Мы ведь дружили с Володей, и я знаю о нем в тысячу раз больше, чем она. Завтра я выскажу ей, что я думаю… Без того, что вы мне говорили. Я считаю, что много в книге неправильно… очень много».
К 1987 году все в стране уже знали, почему умер Высоцкий в 42 года; знали, и сколь напряженной была его жизнь… Знали и о его болезни, которая в России сродни эпидемии. И настоящие друзья знали, что «в длительные периоды его абсолютной трезвости любые внешние поводы, любые уговоры его «друзей» и поклонников выпить оставляли его холодным и непоколебимым. Причиной срывов всегда были глубоко внутренние мотивы…» Знали и то, что его пьянство не было тоскливым алкоголизмом неудачника, а отчаянным самосжиганием человека, распираемого изнутри избытком творческой энергии.
Это знание было бедой и болью, а не поводом для зубоскальства и разглашения тиражом более 5 миллионов экземпляров. Не принято говорить о покойном плохо в этой стране. И поэтому написанное в книге не было чем-то сенсационно новым.
Влади в одном из интервью сказала: «Но я, конечно, также написала, как мы боролись против алкоголизма. Это все знают. И я не понимаю, почему про это не говорят».
Почему не говорят? Вот что сказал по этому поводу И. Дыховичный, в квартире которого некоторое время жили Влади и Высоцкий: «Марина держалась подальше от России во время его запоев… Стоило Володе сорваться, и Марина немедленно улетала в Париж, а уж оттуда звонила мне, расспрашивала, как идет выздоровление, указания давала. Вот когда он начинал выходить из кризиса, она возвращалась, встречала его, привозила домой…»
Может, И. Дыховичный невнимательно читал «Прерванный полет»: «…я была вынуждена часто приезжать, зная о твоем катастрофическом положении, почти всегда прерывая наполовину съемки фильма, турне, или же тогда, когда я должна была заниматься делами своих детей».
Из интервью Т. Рассказовой с И. Дыховичным.
Т.Р.: «Марина пишет, что уже с самого начала их знакомства он временами впадал в известное состояние. Это правда?»
И.Д.: «Ничего подобного, он тогда вообще не пил».
Т.Р.: «Но зачем ей рассказывать о том, чего не было?»
И.Д.: «Наверное, чем больше клюквы, тем большие деньги можно сделать на книжке. Да бог с ней, с Мариной. Она в Париже передо мной извинялась за отдельные литературные пассажи».
«Борьба с алкоголизмом» была своеобразной. Друг Высоцкого режиссер Г. Юнгвальд-Хилькевич рассказывает о подруге Высоцкого Татьяне Иваненко, сравнивая ее с Мариной Влади: «Марина… сама выпивала. Настаивала, чтобы он не пил, убеждала его, но в доме все время была водка… Однажды в Одессе Володя запил. Иваненко прилетала, ухаживала, убирала за ним, приводила в человеческое состояние и – ни одного бранного слова. Влади, когда Володя запивал, уходила на тусовку, оставляла его с приятелями. Ей было неприятно видеть мужа в ужасном состоянии».
После первого общения в компании с Влади и Высоцким Олег Даль сделал вывод: «Марина не любит, когда пьет Володя, но сама – выпить не дура».
«Прерванный полет»: «…я открыла для себя, что мне нравится теплота, создаваемая напитком, эйфория, развязывающая язык, впечатление свободы, которую открывает алкоголь».
На эту же тему И. Дыховичный: «Кстати – она очень хорошо пила, удар спиртовой держала лучше многих мужиков. И вообще, очень она такой персонаж… Как вам сказать… Она не птичка».
Г. Юнгвальд-Хилькевич: «…Да, формально это он стал инициатором разрыва с Влади, но она просто не понимала, как себя надо с ним вести. Ну, допустим, он в завязке, старается ничего не пить, а холодильник полон алкоголя. Это для Марины, которая все время пила по чуть-чуть. Конечно, он обижался на нее – ведь рано или поздно он подходил к этому холодильнику, выпивал рюмку и на несколько недель выпадал из жизни. Или, например, он после запоя лежит дома пластом, жутко болеет. А Марина вечером оставляет его одного и едет на вечеринку в ПЕН-клуб».
В марте 1971 года Влади заставила Высоцкого вшить в тело «экпераль»…
М. Влади: «Периоды затишья длятся от полутора лет в первый раз – до нескольких недель после последнего вшивания. Ты больше в это не веришь, хуже того, ты начал сам себя обманывать… Иногда ты не выдерживаешь и, не раздумывая, выковыриваешь капсулу ножом…»
Бывало и по-другому… Вспоминает Нина Ургант: «Я могу сказать, что он очень боролся со своей болезнью. Очень. Как-то он приезжает, а у меня воспаление легких и пришла наша медсестра Зиночка делать мне банки. И вдруг Володя подходит ко мне и шепчет на ухо: «Нина, может сестра сделать мне маленькую операцию?» Я удивилась: «Володя, какую?» Он говорит: «Понимаешь, у меня зашита ампула против… выпивки, и она очень воспалилась». Он опустил свои брюки, и, как раз где шов, у него такая огромная гематома. Зина подошла, посмотрела – говорит, что ампулу нужно вытащить, потому что начнется заражение. Она сделала все, обработала ранку, зашила, все было нормально.
А в это время – не знаю, с какой оказией, – в доме была Марина Влади. Там пришли какие-то еще люди… и вдруг Марина говорит: «Володя, ну тебе же вытащили ампулу, давай выпей шампанское». То есть, я была потрясена, понимаете… она написала книгу, но я не читала, не хочу этого читать, потому что у меня совсем… может быть, я не права… но я была тогда возмущена ее поступком. Человек так борется со своим недугом, а она его сама толкала на выпивку».
А. Пороховщиков: «А то, что часто говорят, что он выпивал, я вообще опускаю. Я даже не люблю про это слушать. Копаться в этом не нужно. Значит, так угодно было Богу… Лучше бы другие пили и писали, как он…»
Очевидно, при адаптации французского варианта для советского читателя Влади приходилось себя сильно сдерживать в «правдивых показаниях», чтобы не истребить полностью «ощущение любви» россиян к Высоцкому. В варианте для французов – «VLADIMIR ou le vol arr?te?» – читаем: «Я выливала любую жидкость, содержащую спирт или духи, ты всеми силами старался к ним добраться и проглотить», «…однажды ты сам нанес рану ножом в живот, затронув печень», «…ты увидел мою туалетную воду в несессере, которую я забыла вылить, ты меня вытолкнул в коридор, закрылся в ванной комнате и выпил весь флакон».
При адаптации густота красок разбавлена, а ассортимент напитков выглядит намного благороднее: «Я вылила всю выпивку, но если, к несчастью, где-нибудь в доме остается на донышке немного спиртного, я бегу наперегонки с тобой, чтобы вылить и это, прежде чем ты успеешь глотнуть», «ссадины и синяки, ножевые раны», «…ты вышвырнул меня в коридор и заперся в ванной, чтобы допить бутылку».
Она знала, что книгу будут читать тысячи людей, среди которых будут те, кто был близок к Высоцкому и знал действительное положение вещей. А самое главное, герой фантазий был мертв и не мог опровергнуть художественно раскрашенные вымыслы.
Н. Губенко: «Высоцкий много пил, но потом ушел из алкоголя на наркотики, к которым его приобщили Марина Владимировна и ее старший сын. Так что когда после смерти Володи Марина стала говорить, что она была его ангелом-хранителем, это не совсем так. Конечно, ничего об этом нет в ее книге, которую она написала в память о Володе. Но все окружение Высоцкого про роль Марины знает…»
Известный целитель Ильдар Ханов знал Высоцкого еще со студенческих лет. Он рассказывает: «…трагедию его жизни я и в самом деле видел уже тогда. Зло пришло от Марины Влади. И самое ужасное – я никак не мог это предотвратить…»
Рассказывает врач-психиатр 3-го мужского (санаторного) отделения 8-й психиатрической больницы имени Соловьева Алла Вениаминовна Машенджинова, которая на протяжении многих лет была лечащим врачом Высоцкого: «Третий – и последний – раз Высоцкий поступил в больницу в тяжелом состоянии в 1971 году. Во время лечения Володи в выходной день мне позвонили и сказали, что приехала Марина с одеждой и хочет забрать Высоцкого. Конечно, забрать Володю мы ей не дали, ему еще надо было лечиться. При Марине Влади ремиссии у Высоцкого стали значительно короче».
М. Влади: «Гораздо позже я поняла: из-за всего этого – отца, матери, обстановки и уже тогда изгнания – ты начал с тринадцати лет напиваться».
А. Свидерский, друг детства Высоцкого: «Я эту книгу бегло пролистал, узнал в ней очередную гнусность. До десятого класса никто из нашей компании в рот водки не брал. На праздники, может, и приносили бутылку сухого вина или хорошего массандровского портвейна. Но как вообще Володя мог «в тринадцать лет напиться», если рос под присмотром Евгении Степановны и Лидочки Сарновой? А если бы о чем-то подобном услышал Семен Владимирович, он бы с Володи шкуру спустил. У Семена Владимировича – я его уважаю, конечно, как фронтовика и человека – лицо интеллигентное, но уж характер!.. Попробовал бы Володя разок напиться даже в 17 лет!»
Иза Высоцкая: «Несмотря на творческую неустроенность и катастрофическое безденежье, Володя никогда не прикладывался к бутылке. Выпивал только по праздникам, в душевной компании. Проблемы с алкоголем, а потом и наркотиками у него начались уже после нашего развода».
Однажды случай свел в одну компанию М. Влади и Т. Иваненко. Фрагмент из книги М. Влади: «…на ужине у артистов театра мы встретились с твоей бывшей подружкой, и она попыталась потихоньку налить тебе водки. Ты очень зло ответил ей. Я удивилась твоей резкости, ты объяснил: “Она знает, мне нельзя пить. Это самый мерзкий способ попытаться вернуть меня”».
На этой же вечеринке присутствовал В. Золотухин: «Володя попел. Стал подливать себе в сок водку. Марина стала останавливать его, он успокоил ее: “Ничего-ничего… немножко можно…”»
Опровергает ситуацию, описанную Влади, и ее парижская подруга Мишель Кан: «Но Таня сама без конца провоцировала Володю на разрыв: однажды явилась неприглашенной в гости к Максу Леону и начала скандалить. П-ф-ф! Кошмар! Правда, Марина потом утверждала, будто Таня тайком подливала Володе водку, чтобы он с ней был, но я в это не верю. Даже в порыве ревности Таня боролась, чтобы Володя не пил».
Естественно, что книга не оставила равнодушными читателей. В печати появилось много отзывов от людей и близко знавших Высоцкого, и ни разу с ним не встречавшихся.
Журналист В. Цветкова («Аргументы и факты», № 47, 1988): «У нас в стране, как утверждает Влади, существует «братство в выпивке», что «терпимость к этому злу повсеместна»… Неправдоподобна и цифра, которая определяет норму потребления ее мужем алкоголя: «Шесть бутылок водки в день вычеркивают тебя из жизни». В это десятилетие (с 1970 по 1980 год) Высоцкий отнюдь не был «вычеркнут из жизни». Напротив, это был период его наивысшего творческого подъема и как поэта, и как актера.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.