«МАЯКОВСКИЙ ВО ВЕСЬ РОСТ»

«МАЯКОВСКИЙ ВО ВЕСЬ РОСТ»

Это было в двадцать седьмом, в Москве, у Политехнического музея, у того самого здания, где не раз проходили боевые литературные «премьеры» Маяковского и накалялся зал во время жарких и шумных диспутов. Звонкий мальчишеский голос выкрикивал: «М-а-я-к-о-в-с-к-и-й в-о в-е-с-ь р-о-ст!!» Я позвал парнишку: «Что продаешь?»

— Интересную книжку про Маяковского, купите, полтинник!

— Ну что ж, держи рубль, давай две сразу!

Тощая брошюра. Имя автора и название — на зловеще черном фоне обложки. Возможно, так придумал или во всяком случае одобрил сам автор — Георгий Шенгели.

На улице я не стал читать, а лишь воображал себе содержание книжки, как анализ творчества поэта, будучи уверен в том, что данный автор не преминет воспользоваться случаем и для резких нападок.

Однако то, что я прочитал дома, лишь доказало скудость моего воображения. Даже я, знавший, что Шенгели обижен на Маяковского за критику его книжки «Как писать статьи, стихи и рассказы», ? не мог представить себе, что этот самый Шенгели отважится вылить столько грязи, откровенной брани, нагородить столько вымысла. Конечно, это была месть, и только месть. Он преследовал единственную цель опорочить, низвергнуть поэта: во всем чувствовалась предвзятость. Признанный переводчик, теоретик литературы, эрудированный критик — и злостный пасквилянт? Это казалось несовместимым.

На своих выступлениях Маяковский критиковал Шенгели главным образом за то, что тот в своей книжке брался в несколько уроков научить писать стихи, следуя чуть ли не точным и определенным правилам. Естественно, что Маяковский возмущался. Он говорил, что этой премудрости вообще невозможно научить, если речь идет, конечно, о настоящей поэзии, о хороших и добросовестных стихах. В слово «добросовестный» Маяковский вкладывал большой смысл. Даже Пушкина он называл «добросовестнейшим» поэтом своей эпохи.

«Помимо необходимых способностей надо работать до предела, до кульминации, — говорил Маяковский, — надо работать над стихотворением до тех пор, пока не почувствуешь, что больше ничего не сможешь сделать».

Сам Маяковский работал над некоторыми стихотворениями неделями, месяцами. В других случаях творческий процесс сводился к одному дню, а то и к считанным часам: «Рассказ литейщика Ивана Козырева», «Лучший стих».

Поэт, верный своему принципу бороться стихами, опубликовал в журнале «Молодая гвардия» стихотворение с длинным и оригинальным заглавием:

«Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели»:

Я тру ежедневно взморщенный лоб в раздумье о нашей касте, и я не знаю: поэт — поп, поп или мастер.

…

Скрывает ученейший их богослов в туман вдохновения радугу слов, как чаши скрывают церковные. А я раскрываю мое ремесло как радость, мастером кованную. И я, вскипя с позора с того, ругнулся и плюнул, уйдя. Но ругань моя — не озорство, а долг, товарищ судья.

Впервые, пожалуй, я услышал это стихотворение в Харькове, когда Маяковский выступал там совместно с Асеевым, незадолго до появления в печати (март 1927 года).

В апреле 1926 года на диспуте о книге Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы» в клубе рабкоров «Правды» Маяковский сказал: «Выпуск этой книги Шенгели так же странен, как если бы ЦК швейников издал бы трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка. Зачем нужна такая затхлая книга? Она является, по моему мнению, сюсюканьем интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки! Приходите ко мне, я вам дам эту селедку въявь, но только перестаньте морочить людям голову своими наставлениями о том, как писать стихи. Их надо делать всей своей жизнью, а не чесать языки о ямбы и хореи…»

В статье «Как делать стихи» Маяковский писал:

«Еще раз решительно оговариваюсь: я не даю никаких правил для того, чтобы человек стал поэтом, чтобы он писал стихи. Таких правил вообще нет. Поэтом называется человек, который и создает эти самые правила».

В этом же году Шенгели выступил в Москве (возможно, и не раз, и не только в Москве) с докладом, в котором он шельмовал и громил поэта. Выступление это, по существу, явилось преддверием к его книжке «Маяковский во весь рост».

Такова предыстория вышеприведенного стихотворения. И вот появляется книжка Шенгели, выпущенная на его собственные средства, под маркой издательства Всероссийского Союза поэтов, да к тому же напечатанная не в столице, а в подмосковной типографии Промторга.

Опережая события, Шенгели оправдывался — мол, кое-кто заявит, что моя оценка Маяковского вызвана его нападками на мои работы. Это не так: «За тринадцать лет литературной деятельности, — сказано в книжонке Шенгели, — мне приходилось видеть самые различные отзывы о моих книгах и статьях, — в том числе и безграмотные и некорректные; между тем, я лишь раз выступил с ответом на вполне достойную статью В. Я. Брюсова о моих переводах Верхарна…»

Не поймешь, чего тут больше: лицемерия или трусости?

Чтобы понять смысл книги, ее цель, авторский стиль, совсем не обязательно затруднять себя чтением всей книги, достаточно познакомиться с ее началом и концом, с ее характерными «шедеврами».

А теперь об апофеозе этого «труда».

Разбирая стихотворение «Юбилейное» (названное им по-своему: «Пушкину». — П. Л.), Шенгели говорит:

«Если и такое оформление дается Маяковскому с большим трудом (о чем он сам заявляет), то у нас лишний повод утверждать, что мастерства у Маяковского нет. Ведь крайне характерно то обстоятельство, что пародии на стихи Маяковского очень легко даются пародистам. Это свидетельствует о поверхностности и о дряблости его стиля».

Но это, конечно, чушь. Пародии имеются на многих писателей, в том числе и на Пушкина.

Заключительный абзац брошюрки являет собой пример типичного желчеизлияния:

«Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, ипохондричный, неврастенический, слабый мастер, — он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха отвернется от него».

Все это печаталось в самый урожайный год поэта, в год создания «Хорошо!» и других замечательных произведений. Вот уж подлинно «напророчил».

И как бы перекликаясь с Шенгели, в одной из ростовских газет автор рецензии на «Хорошо!» называет поэму недолговечной, картонной аркой, которая скоро отсыреет, встретит равнодушный взор прохожего.

Я склонен предполагать, что первый автор писал не то, что думал на самом деле, второй же, скорей всего, просто не разобрался в непревзойденной поэме. (К сожалению, среди писателей и критиков той поры — он не единственный.) Но форма этой рецензии и тогда не могла не вызвать уважения к автору, Ю. Юзовскому, очень талантливому журналисту, впоследствии — одному из крупных литературоведов и искусствоведов.

Отвечая на одну из очередных записок по поводу Шенгели («За что вас кроет Шенгели? Что у вас произошло?»), Маяковский подчеркнул, что тот, кто писал записку, не читал злобной книжки Шенгели, появившейся в ответ на его критику книги, в которой Шенгели пытается научить писать стихи:

? «Профессор» находит, что я исписался. Я себя утешаю тем, что прежде, значит, у меня что-то получалось. Ну, скажем, до революции. Вместе с тем он называет меня плохим футуристом. Тем самым он утверждает за кем-то право называться хорошим футуристом. И тут же заявляет, что футуризм вообще явление антикультурное и реакционное. Явная неувязка. Другое дело, я уже не раз говорил о том, что футуризм себя изжил и не имеет сейчас никакого практического значения. Это был просто переходный этап.

Здесь уместно вспомнить, как Маяковский, выступая в Нью-Йорке в 1925 году, сказал: «Футуризм и советское строительство не могут идти рядом. Отныне я против футуризма. Отныне я буду бороться с ним».

Борьба с Шенгели была тяжелой, но не бесполезной. В этой полемике Маяковский отстаивал и развивал новаторские принципы поэзии.