12

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

12

Саймон, Сандип и два шерпа вышли на штурм вершины следующей ночью, в 2-30. Шум их сборов разбудил меня, но у меня не было сил высунуться из палатки и пожелать им удачи. Они поднялись по скалам «жёлтого пояса» медленнее, чем мы накануне, и вышли на гребень через час после восхода. Там на усиливающемся ветру они нехотя признали своё поражение. Всем стало очевидно, что на вершину им не взойти.

Роджер и Тор тоже не осуществили свою мечту взойти на Эверест. Роджер повернул обратно немного выше лагеря 5, и хотя он чувствовал, что может дойти до лагеря 6, был абсолютно уверен, что не сможет подняться выше. Тор, который пережил не лучший свой день, поднимаясь на седло 17 мая, на следующий день повернул вниз с полпути на северный гребень.

Мы с Алом вышли из лагеря 6 ранним утром 20 мая и через десять часов спустились в передовой базовый лагерь. Когда мы проходили мимо палатки Рейнхарда, я поймал себя на мысли, что совершенно забыл об австрийце, который теперь лежал мертвым внутри. Я поспешил мимо, если поспешил подходящее слово, чтобы описать моё ковыляние, преодолевая огромное искушение заглянуть в палатку.

На следующий день по радиосвязи обезумевшая от горя жена Рейнхарда просила Саймона и Сандипа похоронить её мужа получше, насколько это возможно. Изможденные после своего неудачного штурма, они не смогли выкопать ни малейшего углубления в твердом как железо мерзлом грунте. Самое лучшее, что смогли они сделать с помощью Анг Чалдима, завернуть тело Рейнхарда в палатку, как в саван, и установить сверху несколько камней и пустых кислородных баллонов. На похороны ушло несколько часов. Саймон сделал простой крест из пары стоек от палатки, которые валялись поблизости и три альпиниста встали на ветру с опущенными головами вокруг могилы.

Саймон произнес краткую молитву за Рейнхарда, чем вызвал у всех слёзы. Затем с руками и ногами, уже прихваченными морозом, они начали спуск к седлу, до которого добрались к вечеру 21 мая. На следующий день они благополучно спустились в передовой базовый лагерь. Саймон остался в ПБЛ присмотреть за уборкой территории, в то время как остальные спустились в базовый лагерь и приступили к сборам. К 24 мая шерпы собрали все палатки и мусор из лагерей 4 и 5, и караван яков понес снаряжение вниз к леднику Ронгбук.

Через три дня мы пересели в караван джинов, следующих в Непал, и поехали вниз по пыльной дороге мимо Ронгбукского монастыря, каждый погруженный в свои собственные думы. На перевале Панг Ла машины остановились, и мы вышли из них, чтобы в последний раз взглянуть на Эверест. Флаг развевался точно так же, как и тогда, когда мы смотрели с этого же места на пути в базовый лагерь. Стоя в стороне, я поймал себя на том, что подбираю слова, которые хотел бы сказать горе, которую, я был совершенно уверен в этом, никогда больше не увижу.

В конце концов, я прошептал: «Спасибо» и это было все, что пришло мне в голову, прежде чем мы сели в «Тойоты» и покатили по холмистому Тибетскому нагорью.

***

Катманду шокировал после месяцев, проведенных в Тибете. Беспорядочное движение машин и людей на узких улочках Тамеля казалось до невозможности разноцветным и бурлящим по сравнению с одноцветной грубой горной природой, которая была для нас домом.

Страстно желая жирного и протеина, я немедленно начал восстанавливать одиннадцать потерянных килограмм. Я съел несколько жареных завтраков, блинов со сметаной, шоколадных пирожных, банановых печений, фруктов, мороженого и огромный стейк с жареной картошкой. Этой ночью я страдал от обжорства, Кису было ещё хуже, обжорство уложило его в кровать на три дня с гастритом, что было весьма некстати, учитывая его свадьбу, которая должна была состояться через неделю.

Впервые мы увидели, как много пресса уделяет внимания трагедии на Эвересте. Находясь в изоляции, мы не видели ни газет, ни журналов, освещающих событие. В книжных магазинах Катманду мы узнали, какой силы был шторм, и какую беду он наделал. Передовицы «Times» и «Newsweek» были посвящены трагедии, кроме того, друзья и родственники присылали нам по факсу другие статьи из Великобритании.

Репортажи сильно отличались качеством расследования, которые в них проводились, а также освещением отдельных аспектов событий, происходящих как с северной стороны, так и с южной. Кроме того, они не всегда совпадали с нашим собственным мнением или с тем, что мы видели на горе.

Трагедия индийских альпинистов и нежелание японской команды попытаться их снасти — один из примеров.

Хорошо известна версия, по которой самое нижнее тело индийского альпиниста было найдено всего в ста метрах над верхним лагерем. Эта информация также была использована Ричардом Купером в статье «Альпинисты оставлены умирать», опубликованной в «Financial Times», которая на следующий день после урагана передавалась от альпиниста к альпинисту в верхнем лагере на северной стороне. Сам факт использования Купером этой информации не бросает тень на него, по большому счету, он писал из хороших побуждений, используя сведения, которые ему удалось получить.

Упомянутые «100 метров» делают поступок японцев ещё более бессердечным. Если индийский альпинист находился в 100 метрах от спасения, тогда отказ японцев от попытки спасти его 11 мая совершенно неоправдан.

Видя своими глазами место, где находился труп нижнего индийца, могу утверждать, что цифра 100 метров не соответствуют действительности. Ал, шерпы и я обнаружили альпиниста на гребне, по крайней мере, на 300 вертикальных метров выше лагеря 6, и, возможно, в 500 метрах реального хода. От лагеря 6 до места, где находилось тело индийца, мы шли четыре с половиной часа.

Но даже эти цифры не раскрывают реальную картину. Чтобы спустить человека, наполовину лишенного сознания, в лагерь 6, спасателям пришлось бы преодолеть «желтый пояс» — массивный слой разрушенных скал, который мы проходили ночью.

Рельеф исключительно крутой, с отдельными маленькими скалами, которые даже альпинист в хорошей форме должен идти с предельной осторожностью. Здесь, в разрушенных скалах, мало, если есть вообще, мест для организации безопасной страховки. Снежные кулуары, естественные трещины, которые используются для спуска, узки, по ним с трудом может пройти только один альпинист. Спустить же человека в коматозном состоянии здесь невозможно.

Короче, я не верю, что была реальная возможность спасти альпиниста, даже если бы были носилки (а их не было). По моему мнению, любой альпинист, встретивший индийцев в том месте и в том состоянии, в котором они были на горе, немедленно пришел бы к заключению, как это сделали японцы, что спасение невозможно.

Почему японские альпинисты не захотели облегчить индийцам последние их часы, дав им питьё или кислород — это отдельный вопрос. Вопрос, на который ответить могут только сами японцы.

Другая тема, которая интенсивно обсуждалась во всех командах и в печати — почему Роб Холл и Скотт Фишер пошли на вершину так поздно? Они оба были известны как приверженцы тактики «разворота», то сеть установки контрольного времени, при наступлении которого все участники должны были повернуть вниз независимо от того, где бы они не находились.

Каким было это время возврата, и почему обе команды пренебрегли им?

Журналист Джон Кракауэр (член команды Холла) так пишет об этом в своей книге «В разрежённом воздухе»:

«Перед выходом на восхождение ещё в базовом лагере Холл установил два возможных времени возвращения — 13–00 или 14–00. Он никогда не уточнял, какого из них мы должны придерживаться, однако, что любопытно, он много говорил о том, как важно жестко установить срок и следовать ему несмотря ни на что. Мы пребывали в неопределенности, понимая, что Холл откладывает принятие решения на день штурма после оценки погоды и других факторов, беря затем персональную ответственность за то, чтобы каждый участник повернул назад в соответствующее время».

Группа Фишера тоже не знала наперед, какое из контрольных времен поворота назад будет объявлено, хотя времена 13–00 и 14–00 были упомянуты. На самом деле в день штурма оба гида, полагаясь на свой опыт, решили, что по ходу будет видно, когда группам не следует идти дальше. Это будет зависеть от многих факторов, включая скорость движения группы, погодных условий и т. д.

К 14–00 10 мая только шесть альпинистов взошли на вершину. Так почему же остальных не повернули назад?

Возможно, единственным ответом является то, что большинство из них находилось очень близко к вершине, настолько близко, что за десять минут все восемь альпинистов достигли бы вершины. Это превышало контрольное время, но, возможно, в этот момент оно перестало действовать, так как основная группа была менее чем в пятидесяти метрах от вершины и была на виду. В этой ситуации, похоже, клиенты могли бы не подчиниться приказам гидов возвращаться. Одно дело повернуть кого-то от основания ступени Хиллари. Повернуть же альпинистов с предвершинного гребня просто немыслимо.

Упущение состояло в том, что в то время, как большинство альпинистов взошли на вершину в 14–30 или раньше, два ключевых альпиниста ещё не взошли. К тому времени, как основная масса восходителей начала спускаться, Даг Хансен, клиент Холла, и Скотт Фишер, которому очень тяжело дался подъём, продолжали борьбу за вершину. Фишер взошел в 15–40 и провел на вершине пятнадцать минут.

Почему Фишер продолжал восхождение? Он, конечно, уже бывал на вершине раньше, и все его клиенты взошли и уже спускались вниз. Но Фишер знал, что Роб Холл и Лопсанг, правая рука Фишера, и сильнейший шерпа, оба ждут его на вершине. Сознание этого, а также высокий уровень персональной мотивации побуждали его к продолжению восхождения. Повернуть назад перед самым носом своего друга-соперника было для него трудно, практически невозможно. Они оба были представителями альпинистской элиты, и трудно было представить, что Фишер захочет терять лицо, неважно по какой причине, не последовав за своими клиентами на вершину.

Для Холла присутствие Лопсанга и Фишера тоже должно было быть дополнительным стимулом, чтобы помочь взойти Хансену. Должно быть. Холл полагал, что три сильных гида смогут спустить вниз Хансена. Три сильнейших гида мира внушили себе ложное чувство безопасности. К тому времени, как взошел Хансен, измождённые Фишер и Лопсанг уже ушли.

Роб Холл ждал Хансена до 16–00 — на целых два часа дольше, чем поздний из объявленных контрольных сроков. Почему он позволил себе быть втянутым в этот явно опасный поздний сценарий?

Чтобы получить ответ, переведем часы назад на один год, на май 1995 года, на штурм вершины «Консультантами по приключениям». В той экспедиции Роб Холл повернул назад Дага Хансена с Южной вершины в 14–00. Хансен тяжело переживал крушение надежд «так близко и так далеко», вызванных этим решением, после чего при поддержке Холла решил предпринять вторую попытку в 1996 году. Хансен не был миллионером, он занимал скромную должность почтового служащего, и чтобы участвовать в экспедиции ему приходилось брать дополнительную работу. Маловероятно, что Хансен смог бы позволить себе ещё одну попытку.

Эти два человека были друзьями, и у Холла было особое обязательство перед Хансеном по поводу восхождения на вершину. Пока Холл ждал на вершине своего клиента, возможно, внутри него шла титаническая борьба с самим собой. Повернуть Хансена снова, на этот раз с ещё более близкой позиции к вершине, чем в прошлом году, была для Холла невыполнимой задачей.

В конце концов, желания Хансена взойти на вершину оказалось достаточно, чтобы Холл принял решение его ждать.

И он ждал.

Когда подошел Хансен, с ним вместе пришли тучи и ветер. Фишер и Лопсанг уже скрылись из вида. Когда разразилась буря, Холл остался один на одни со своим изможденным клиентом.

Следуя высоким принципам своей профессии, Холл остался со своим клиентом до конца.

***

К 6 июня 1996 года все участники экспедиции «Гималайские королевства» по северному гребню уже вернулись к своей «нормальной» жизни.

Саймон, руководитель экспедиции, приступил к своим обязанностям менеджера в офисе «Гималайских королевств». Он планировал вернуться к Эвересту с южной стороны, и это будет его четвертая попытка штурма.

Через несколько месяцев Барни вернулся в Гималаи с маленькой группой клиентов «Гималайских королевств» для восхождения на Чо-Ойю (8201 м), расположенной на западе от Эвереста. Как и в нашей экспедиции на Эверест, Барни не достиг вершины, вынужденный повернуть вниз с клиентом. С тех пор он совмещает работу гида с работой разведчика нефтяных месторождений в таких странах, как Пакистан и др.

Кис вернулся в Торонто за 24 часа до своей свадьбы. В этот великий день его лицо неё ещё несло на себе солнечные ожоги, полученные в экспедиции, и сам он был тонким как спагетти.

Его сын, Корнелиус Александр Хуфт, родился 19 ноября. После его рождения Кати вернулась на свою работу преподавать политологию в университете в Торонто, предоставив Кису роль домашнего мужа, по случаю, снимающего кино. Кис все ещё замышляет одиозное путешествие на лодке по каналам Британии, где он поручил построить узкую лодку по своему собственному проекту. Любитель красивых штучек Кис заказал строителям сделать в ней полы из твердого дуба.

— Это не совсем правильно, — сказал он мне безнадёжно, — тогда я убрал их и заменил на тиковые. Он посмотрел на недоверчивое выражение на моем лице и расхохотался.

Брайан возвратился в Великобританию на шестнадцать килограмм легче, чем был до отъезда, и созвал пресс-конференцию, на которой сказал корреспондентам, что он сорвал японский экспедиционный флаг с флагштока и пописал на него — одна из сочных цитат, которую добросовестные журналисты передали дословно. Пока пресса фотографировала Брайана на улице, водитель двухэтажного автобуса, отвлеченный гламурной компанией, с треском врезался в платан, закончив фотосессию на высокой ноте.

Едва восстановившегося от оцепенения экспедиции Брайана закрутила карусель его работы. Тур но продвижению его новой книги об Эвересте, участие в сезонной пантомиме «Tanbridge Wells», и вдобавок новый художественный фильм «Macbet», который он ставил.

Что касается Эвереста, какое мнение составил Брайан о нашей экспедиции?

— Я чувствую стыд за себя на Эвересте в этом году, — сказал мне Брайан. — Мне не хватило сил, но я вернусь туда в 1999 году с южной стороны и сделаю ещё попытку.

Брайана отличало то, что страсть в нём кипела постоянно.

Ал вернулся ненадолго домой, чтобы собрать свои бочки, и направился в Пакистан в успешную летнюю экспедицию на Гашербрум-1 и Гашербрум-2 в Каракоруме, доведя до восьми количество покоренных им восьмитысячников, — достижение мирового класса. Где он взял на это силы всего через несколько недель после Эвереста, выше моего понимания. У меня и у большинства участников нашей экспедиции прошли месяцы до полного восстановления.

После Пакистана Ал вернулся в Ньюкасл и возобновил работу по продвижению снаряжения компании «Бергхаус», устраивая выставки и выступая с лекциями, а также нанося последние штрихи на генеральный план, который, если сработает, выведет его в мировую суперэлиту альпинистов-высотников. Подзаголовком «Вызов 8000» Ал поставил своей целью взойти на оставшиеся шесть из четырнадцати вершин, высота которых превышает 8000 метров. В случае успеха он станет первым человеком в Британии, и пятым в мире, который взошел на все восьмитысячники.

Список шести вершин, на которые ему предстояло взойти, выглядел так: Лхоцзе (8516 м), Дхаулагири (8167 м), Канченджанга (8586 м). Аннапурна (8091 м), Макалу (8481 м) и Нанга Парбат (8125 м). Если эта книга пойдет в печать, то у меня есть хорошие новости: Ал взошел на Лхоцзе в мае 1997 года и на Нанга Парбат в июле 1998 года.

Этот проект предполагает большой риск, альпинистские статистики подсчитали, что при восхождении на все четырнадцать восьмитысячников вероятность погибнуть увеличивается до 40 процентов.

Мы с Алом никогда не говорили о событиях дня штурма, и я опасаюсь, что он не собирается этого делать. Да в этом и не было нужды. Теперь я понял, что это был приступ горной болезни, вселивший в мой мозг все нарастающее убеждение, что Ал выпал из штурма. Задержка, тогда казавшаяся для меня вечностью, на самом деле длилась несколько минут время, необходимое, чтобы протереть замерзшие очки, которые беспокоили его всё утро. Мой мозг преследовала параноидальная мысль, что что-то должно случиться, и я на незначительном событии выстроил теорию, что это должно случиться с Алом. На самом деле Ал поднялся на вершину не позднее, чем через десять минут после последнего из нас.

К моему удивлению, некоторые из соперников Ала, почуяв, возможно, изъян в его имидже «крутого», звонили мне после экспедиции, чтобы посмаковать детали моего первенства на вершине, однако, если они думали, что я собираюсь копаться в грязи, то они ошиблись. Ал поднялся на вершину в безупречном стиле, и у него было достаточно сил, чтобы долго говорить с Брайаном, а потом закрепить шарф на вершинном шесте. Он, для страховки, шёл вместе со мной до лагеря 6 и, если бы захотел, мог бы идти быстрее.

Сандип вернулся домой с 20 000 фунтов долга за экспедицию, и говорили, что скоро его должны послать в Боснию со своим подразделением. Потом его отозвали, и он отправился поступать на курсы, дающие возможность быть отобранным в Британские Воздушные Силы. К сожалению, жалобы на боль в голени, возможно наследие экспедиции на Эверест, лишили его этого. Сандип вернулся к своим обязанностям военного врача, стараясь изо всех сил забыть о своей неудаче — быть так близко к Эвересту и не осуществить свою мечту — Семь Вершин.

— Мне предложили место в экспедиции за десять тысяч фунтов, которая стартует весной девяносто седьмого, но с моими долгами, которые ещё надо выплатить, я не смог принять это предложение, — сказал он мне.

Услышав, что Сандип нашел такую возможность, Роджер предложил одолжить ему денег, великодушный жест, который тронул меня до глубины души. Однако другие обстоятельства не позволили Сандипу принять участие в экспедиции. Но ещё через год, как многие из нас и ожидали. Сандип вернулся на Эверест, успешно взойдя на вершину 25 мая 1998 года.

Роджер Портч сбрил свою бороду и забрался в теплое место — Бритиш Аэрвэйс 747. перевозящих пассажиров по всему миру. Мадрас, Маскат, Йоханнесбург, Мехико Сити — вот его среднемесячный пакет путешествий, но память об экспедиции на Эверест не покидает Роджера, как бы много взлетов и посадок он не совершал.

— Я учусь жить с тем, что я не взошел на вершину, но чтобы прийти к этому, понадобится время, — сказал он мне, — но я не вернусь. Это был мой единственный шанс. Я слишком стар, чтобы предпринять другую попытку, и, на самом деле, это будет нечестно по отношению к Мюриэл и девочкам. Я не могу заставить их пережить всё снова.

Есть в жизни Роджера один особый момент, когда мысли о том, что могло бы быть, становятся особо непереносимыми, и, к несчастью, этот момент наступает каждый день в его повседневной жизни. Он наступает тогда, когда он летит, и на красном цифровом приборе его Боинга 747 появляется цифра 8848 метров. Когда он всматривается в глубокую голубизну верхней слоев атмосферы и наслаждается кривизной земли, то в мечтах он представляет, что могло бы быть, пройди он последние несколько шагов на Вершину Мира. И появляется бесконечная печаль о мечте, которой никогда не суждено осуществиться.

Роджер до сих пор носит на шее красную нить нашей пуджа-церемонии,

А что же я? Я вернулся с двумя обмороженными пальцами, чтобы можно было сказать, что я был двадцать седьмым британцем, который взошел на Эверест, и пятым, кто это сделал с севера. Многие очень любопытные друзья спрашивали меня: «Что же произошло после восхождения на Эверест?»

— Что вы имеете в виду?

— Ну, знаете, приглашение в Букингемский дворец на херес, обсуждение маршрута за чаем с тостами с лордом Хантом в Королевском географическом обществе. Медали и все такое.

На самом деле вообще ничего не произошло, кроме полного восстановления. Моими фанфарами стал рисунок моего сына Алистара с надписью «Молодец, папа!» И этого было достаточно.

Я показал свои пальцы нескольким специалистам. Они решили, что надо подождать, что я и сделал. После двух недель кожа, покрытая волдырями, стала зеленой, потом черной, затем твердой как картон. Потом обмороженная часть полностью отпала, обнажив через восемь недель два нормальных пальца. В конце концов, эти пальцы стали сверхчувствительными к теплу и холоду, но я счастлив, что они есть вообще.

«Ещё три-четыре минуты на холоде, — говорил мне один из специалистов, — и вы потеряли бы оба пальца. Еще десять минут, и вы потеряли бы много больше».

По сравнению с обморожением Макалу Го и Бека Уэзерса (у обоих не обошлось без серьёзной ампутации), это вообще ничто.

В июне и июле я работал над фильмом, освежая в памяти экспедицию в монтажной комнате. 24 августа 1996 года на четвертом канале прошла радиопередача. С тех пор я снимал фильмы в Малайзии, Таиланде, Йемене, Малави и Омане, вдобавок к написанию этой книги. Тот факт, что я делал фильм на вершине Эвереста, кажется, недалеко продвинул меня по карьерной лестнице. Я всё ещё писал сценарии, надеясь разразиться приключенческими фильмами.

Я не думаю, что Эверест вообще изменил меня как личность, и этот факт, в какой-то степени, раздражает Фиону, которая надеялась, что из помороженной скелетообразной куколки, которую она встретила в Хитроу, появится совершенная бабочка. Я остался все тем же эгоистичным упрямым бродягой, каким и был всегда и по-прежнему не мог оставаться дома более нескольких дней, начиная вышагивать по комнате, размышляя, куда же отправлюсь в следующий раз. Я по-прежнему посыпался рано утром и перебирал в голове места, где ещё не бывал. Мы все ещё разделяли с Фионой многие наши мечты, но одна, которую не разделяли, магически не исчезала, потому что я ходил в горы.

Я часто думал, пойду дня когда-нибудь на другую большую гору. Некоторые говорили мне, что решительность, которую я проявил на Эвересте, могла бы привести меня на вершины других гор. Но я в этом не уверен. Причины, побудившие меня лезть на Эверест, накапливались, как я теперь убедился, в моем сознании и в моем сердце, как при накачивании мышц и сухожилий. Я полез на Эверест в тот момент моей жизни, когда внутренний гейзер крушений надежд обернулся взрывом энергии. Если бы эта возможность представилась мне на несколько лет раньше или позже, я не уверен, что достиг бы вершины.

Так что же в итоге? Всё осталось на своих местах. Всё то же самое. Эверест велик, но не настолько, чтобы изменить стиль жизни. Красные счета по-прежнему копятся около телефона. Ипотечная компания по-прежнему обрывает телефон, желая взыскать с нас долги. Мы так же, как и всегда, счастливы вместе и несчастны в разлуке.

Я все ещё жду грома среди ясного неба, великой небесной неоновой стрелы, которой я не увидел на вершине. Возможно, это Фиона, которой следует взойти на гору, может быть, она увидит великую небесную стрелу, когда окажется на вершине. Возможно, мне следует ей посоветовать это.

Но, поразмыслив, я не думаю, что это хорошая идея. Подъём всего этого джина и тоника на гору сразит и самого лучшего лидера.

Я всё также делаю приключенческие фильмы. Я должен зарабатывать на жизнь, но моё сердце уже стремится вперед. Я вижу себя пишущим и ставящим через десять лет фильмы в Голливуде — судя по всему, прекрасная идея, пока не поймешь, что каждый, кто работает на телевидении, мечтает о том же самом. Итак, я делаю только одно, что дает полет моей фантазии — пишу рассказы, сюжеты которых исходят из самых странных уголков моего сознания. Надеясь, что смогу продать один из своих сценариев и выйти на новый виток своей карьеры, пока кто-нибудь не позвонит мне и не спросит, а не хотел бы я снять фильм об экспедиции на К-2.