Первая серия. 1934 год

Первая серия. 1934 год

Вступительное слово читается диктором одновременно с выходными данными фильма и показом кадров из документальной хроники тех лет и портретов советских разведчиков: «Андрея»… В дальнейшем текст читается под чернобелые старые кадры хроники, но слова и ответы — игровые. Они органически связаны с хроникальными.

1933 год. Немецкие фашисты захватили власть в Германии. Начался первый год из зловещих лет открытой подготовки ко Второй мировой войне. Пока это выглядит невинно — как торжество людей, сбросивших с себя оковы несправедливого Версальского договора. Посмотрите: массовые сборища… Шествия… И речи, речи… О свободе, о равноправии народов…

1934 год. Понемногу начинает открываться истинное лицо фашизма. Вскормленная миллиардными англо-американскими займами германская тяжелая промышленность приступает к перестройке производства на военный лад. Дымят трубы военных заводов… Старых… И новых… Их выстроено уже свыше тысячи. Видите? Они готовятся… Германия в нарушение договора за второй год власти Гитлера вооружила 7 полных дивизий… Потоки тяжелого оружия движутся с заводов в армию… Начато строительство военноморского и воздушного флотов… Судов и самолетов уже немало. Это — сила: ее готовят к натиску на восток, против страны Советов…

Однако воевать без надежного обеспечения тыла нельзя. Конечно, фашизм — это война. Но фашизм — это еще и невиданное истребление сторонников мира. Посмотрите: вот выгоняют из угольных бункеров женщин и детей, спрятавшихся туда от страха. А вот антифашисты стоят с поднятыми руками, лицами упершись в стену. Замечаете светлые и темные пятнышки на земле? Это бумажники и сумочки, золотые часы и кольца — богатая добыча эсэсовцев: истребление людей хорошо оплачивается фюрером. А это — последний бег по дорожке к смерти. Она коротка, и расправа будет безжалостна… Для фашиста убить — мало: ему надо еще унизить человеческое достоинство жертвы, надругаться над ней… Но и смерть еще не конец — фашист не дикий зверь, он высококультурный человек. Вглядитесь! Германские «ученые» изобрели способ засушивать отрезанные головы антифашистов. Эти страшные головы, как вы видите, укреплены на красивых подставках и предназначены для украшения жилищ гитлеровских сверхчеловеков: они будут стоять на полочках в гостиной, в столовой, в детских комнатах и на тумбочках у постели… Да, фашизм — это война, истребление инакомыслящих и надругательство над борцами за светлое будущее человечества!

Москва. Лубянка. Кабинет Начальника Иностранного отдела (советской внешней разведки). Он и вызванный из Берлина главный резидент Степан сидят в креслах. Оба в военной форме, у первого в петлице три ромба, у второго — два.

Начальник — полный немолодой человек с бледным больным лицом астматика. Говорит задыхаясь и часто отхлебывает воду из стакана. Степан также немолод, но сидит прямо и внимательно слушает, изредка тяжело переводя дыхание.

— Всего этого недостаточно, Степан. Мы должны включиться в активную борьбу против войны. Нельзя помешать деятельности фашистских главарей, не зная наперед их планов.

Он делает глоток воды.

— На советскую разведку возложена почетная и ответственная задача — мешать подготовке к войне, добывать документы, шифры, письма, приказы и прочие материалы, которые бы нас ставили в известность о всех замыслах гитлеровцев. Тебе, как резиденту в логове наших врагов, надо быть особенно активным. Ты становишься видной фигурой переднего края нашей гуманной борьбы, но с тебя будет и больший спрос. Ты понял, Степан? Больший спрос! ЦК от тебя ждет потока информации.

— Я понял, Абрам.

Начальник ИНО делает глоток.

— Работай решительно. Создай боевые группы. Если нужно идти напролом — иди, соблюдая, конечно, разумную осторожность. Собирай информацию о новом оружии — предпочтительно в чертежах, фотографиях и описаниях, если придется, то и в образцах.

— Не могу же я прислать из Берлина пушку или танк! — улыбается Степан.

Оба смеются.

— В будущей войне особую роль будет играть автоматическое стрелковое оружие, и образец нового автомата ты прислать можешь и должен. Возможностей доставки у тебя больше, чем у резидентов в других странах.

Начальник ИНО переводит дыхание. Пауза.

— Обрати особое внимание на политическое воспитание всех наших работников в духе новых партийных решений: каждый член боевых групп должен понимать высокую гуманную цель, ради которой он готов жертвовать собой. Без политического воспитания у тебя ничего не выйдет. Не полагайся на одну организацию, деньги и оружие. Есть вопросы?

— Да. Уточни количество людей и объем финансирования работ согласно новым указаниям.

— Ну, давай поговорим и об этом.

Стамбул. Центральный железнодорожный вокзал. Перрон. Вглубь тянутся синие лакированные стены вагонов Ориент-экспресса. На вагонах белые таблички: Istambul — Sofia — Beograd — Wien — Berlin (Anh& Bhf.).

Американские военные моряки в синей форме с белыми шапочками. Между ними один морской пехотинец в голубых брюках, черном мундире и белой фуражке. Все жуют резинку. Веселые шутки (по-английски). Рядом с матросами останавливается седобородый мулла в белом халате и зеленой чалме, он говорит (по-турецки) с пожилым господином. Один из матросов из озорства дергает муллу за халат. Тот оборачивается. Серьезный взгляд в упор. В ответ взрыв смеха, матрос снова дергает халат, но посильнее. Мулла не оборачиваясь отходит с собеседником в сторону. На лицах матросов скука. Все ожесточенно жуют резинку.

Оживленные группы провожающих и отъезжающих. Движение взад и вперед. Группа американских офицеров провожает французского генерала и его адъютанта. У ступенек вагона вытянулся проводник в синей форме, в белых перчатках и кепи. Вместе с другими пассажирами подходит смуглый молодой человек лет 30 с черными усиками. На нем элегантное серое пальто, кашне, шляпа. Молодой человек закуривает, незаметно оглядывает перрон, небрежно расплачивается и входит в вагон. Носильщик несет за ним Добротный чемодан с массой пестрых наклеек. Поезд трогается.

Быстрая, мягко наплывающая смена кадров под стук колес экспресса: белая вагонная табличка — общий вид Софии, белая табличка — общий вид Белграда, белая табличка — общий вид Вены, белая табличка — общий вид Берлина. Снимки зимние. Вена и Берлин под снегом.

Туманный вечер в берлинском парке. Грязный снежок. Черные ленты шоссе. На перекрестке указатель: «Friedrich Barbarossa», «АІІее-Konigin», «Wilhelmina-АІІее».

Два человека идут навстречу друг другу. В момент, когда они сходятся, проезжающий мимо автомобиль резко тормозит, подхватывает обоих прохожих и уносится дальше.

Пусто. Туманно. Начинает смеркаться.

Салон движущегося автомобиля. Шум уличного движения. Гудки. Видны спины и затылки трех мужчин — плотного и спокойного у руля, высокого и прямого на переднем сиденье, маленького и подвижного на заднем.

Плотный мужчина, как говорится, неладно скроенный, но крепко сшитый. Это Степан — главный резидент советской разведки в Берлине. Он говорит не спеша, отрывисто и с одышкой. Простоватая форма его речи лишь подчеркивает правильный и точный смысл слов. В прошлом Степан — батрак богатого немецкого барона под Ригой, потом суровый латышский стрелок, участвовавший в штурме Зимнего, затем дежурный комендант Смольного, а со дня основания ВЧК — чекист. Он привык к военной гимнастерке и часто поправляет галстук бабочкой и платочек модного костюма — ненавистные ему принадлежности европейского барства.

— Едем в Латвию! — не раз говорили Степану земляки после Октябрьской революции. — Ты — латыш, что тебе делать в голодной России?

— Да, я — латыш, — отвечал им Степан. — Но я не хочу, чтобы на земле мучились голодные люди ни в Латвии, ни в России. Я буду воевать за всех голодных, потому что я за всё в ответе. Я — коммунист.

Высокий мужчина — первый помощник резидента, венгр Иштван. Когда-то дома он был учителем, потом офицером австро-венгерской армии. Попал в плен, присоединился к большевикам, участвовал в Октябрьской революции и вместе с Белой Куном боролся за Советскую Венгерскую республику. После ее подавления интервентами вернулся в Россию и стал чекистом.

— Едем домой! — уговаривали его земляки, собираясь из русского плена в Венгрию. — Там мир! Слышишь — мир! Не надоело тебе воевать?

— Нет, не надоело! — угрюмо отвечал Иштван. — Мир неделим. Я воюю не ради войны, а ради мира во всем мире. И в Венгрии тоже!

Держится Иштван очень прямо, говорит скупо и без жестов. Маловыразительное лицо, иногда хмурое.

На заднем сиденье беспокойно ерзает и жестикулирует второй помощник резидента, Лёвушка. Еще будучи гимназистом, в Киеве он при белых и петлюровцах стал подпольщиком, при красных стал комиссаром частей особого назначения. Участвовал в разгроме бесчисленных атаманов и батек. В мирное время служил в пограничных войсках политруком. У него рыжеватые вьющиеся волосы и широкое очень живое лицо, выражение которого все время меняется в ходе разговора. При звуках автомобильных гудков Лёвушка нервно вздрагивает, мельком смотрит в окно и говорит: «Вот черт!» — и часто просовывает лицо между головами сидящих впереди. Говорит быстро, бодро, часто улыбается. У Лёвушки привычка поднимать брови и брать себя за кончик носа всякий раз, когда он напряженно думает и взвешивает слова.

— Лёвушка, твое будущее в образовании. Ты должен стать инженером. Проболтаешься эти годы — прозеваешь свое будущее! — говорил ему отец.

— Мое будущее то же, что у всей страны. Коммунист бьет кулацких атаманов не ради своего личного настоящего, а только ради нашего общего будущего.

У этих трех чекистов разные судьбы, разные внешность и манеры. В Берлин их привело и соединило вместе отличное знание немецкого языка и беспокойное желание воевать в условиях мирного времени.

Все трое закуривают: Степан — трубочку, Иштван — сигару, Лёва — сигарету в мундштуке.

Разговор начальственно начинает Степан:

— Парадокс: Центр распорядился изменить характер работы ваших резидентур. Одна становится вербовочной, вторая — эксплуатационной. Точного разграничения у нас не бывает, но иметь в виду это решение мы обязаны. Нападать будешь ты, Иштван.

— А мне отдыхать в тылу? Тоже идея!

— Не волнуйся, Лёва. Твоя группа будет принимать всех завербованных и вести с ними работу до естественного конца линии — провала, смерти источника или распоряжения прекратить с ним связь. Не беспокойся, милый Лёвушка, работы у тебя хватит! Нагрузка разделена поровну, с учетом тяжелого времени. Иштван будет связан с меньшим количеством людей, чем ты.

Лёва:

— Но ведь вербовка и первая линия — это мой профиль! Законный!

Иштван:

— Свой чудный профиль прибереги для дам! Законно то, что предписывает Центр!

Степан:

— Не спорьте и слушайте внимательно. Сегодня утром в Берлин прибыл через Турцию наш новый товарищ. Молодой человек по кличке Сергей. Приятной наружности и манер. Доктор наук. Владеет многими языками. Человек проверенный и напористый, в нашей работе показал себя с хорошей стороны. Сергей станет твоим первым и главным вербовщиком, Иштван. В помощь даю Ганса, немца из Праги, и его жену Альдону, литовскую еврейку. Она работала в группе Казимира, а теперь попросилась ко мне. Можно сказать, ближе к мужу. Оба — люди боевые. Знают по четыре языка, не считая русского. Отличные фотографы, радисты и стрелки. Если понадобится, я подключу к вам Вилема.

— Голландца?

— Его самого. Солидная внешность, прочное общественное положение, знает пять языков и немного русский. Мастерский рисовальщик. В дело с применением оружия не вводить.

— Понял.

Кадр сбоку, видны руки говорящих.

— Вот обрывок журнальной страницы, бери, Иштван! Встретишь Сергея завтра в девять на том же перекрестке в Тиргартене. Ему за тридцать, он смуглый, с усиками, в сером пальто. Спросишь по-английски: «Прогуливаться изволите?» Он: «Нет, знакомлюсь с городом». Ты: «Издалека приехали?» Он: «Я — кругосветный путешественник». Затем сличите явочные обрывки.

Иштван:

— А как Сергей сюда прибыл?

— С голландским паспортом, он когда-то получил его вполне законно. Сергей говорит по-фламандски, позднее ему подыщем специалиста-коммерсанта и откроем фирму в Роттердаме. У него три маски: индийско-голландский интеллигент, бездельник и весельчак венгерский граф и элегантный и наглый убийца из Сингапура. Пока хватит.

Трое в едущей машине. Три разных и очень характерных лица.

— Какую линию передать Сергею?

— Никакую. Приказ Центра: из осторожности не соединять старое с новым. Настают тяжелые времена, товарищи! Иштван, ты не торопи Сергея, он знает нашу работу. Пусть сам найдет собственные три-четыре линии. Поднимет чистенькие кончики и начнет наматывать свои клубки. Вопросы есть?

— Нет.

— И у меня тоже нет.

— Я сейчас остановлю машину. Первым выйдет Иштван. Повторяю: дай Сергею время. Пусть пустит корни в Берлине. Не торопись. Общая установка — на мелочи не размениваться, действовать в верхах! Ну выходи! Ни пуха, ни пера!

Иштван выходит.

Смеркается. Пустынно. Парк. Туман.

Через несколько поворотов выходит Лёва.

— Привет жене, Лёвушка! До скорой встречи!

Тот же парк. Туман стал гуще. Темнеет.

Два рабочих парня и девушка останавливаются и оглядываются. Старший командует:

— Никого! Быстро!

Парни выхватывают из-под курток кисти, а девушка открывает модную сумочку — в ней налита красная масляная краска. Младший на тротуаре быстро рисует пятиконечную звезду с серпом и молотом. Старший пишет. Говорит вслух, вырисовывая буквы:

— КПГ жива! Мы вернемся!

Младший:

— Теперь куда, Курт?

Старший вглядывается, рукавом стирает пот со лба. У него открытое лицо. Потная светлая прядь через лоб. Выражение решительное и задорное.

— Сюда!

Все трое расплываются в тумане. Стемнело. Зажигаются фонари.

Сергей и Иштван идут по узенькой тропике Груневальдского леса под Берлином. Грязно. Оба на поворотах проверяют отсутствие слежки.

Сергей говорит с воодушевлением:

— Скорее познакомь меня с помощниками, нужно быстрее начинать работу!

— Не спеши! Степан дал тебе другое задание. Завтра ты отправишься в Данциг. Там генеральный консул Греции, он же дуайен консульского корпуса вольного города, по нашим сведениям связан с международной бандой торговцев наркотиками. Банда держит в руках Комитет по борьбе с подпольной торговлей наркотиками при Лиге Наций, ее центр — Женева. За 200 долларов ты должен купить себе паспорт на какую-нибудь межнациональную фамилию, ну, скажем, Александр Люкс. Подходить надо осторожно, чтобы не засыпаться по пустякам в самом начале работы. Ты читал в газетах о происшествии в Сингапуре?

— Нет. А что там случилось?

— Среди бела дня в центре города выстрелом в спину был убит начальник полиции, английский полковник. Убийца скрылся. Позднее выяснилось: он — американец, японский шпион и торговец наркотиками. Если его превосходительство заартачится, то ты должен использовать сингапурскую легенду и взять его на испуг. Этот паспорт будет у тебя разъездным. Только для опасных операций: ведь и порвать его не жалко! Жить будешь по надежному венгерскому паспорту на имя графа Иожефа Переньи де Киральгаза: граф потерял свои земли в Чехословакии, вырос и воспитывался в Америке у родственников. Оттуда он и будет регулярно получать деньги через солидный банк — все уже устроено Центром. Сергей, этот паспорт надо беречь, он обошелся в копеечку! Заметь себе, чтобы потом с тобой не было ссоры!

Сергей во время общей суматохи в Константинополе при паническом бегстве европейцев от турецких национальноосвободительных войск Кемаля Ататюрка по ошибке получил документ для проезда в Амстердам на имя Ганса Галле-ни и волею судьбы стал иностранцем. Учился и работал в Праге. Получил советское гражданство и после нескольких лет работы в нашей разведке под служебным именем Сергей был направлен в Стамбул, а оттуда в Берлин, в группу Иштвана.

— Не спеши в Москву, Сергей! — сказал ему перед отъездом его старый резидент, — Москва — понятие не географическое, а политическое и моральное! Москва всюду, где люди борются за свободу! Запомни это!

И Сергей запомнил.

Весеннее поле, кое-где покрытое почерневшим снегом. Его пересекает черная линия автострады. На ней одиноко стоит голубой автомобиль.

Три человека выходят из машины, чтобы подышать чистым воздухом и пройтись по шоссе: Сергей, полноватая голубоглазая брюнетка и сухощавый белокурый молодой человек. Это муж и жена, Альдона и Ганс, его новые помощники. Им лет по двадцать пять. У них очень различные характеры и потому непохожие лица. Лицо Альдоны постоянно меняется, живо, как в зеркале, отображая то ход собственных мыслей, то впечатления от слов собеседника. Альдона — страстная натура, подвижный, энергичный и вспыльчивый человек. У нее среднее образование, по профессии она медицинская сестра. Ганс также молод и наивен, но он — ученый-филолог, доктор Пражского университета, поэтому изо всех сил старается сдерживать себя и казаться старше своих лет. Его лицо, по молодости, как и у Альдоны, тоже отражает все мысли, но лишь намеками — то движением угла рта или одной брови, то взглядом глаз — искоса, исподлобья, вприщур. Два раза в течение фильма Ганс теряет самообладание — когда на наиболее опасное и ответственное место Сергей назначает не его, а Альдону, и когда Альдону тяжело ранят: в эти минуты и обнаруживается настоящий Ганс.

Оба взволнованы рассказами Сергея и восторженно смотрят ему в рот, ловя каждое слово, сыплют вопросы, не дожидаясь ответа.

— Значит, ты два раза прошел серую страшную Сахару и два раза зеленые дебри Конго?!

— Да.

— Со львами приходилось встречаться? Наверное, стреляешь замечательно?

— Слушай, Гансик, вот начальник, о котором мы мечтали, а? Теперь мы двинем дело, а, Сергей?

— М-м-м-да… Конечно…

Пауза. Сергей серьезен. Он сосредоточенно смотрит то на весеннее бледное небо, то на вспаханные поля. Ганс и Альдона обескуражены.

— Слушайте-ка, товарищи, боюсь, что вы не совсем понимаете, чем советская разведка отличается от буржуазной и почему она неминуемо должна победить врагов.

Пауза.

— Наши враги делают ставку на сверхчеловека, на аса, на исключительность. Когда сверхчеловека под рукой не находится, они уповают на массовость: денег у них хватает. Мы же отвергаем и то, и другое. Конечно, в каждой отдельной схватке сыграют роль умение и техническая подготовка, но победим мы совсем не поэтому. Нас движет к победе сознание высокой исторической справедливости нашего дела. Мы нравственно правы и поэтому сильны.

Сергей медленно закуривает, собираясь с мыслями.

— Наши противники — наемные убийцы. Риск им щедро оплачен наперед, и каждый из них уже мечтает о лавочке или пивной, которую он потом откроет. Смерть в бою им кажется неудачно вынутым лотерейным билетом. Но давайте возвратимся в машину: времени нет. Черт возьми, так весна пройдет, а мы и не заметим! Как дышится-то, а?

Они стоят и любуются мирным пейзажем.

— Однако продолжим беседу. На каком-то повороте дела наемнику обязательно покажется, что трудности и связанный с ними риск превышают полученную им плату и работа становится ему невыгодной. Тогда он ее бросает и отходит в сторону. Этого у нас нет и быть не может! Нам дано право защищать мир на земле, перед которым риск своей жизнью кажется ничтожным: ход истории предопределил победу нашему делу, значит, и нам самим.

Трое у машины. Первой входит Альдона и садится за руль. Ганс и Сергей докуривают папиросы у открытой двери.

Сергей:

— Но и это не основное различие. Между советской и капиталистической разведкой линия раздела начинается с главного — с цели. Разведка жестока. Но цели…

Они бросают сигареты и садятся в машину. Дверца захлопывается, автомобиль трогается. На полях мирная работа: пыхтит трактор, люди роются в земле. Поют птицы.

Бледный день северной весны. Данцигская гавань. По тихой солидной улице идет Сергей. Особняк. У входной двери щит с королевским гербом и надписью на греческом и английском языках.

Сергей входит внутрь.

Фойе. Ливрейный слуга:

— Прикажите доложить, майн герр?

— По личному делу.

Обширный кабинет. В глубине за массивным столом величественно восседает сам генеральный консул, дуайен консульского корпуса вольного города Данциг. Одет под британского лорда былых времен, монокль в глазу, темный сюртук, на ногах белые гетры. Он что-то пишет. Не поднимая головы:

— Was wunschen Sie, bitte?[1]

Сергей низко кланяется и отвечает стоя:

— Разрешите говорить по-английски, сэр: я вырос в Америке. К моему стыду не знаю родного языка. Сегодня в порту у меня похитили портфель и в нем паспорт. Прошу выдать новый.

— Кто знает вас в Данциге?

— Никто.

— В Берлине?

— Тоже никто.

Удивленно:

— В каком-нибудь другом европейском городе?

— Увы, сэр!

Консул перестает писать. Пауза. Все еще не поднимая головы:

— В Греции?

— Ни один человек.

Консул резко вскидывает голову. В упор разглядывает Сергея, веско:

— Я это уже сам подумал, молодой человек. И поэтому не могу выдать вам паспорт. Как вас зовут?

— Александр С. Люкс.

— Гм… Да вы и не грек… Где родились?

— В Салониках.

Консул откидывается в кресле, насмешливо улыбается:

— Ну ясно: именно там, где сгорела мэрия со всеми архивами! Прощайте!

Консул снова начинает писать.

Сергей вынимает пачку денег.

— Двести долларов для бедных этого города, сэр!

Брезгливая гримаса. Сквозь зубы:

— Уберите деньги! Я не занимаюсь благотворительностью.

Строго:

— Повторяю: прощайте!

Сергей несколько обескуражен. Потом приходит в себя. В позе решимость. Он встряхивает головой. Теперь на лице наглая усмешка.

Сергей садится без приглашения, берет в рот сигарету, а фосфорную спичку чиркает через документ под носом дуайена. Закуривает, пускает дым ему в лицо и лезет локтями на стол.

Консул откидывается на спинку кресла. Пауза.

Консул глухо:

— Что это значит?

— Значит, что вы культурное обращение не уважаете, — Сергей говорит на жаргоне нью-йоркских гангстеров. — Зви-няюсь. Вижу, вам будет так понятнее. Я мозги вам враз вправлю. Мне нужна липа! Ли-па! Дошло, консул? Не тушуйтесь, я отселева топаю в Женеву. Там наши сунут мне ксиву на бетон, вашу толкану в уборную, а на той мотаюсь дальше, домой, в Нью-Йорк. Понятно толковище?

Консул протирает монокль. Шепотом, боязливо взглянув на дверь:

— Откуда едете?

— С Сингапура.

Его превосходительство передергивается. Вставленный монокль опять падает.

— Вы знаете, кто убил полковника?

Сергей наклоняется через стол. Хрипло:

— Я.

Молчание. Консул торопливо заполняет паспортную книжечку.

— Получите.

— Дайте и его для пограничников, понятно? На показуху.

— Кого?

— Любимого нашего короля. С рамкой. И штоб с ленточкой.

Скрипя зубами консул протягивает Сергею увитый национальной ленточкой портрет короля в рамке. Сергей вынимает из заднего кармана брюк пистолет, кладет его на бумаги перед консулом. Портрет сует себе в задний карман брюк.

— Спрячьте, пожалуйста, пистолет. Я этого не люблю. Может войти слуга.

— Хе-хе, бухало же — друг и кормилец честного человека, консул! Ну ладно! Короля я устроил на теплом месте, бухало ложу поближе к сердцу, а новую липу — в бумажник! Пор-р-рядочек!

Они встают. Консул — как побитая собака, Сергей — как хозяин положения. И вдруг Сергей почтительно сгибается, меняет выражение лица и сладким голосом лепечет:

— Я счастлив, ваше превосходительство, что наша родина имеет за границей столь превосходных представителей!

Консул трет лоб. Кисло:

— Что? Ах, да, да…

Входит в обычную роль. Гордо выпрямляется.

— И я счастлив, сэр, что могу пожелать вам счастливого пути.

Они идут по ковру к двери. Сладчайше улыбаются и мурлычут друг другу:

— Я был очень рад познакомиться, сэр!

— О, я так обязан вам, сэр!

Ливрейный слуга с другой стороны двери уже начинает медленно раздвигать ее. Вдруг консул неожиданным рывком обхватывает Сергея за талию и, прижав его грудь к своей, рычит ему в лицо на чистейшем русском языке:

— Вы из Москвы?!

— А… — не удержался Сергей от неожиданности.

Но реакция у разведчиков, как у летчиков, — мгновенная! Он удивленно поднимает брови:

— Простите, я не говорю по-польски.

Консул кончиками пальцев трет виски:

— Нервы… Заработался… Простите… Простите, сэр!

На фоне окна высокий и прямой силуэт Иштвана, его лицо в тени. Перед ним Сергей, его лицо освещено.

— Ну как? Удалось?

Сергей делает вульгарные телодвижения и тычет свой нос в нос Иштвана.

— Ты что? Обалдел?

— Вживаюсь в роль! Поздравь с первой удачей: я — убийца из Сингапура!

Силуэт неподвижен и прям.

— Вживайся, вживайся, парень, но учти: если провалишься с паспортом графа и останешься живым, то как советскому разведчику тебе дадут лет тридцать тюрьмы или пожизненную каторгу и оставят луч надежды на обмен или пересмотр дела. А уж если схватят как сингапурского убийцу, то сразу же выдадут англичанам, и те вздернут в два счета.

С этим паспортом в кармане помни форму осуждения к повешению в английском суде. Она звучит примерно так: «Пусть ему наденут на шею веревку, пока он не будет мертв, мертв, мертв!»

Пауза.

Выражение лица Сергея меняется, он грустно опускает голову. Потом высоко вскидывает ее, у него просветленное лицо.

— Знаешь, Иштван, я читал, что у нас в Союзе каждую минуту открываются двери нового предприятия или жилого дома. Я и сейчас их вижу перед собой… Заводы… Дома… Люди, главное, наши люди… Хорошо-то как? И вот я подумал: когда я повисну в петле здесь, то дома зажгут новый огонек! Это буду я! Разве советский человека может умереть? Мы бессмертны, понимаешь, Иштван, бессмертны! Мы отказались от всего, что есть в жизни хорошего, даже от себя самих. Но ведь Родина всегда с нами, это — оставленный нам залог бессмертия!

У того же окна. Освещено хмурое лицо Иштвана, лицо Сергея в тени.

— Продолжай осваивать Берлин, Сергей. Улицы, кафе, рестораны, ночные кабаки — вот твои производственные помещения. Фрак — твоя спецодежда.

— Делаю, что могу. Сегодня в пять часов танцую в «Колумбус-Гаусе».

— Против Антгальского вокзала? Неудачный выбор! Увидишь надутых мещан, приехавших в столицу из провинции.

Сергей смеется. Качает головой.

— Среди них легче разглядеть и подцепить нужного человека.

Танцевальная площадка неуютного кафе для случайной публики с вокзала. Мужчины острижены ёжиком «под Гинденбурга», в петлицах у них свастики или значки Штальгель-ма. На женщинах нелепые платья провинциальных модниц. Подчеркнутое благочиние людей, неумеющих вести себя, и обусловленное сознанием того, что тут германская столица.

Входит Сергей. Осматривается. Все места заняты. Он замечает свободный столик. Садится. Подходит официант.

— Простите, майн герр, место оставлено для нашей частой посетительницы. Вот табличка: «Резервировано». Но я поставлю дополнительный стул рядом.

Музыка. Входит тоненькая белокурая девушка лет двадцати. Одета со вкусом, но небогато. Манеры несколько небрежные. На пальце она рассеянно вертит свой спортивный берет. Посадка головы гордая и независимая.

— Посмотрите на берет! Это ужасно! Какое неуважение к обществу! — шепчут дамы.

Девушка и Сергей сидят рядом и искоса рассматривают друг друга.

— Простите, что я говорю по-английски. Можно пригласить вас на танец?

— Спасибо. Будем танцевать и болтать.

Они делают круг.

— Нет, вы не угадали. Я не из Южной Америки, а из глубин таинственного Востока.

— Вы не похожи на коммерсанта!

— Неудивительно. Я — йог.

Они снова проплывают мимо своего столика.

— Напрасно вы взяли такой насмешливый тон, уважаемая фрейлейн. Йоги — не факиры, которые днем стоят на одной ноге, а ночью спят на битом стекле. Йоги — это мудрецы, они знают прошлое и будущее каждого человека.

Девушка весело смеется.

Они делают новый круг.

— Нет, для доказательств пока еще не время. Но я уже вступил в вашу жизнь как учитель и друг, милая Гретхен!

Удивленно:

— Боже, как вы узнали мое имя? Странно!

— Я знаю его давно.

— Очень странно…

Они сидят за столом. Грета смотрит на часы.

— Мне пора. Скоро семь. Благодарю вас, герр йог.

— Вы все еще шутите, фрейлейн Маргарита?

Они поднимаются. Сергей кланяется и протягивает руку:

— Александр Люкс. С кем имею честь говорить?

— Я не могу назвать себя, простите. Здесь я случайная гостья. Но если мы встретимся, буду очень рада. Прощайте, мой танцевально-философский учитель!

— Я не принимаю шутки. Но с сегодняшнего вечера я действительно ваш учитель, запомните это! А вашу фамилию я давно знаю.

Грета шутливо касается кончиком пальца носа Сергея:

— Дрррр! Мой дух и тело улетают по делу! Они спешат!

Оба не замечают, что наблюдавший за ними красивый молодой шарфюрер СС прячется за колонну.

Грета беспечно и легко идет по тротуару в толпе прохожих. Светлый предвесенний вечер. Сергей осторожно крадется сзади. Девушка сворачивает налево в первый же переулок, узкий и грязный. Здесь гаражи и мастерские. Возле них тесно сбились поставленные на ремонт машины, и толпятся слесари и механики в замасленных комбинезонах. Прохожих нет. Случайно обернувшись, Грета замечает Сергея. Ее лицо принимает надменное выражение. Пальчиком в светлой перчатке она делает ему знак:

— Подойдите-ка ближе, герр йог! С сожалением вижу: вы не индийский ясновидец, а берлинский шпик. А я не терплю слежки за собой.

Сергей слушает нахмурясь.

— Если вы желаете танцевать и говорить со мной, то больше не пытайтесь выслеживать. Это недостойно и бесполезно. Вы никогда не узнаете, кто я.

Сергей делает шаг вперед и жестко бросает слова ей в лицо:

— Я пошел за вами, чтобы еще раз полюбоваться вашей юностью. Других побуждений у меня нет. Ведь все остальное я знаю: вашу фамилию и адрес, семью и вашу спальную комнату, вид из окна, цвет вашего одеяла и постели и форму ночного горшочка под кроватью. Слышали? Когда мне вздумается, я отворяю все двери и вхожу всюду, куда пожелаю. Сегодня вечером, когда вы будете ложиться, я буду с вами! От меня у вас нет тайн, я пересек ваш путь и уже не уйду из вашей жизни. С сегодняшнего вечера мы связаны навек!

Сергей круто повернулся, зашагал прочь не оглядываясь и скрылся за углом. А девушка, беспомощно приоткрыв рот, осталась на месте, как потерянная. Она растерялась так, что уронила сумочку и даже не заметила этого.

Тот же переулок. Молодой слесарь в грязной спецовке уже давно наблюдает за Гретой. Он приветливо улыбается, потом снимает кожаную фуражку и машет черной от грязи рукой. Это Курт.

— Здравствуйте, уважаемая барышня! Вы уронили сумочку! Слышите? Я говорю: сумочку, мол, поднимите! И, пожалуйста, сюда, инструктор вас ждет!

Зал ожидания большого вокзала. Сергей, Ганс и Альдо-на. Кругом обычная суета, пассажиры, носильщики, полицейские.

— Мы выйдем вместе. Я распрощаюсь и пойду направо, она — налево и, вероятно, опять свернет в первый переулок, тоже налево. Ты, Ганс, идешь за ней, Альдона прикрывает вас с другой стороны улицы. Я жду здесь до десяти вечера. Задание понятно?

— Да!

— Да!

— Займите места. Время нашего выхода неизвестно. Будьте внимательны.

Тот же зал ожидания. Ганс:

— Грета вошла в гараж, я за нею. Нарочно стал закуривать, заплатил штраф и дал на чай конторщику. Заплатил деньги на месяц вперед за уроки вождения машины, разговорился и узнал все, что надо.

— Узнал ее фамилию?

— Конечно. Ее зовут графиня Маргарита Виктория Равен-бург-Равенау.

— Гм… Фамилия известная. Из этой семьи вышло несколько министров и генералов. Какой-то граф Равенбург-Равенау состоял членом берлинской делегации при заключении мира в прошлую войну, он же потом был немецким послом в Москве.

— Здорово! Значит стоит ею заняться всерьез?

— Попробуем! Посчитаем, что начало уже положено! Теперь будем наматывать нить!

Торговая улица Берлина. Вывеска над дверью: «Auskunfteil. Schimmelpfeng — Auskunfteil»[2]. Мимо снует деловая толпа. Сергей читает вывеску и говорит себе:

— Ага, она-то мне и нужна!

Он смотрит на часы и ждет. Потом отворяет дверь и сталкивается с пожилым служащим.

— Простите, майн герр! Начинается обеденный перерыв!

— Прекрасно! Позвольте пригласить вас к обеду!

Отдельный столик в деловом ресторане. Пожилой служащий подает Сергею свою визитную карточку и доверительно сообщает:

— Меня зовут Рафаилом Капельдудкером. Я работаю у старого Шиммельпфенга двадцать пять лет. Дело знаю, как свой кошелек, вы меня поняли? Что? Фирма может сообщить вам совершенно секретные сведения о финансовом положении любой фирмы Германии.

— Я не коммерсант, герр Капельдудкер!

— Вижу. Мы можем узнать все об имущественном положении отца вашей невесты и о ее приданом. Если нужно передать ваше письмо чужой жене потихоньку от мужа и получить ответ — доверьте дело нам! А пожелаете получить обратно ваши письма — мы их достанем обратно, что?

Он наклоняется к уху Сергея:

— Если вам нужно исчезновение соперника, так вы так и скажите! Это стоит дорого, но мы вам и это устроим: он-таки себе исчезнет.

— Спасибо. У меня дело более простое. В срочном порядке надо собрать следующие интимные данные об одной девушке и ее семье. Вот прочтите-ка эту бумажку. Ну как, пойдет?

Капельдудкер быстро читает записку.

— Что за вопрос? У нее няня и горничные, я вам ручаюсь за успех: где женские язычки — там секретов не бывает!

— А вот деньги.

— Сколько? Ага, достаточно. Я беру все на себя. На визитной карточке номер телефона. Через неделю позвоните.

Танцевальная площадка кафе в «Колумбус-Гаусе». Грета и молодой шарфюрер СС занимают места за отдельным столиком. Грета шутливо говорит:

— Я не принимаю всерьез то, что вы мне сказали, Гюнтер Валле!

— Я вас люблю.

Его виноватый жест руками. Такой же жест Греты:

— Польщена. Благодарю. Но у меня есть жених, и неплохой, уверяю вас.

— Я вас люблю.

Легкая гримаса:

— Это становится скучным, Гюнтер. Вы уже не раз говорили мне об этом, и я честно предупредила: я не ищу знакомств в кафе или на улице. Как вам не стыдно! Ко мне сейчас придут. Позвольте пожелать вам всего наилучшего, герр Валле. Прощайте!

— Нет. До скорого свидания. Помните: любовь — чувство опасное!

То же кафе. Сергей и Грета заканчивают круг танца и садятся.

— Для почтенного йога вы слишком хорошо танцуете! Вообще, вы йог-душка! Существуют ли в Индии йоги-душки? Скажите, учитель?

Она легко кладет свои пальцы на его пальцы. Он молча освобождает руку, прижимает обе ладони к вискам и закрывает глаза.

— Что с вами? Вам дурно?

Пауза. Мимо плывут пары, слышен шорох ног. Не открывая глаз, Сергей ровным, глухим голосом говорит:

— Вижу серый дом. Кляйстштрассе. Номер 21. Партер. На лестнице дверь налево. Медная табличка: «Граф Родерих Иоахим Вильгельм Равенбург-Равенау». Я отворяю дверь. Направо — зеркало. Налево — вижу верхнее платье, только дамское, потому что старый граф застрелился в 1922 году, во время экономического кризиса: он потерял тогда все свое состояние, его разорил биржевой спекулянт по фамилии Штиннес. Дальше три двери. Эта посредине когда-то вела в комнаты покойной графини Александры Терезы…

Лицо Греты сначала изображает удивление, потом ужас и, наконец, страдание.

Играет музыка, шуршанье ног танцующих сливается в монотонный гул. Ровный, глухой голос Сергея едва различим, а девушка слушает, сжимая грудь обеими руками. Она не в силах оторвать взора от страшного йога, читающего по незримой книге тайны ее семьи. В смятении она задела чашечку недопитого кофе, и темная жидкость уже давно капает на ее светлое платье, но она ничего не замечает.

— Теперь, когда я прошел по всем комнатам пустынной и заброшенной квартиры и рассказал о ее умерших обитателях, я подхожу к последней двери и медленно открываю ее: здесь живет последняя представительница рода — Маргарита Виктория Равенбург-Равенау. Она родилась 16 февраля 1916 года в родовом имении близ Тургау, в угловой спальной комнате на втором этаже замка. Постель матери тогда стояла…

— Не надо, учитель! Не надо!

— Пусть будет по вашему желанию. Я возвращаюсь в спальню Маргариты. Девушка спит в голубой комнате под желтым шелковым одеялом. У ее изголовья тумбочка. На ней лампа с желтым абажуром и цветы. На постели две подушки. Перед кроватью коврик с темно-голубым узором, а под кроватью…

— Учитель!

Маргарита гуляет с Сергеем по берегу Ванзее близ Потсдама. Серый день. Ранняя весна. Вдали покачиваются яхты. С криком над головами проносятся чайки.

Грета задумчиво говорит:

— Так умерли мои родители. В такое трудное время я осталась совсем одна. Жива богатая тетка, но она когда-то поссорилась с отцом и не помогает мне. Друзья нашей семьи, кроме герра фон Вернера, постепенно тоже отошли в сторону — теперь у всех много своих забот. Я одна. Последняя надежда на этот брак. Если герр фон Вернер изменит свое решение, то я…

Поздняя весна. Небольшое озеро в лесу. Грета и Сергей в лодке, но о ней оба забыли. Грета похудела. Одета просто, без прически.

— Меня выселяют двадцатого утром, учитель! Герр фон Вернер сообщил хозяину дома, что он больше не будет вносить деньги за меня.

— Куда же вы намереваетесь переехать?

— Я не переезжаю, а перехожу. Обстановка и вещи уже проданы, денег хватит не надолго. Спать буду у моей старой няни и кормилицы, матушки Луизы. Ее муж убит на войне, с ней живет ее сын Курт — мой молочный брат и славный малый. Мы дано дружим. Курт — слесарь, работает в мастерской. Он уже перенес мой чемодан к себе. Надо идти работать. Я училась в гараже, чтобы водить свою собственную машину. Ее обещал мне подарить к свадьбе герр фон Вернер. Теперь я хочу стать простым шофером. Курт замолвит за меня словечко у своего хозяина, герра Ратке. Он говорит, что хозяин какой-то фюрер у штурмовиков, гадкий человек, но что поделаешь?

Отдаленная аллея парка. Вдали видны редкие прохожие. Сергей закрывает блокнот. Ганс и Альдона слушают.

— Справьтесь о Капельдудкере и Валле в адресном столе.

— Есть, будет сделано.

— Найдите на Ляйпцигерштрассе контору «Успех», она недалеко от Вертгейма, и наведите справки о себе.

— Почему о себе?

— Потому что это может оказаться полезным. Иногда обнаруживается что-нибудь такое, что заставляет пересматривать личную жизнь.

— Например?

— Однажды я узнал от друзей, что по ночам говорю во сне. Сообщение имело грозный смысл: на каком языке я говорил? Пришлось купить банку эфира для наркоза и надышаться до потери сознания. Вот тогда товарищи успокоили: я бредил по-английски! Поняли? Сказалась безжалостная ломка самого себя. Поэтому следите за собой сами прежде, чем за вами начнут следить эсэсовцы!

Деловой ресторан. Отдельный столик.

Сергей и герр Капельдудкер. Он расстроен.

— Старого Шиммельпфенга посадили со всей семьей. Меня оставили, конечно. Хе-хе! Мне бояться нечего! Я — фронтовик, видите стальной шлем в петлице? Получил разрешение вести дело дальше, но под названием «Викинг». Хе, такая мода. А фирма существует с 1780 года! Да, такие времена! Что поделаешь? Теперь слушайте: этот герр фон Вернер в Хемнитце являлся совладельцем фирмы «Немецкие текстильные заводы». Так он себе недавно сунул в лагеря своего компаньона, еврея, некого герра Вольфа Лившица, с семьей и теперь завладел всеми заводами. Вы это себе поняли? — наклонившись ниже: — Я вам говорю — это грабеж! Зачем теперь герру фон Вернеру эта девушка? В Хемнитце мне сказали, что он сватается к дочери самого…

Комната матушки Луизы. На первом плане — спинки двух кроватей. Дальше налево — платяной и посудный шкафы, окно и перед ним — стол и два стула. Направо — газовая плита, посудомойка и шкаф для продуктов, на верху которого много свертков и коробок. Прямо через комнату — входная дверь. Вечер. Горит лампочка. Луиза, полная женщина в темном платье с засученными рукавами, готовит ужин. Курт, до пояса голый, моется после работы. Грета сидит на стуле задом наперед, положив руки на спинку стула, а голову — на скрещенные руки.

— Надо работать, Грета.

— Почему «надо»? Германия, славу богу, — не Советский Союз.

— Как же тогда будешь жить?

— Как мне положено, Курт. Ты — хороший малый, но многого не понимаешь, потому что забил себе голову марксизмом. Ты и его не понимаешь, Курт. Ну, посуди сам: ты говоришь, что марксизм — классовая теория. Она для рабочих, а я — не работница. Я — дворянка. Мой род носит графский титул со времен Барбароссы. Понял разницу? Зачем мне работать? Для каждого человека большая честь жениться на графине Маргарите Виктории Равенбург-Равенау! И для герра фон Вернера это тоже честь!

Курт, утираясь полотенцем, насмешливо фыркает:

— Но не для тебя, Грета.

— Это почему же?

— Потому что он — старик. Такой брак — сделка: он покупает тебя!

— Но ведь всегда так бывает! Ты хотел бы жениться на мне?

— Нет.

— Потому что у тебя нет денег?

— Хо! Зачем мне жена-бездельница? И потом… Ты никого не любишь, кроме себя!

— Курт, ты — дерзкий осел! У тебя нет средств, а у меня женихов много: не выйду за старого фон Вернера, так выйду за молодого йога!

— Везет тебе, моя девочка! — добродушно говорит матушка Луиза, наливая сыну суп в тарелку. — Только смотри не прогадай: работа — самый надежный жених!

Курт берет в руки хлеб и ложку.

Грета:

— Причем тут везение, матушка Луиза? Каждому классу свое: мне положены богатые женихи, ва. л с Куртом — выгодная работа. Я — марксистка, только наоборот. Так кого же ты любишь, Курт?

— Рабочих людей на земле. Поняла? Нет? Плохо. Когда-нибудь жизнь тебя научит уму-разуму. Поумнеешь — скажешь, вот тогда я на тебе и женюсь!

Вечер. Грета и Сергей в быстро едущем такси. Свет фонарей мгновенно и резко пробегает по их лицам.

— Учитель, вы знаете, что такое справочник Гота?

— Да. Свод статей о дворянских фамилиях Германии.

— Вы знаете, что написано во втором томе.

— Еще бы! Там есть родословная рыцаря Алариха Равенау, которого после битвы под Миланом прикосновением меча возвел в графское достоинство сам Фридрих Рыжая Борода!

— Вы все знаете… Так вот… Вот… — мучительно, сквозь слезы Грета шепчет: — Женитесь на мне!

Узкий переулок близ Антгальтского вокзала. Гараж. Сбившиеся в кучу машины для ремонта. Грета наклоняется к присевшему над вынутым карбюратором Курту.

— Ты замолвишь за меня словечко перед хозяином, Курт?

— Он — дрянь, хам, какой-то фюрер у штурмовиков. Не связывайся с ним, Грета. А что говорят на бирже труда?

— Ничего. У меня нет специальности, кроме умения водить машину.

— Скверно.

— Проклятый герр фон Вернер! Проклятый герр Штиннес! Я ненавижу богачей и гитлеровцев!

Чумазый Курт улыбается.

— Смотри не стань коммунисткой!

— Нет. Даже эти подлецы не могут отнять у меня графское достоинство. Так не забудь моей просьбы, Курт!

Салон автомобиля сзади. Видны спина Греты, сидящей у руля, и широкий затылок герра Ратке.

— Да, поедем дальше, но медленно! Отдыхайте, моя кошечка.

Он грубо обнимает ее сзади. Она отшвыривает его руки. Машина рыскает вправо, влево и останавливается. Грета оборачивается:

— Как вы смеете, герр Ратке?

— А почему бы и нет, кошечка? Вы — мой шофер!

Обнимает ее опять, но уже грубее. Она дает ему пощечину. Они борются через спинку сиденья. Она выскакивает на тротуар. За ней, оправляя костюм, — герр Ратке. Мимо проходят люди. Появляются знакомые герра Ратке. Приветливый обмен улыбками:

— Гайль Гитлер!

— Гайль Гитлер!

На тротуаре пусто. Герр Ратке вынимает деньги, аккуратно отсчитывает, оглядывается и торопливо сует кредитки в руки Греты. Прячет портмоне в карман, еще раз оглядывается, затем несколько раз хлещет ее по щекам:

— Пошла вон, комсомольская тварь! Скажи спасибо, что я не отвез тебя к нашему блокварту! Вон!

Грета, опустив голову, уходит.

«Как я их всех ненавижу! Герра Ратке больше, чем тех двоих — Штиннеса и фон Вернера. Как ужасно чувство собственного бессилия и одиночества! А герр Люкс? Я думала, он разузнал все обо мне из-за любви. Нет, он не влюблен. Так чего же он ждет и хочет от меня?»

Парк. Уединенная аллея. Ганс и Альдона докладывают Сергею:

— Капельдудкер медленно тонет: евреям-фронтовикам запретили иметь свои предприятия. Грете тоже живется плохо. Хорошо бы поторопиться с вербовкой? Не из жалости, а потому, что рядом с ней живет Курт. Он в любой день может влипнуть сам и завалить все наши планы с Гретой.

— Да, надо! А чем он занят?

— Под носом у хозяина мастерской делает зажимы для листовок.

— Какие зажимы?

Группа парней и девушек крадется между стоящими вдоль тротуара машинами. Выбирает одну черную побольше и побогаче. Девушка вынимает из-под плаща кипу листовок, края которых слегка зажаты проволочным зажимом, прикрепленным к тяжелой дощечке. Боковые края стопки закрашены в черный цвет. Парни кладут дощечку с листовками на верх машины и отбегают в сторону. Издали смотрят. Подходит пожилой человек, открывает дверцу, садится за руль и дает ход. Когда машина набрала скорость, то с ее крыши ровной струей летят листовки. Прохожие их подбирают и с интересом читают. Парни и девушки довольны и хохочут.

Степан беседует в автомобиле с Иштваном:

— Знакомство Сергея с Чиновником из Министерства иностранных дел, мне кажется, Иштван, обещает в будущем новую линию. Согласен? Удачно развивается и дружба с Инженером. Пусть только Сергей не сыплет деньгами — деньги возбуждают подозрение. Парадокс: дружба вернее денег, Иштван! Наши источники — живые люди. Они должны чувствовать нашу заботу о них и наше внимание. Руководи разумно, чтобы чаще наши враги переходили к нам. Это — ключ к успеху!

— Постараюсь.

— Зачем Сергею этот Капельдудкер?

— Сергей просил навести о нем справки и хочет его использовать в Амстердаме для организации фирмы.

— Ладно. Справки будут. Ну а как насчет Греты? С ней что-то не вижу прогресса!

— Прогресс есть. Ее сиятельство обучается пролетарскому классовому сознанию.

— А не слишком ли дорого это обходится Сергею?

— Ни гроша. Ее учит не он, а сама жизнь.

Жаркий летний полдень. Торговая улица. Угол магазина спортивных принадлежностей. Сверху видны вывеска «Sport-waren. F. Schultz» и верх витрины с развешенным товаром. Спины небольшой толпы молодых мужчин — человек десять, один солдат и два штурмовика. Между ними Ганс, Капельдудкер и Валле в форме. Подходит эсэсовец.

— Гайль Гитлер!

— Гайль Гитлер!

— В чем дело, ребята?

— Да девка в окне. Посмотри-ка! Эй, расступись, дайте пройти ближе! Ну как?