Глава 1 Происхождение Чайфа
Глава 1
Происхождение Чайфа
Заварка в аквариуме
(питерский след в чайфогенезе)
Большие события не происходят сами по себе, чаще всего им предшествуют события маленькие, даже микроскопические; ими все начинается, а потом катится, катится… Малозаметный, но самый непосредственный толчок к появлению группы «Чайф» приключился в тот момент, когда Вова Шахрин впервые услышал «Аквариум». Альбом «Треугольник». В субботу. Зимой 83-го. А рано утром отправился на Шувакиш.
Шувакиш — это крохотная станция в лесу, там в начале восьмидесятых ютилась свердловская толкучка, где среди верхней одежды и нижнего белья, между обувью и парфюмерией толклись любители музыки — нечто вроде ссылки, в которую щепетильные коммунисты сплавили из города уральских любителей частной торговли и свободных искусств. Поездка на «тучу» было дело трудное, отчасти даже спортивное, нужно было долго трястись в переполненной электричке, чтобы на лютом морозе в окружении сосен, старушек и оперов предаваться извлечению прибыли или обмену виниловых пластинок.
Итак, утром после прослушивания «Треугольника» Шахрин стоял на железнодорожной площадке «ВИЗ» с компанией малознакомых дискоманов, ждал электричку. А причудливое творение изощренного питерского гения за ночь в Володиной голове обосновалось и настойчиво просилось наружу. Шахрин стал рассказывать про «Треугольник» попутчикам. Из попутчиков кто-то что-то про «Аквариум» слышал, но Шахрин оказался первым, кто слышал сам «Аквариум». Рассказывать было сложно, поскольку словом и жестом музыку и вообще-то передать трудно, а «Треугольник» — и подавно. Тогда Шахрин стал петь. Он пел «Треугольник» на площадке «ВИЗ», пел в электричке, пел на толкучке… Оказалось, странный альбом сам собою выучился наизусть…
Среди попутчиков случился паренек, Олег Решетников, его это пение «здорово зацепило. Потом мы шли домой с электрички, жили-то рядом, стали по дороге трепаться, и выяснилось, что и человек-то Володя хороший» (Решетников). Олег Шахрина знал поверхностно, встречались пару раз по пластиночным делам, болтали и разбегались. Во всяком случае, для Решетникова только в то воскресенье стало ясно, что Шахрин, оказывается, «человек хороший». Да еще и увлеченный русским роком…
Вот и все событие. Группа мечтателей о группе Следствие оно имело вот какое: про поющего Шахрина Решетников рассказал Вадику Кукушкину.
Этим двоим, Олегу и Вадику, было по семнадцать лет, были они друзья, одноклассники, и была у них группа. То есть на самом деле группы не было, но они о ней мечтали. Ребята бредили музыкой, бредили наяву и весьма энергично. Лидировал Кукушкин, мальчик развитой, интеллектуальный, но немузыкальный. «Тогда Вадик учился в школе, сочинял сюрреалистические стишки и рассказики, — вспоминает Шахрин, — такой «Маяковский в желтой кофте», помноженный на четыре».
А поскольку в те времена любое неформальное творчество мыслилось не иначе как творчество музыкальное, Вадик все надежды связывал с будущей группой, которую и пытался организовать методом фантазий в компании двух одноклассников. «Это была школьная группа, которая никогда инструментов не видела и не представляла, как на них играть, — вспоминает Решетников. — Мы разговоры разговаривали». Придумывали будущие костюмы для будущих выступлений, роли между собой распределяли, решали, кто на чем играть будет… «Вадик себе забрал клавишные, еще один друг забрал бас-гитару, а мне сказали: будешь на барабанах играть… Надо барабанщика — буду барабанщиком, я не брыкался, мне что барабаны, что панк-труба — все было пополам. Где-то полгода проговорили, и третий разговорщик ушел, мы вдвоем остались» (Решетников).
Продолжали фантазировать. А Решетников после восьмого класса во исполнение поручения стать барабанщиком поступил в музыкальное училище.
Решетников
(физиономия)
Невысокий, длинноволосый, с умным, ироничным, всегда чуть отстраненным взглядом, Олег являл собою тип молодого человека, который всегда и принципиально «сам по себе». «Олег — очень закрытый человек, он всегда был очень закрытый, про него невозможно что-то определенное сказать» (Кукушкин). Он был очень музыкален, очевидно талантлив и несколько уже захвален: «Его всегда хвалили все педагоги, что очень талантливый, одаренный, что может стать хорошим музыкантом… Но заниматься он не занимался никогда» (Кукушкин). К моменту поступления в Свердловское музыкальное училище им П. И. Чайковского (или просто «Чайник») Олег окончил две музыкальные школы, одну по классу аккордеона, вторую — по барабанам… И в училище понял, что в училище ему делать нечего. «Сколько я в Чайнике ни учился — нормального барабана не видел, а потом понял, что барабаны мне не интересны» (Решетников).
С барабанами не складывалось, но к Вадику заглядывал, жили-то рядом. И говорили о группе. Уже довольно вяло, ибо время шло, а группа все не группировалась. Тут и случилось пение Шахрина по дороге на толкучку. Олега оно поразило, Кукушкина озадачило.
К Шахрину до того они заходили, но почти случайно: «Общий знакомый нас свел на почве обмена пластинками» (Кукушкин). «Нужно было пластинки поменять, кто-то меня попросил, дал адрес, сказал, что парень меняет что-то… Зашли, поменяли, поговорили» (Решетников). И все. Никакой общности, не считая внушительной Володиной пачки «фирменных пластов», о которой семнадцатилетним парням приходилось только мечтать. Более того, по всем приметам Шахрин ни к музыке, ни к творчеству никакого отношения иметь не мог: был заметно старше, семьянин и даже отец, работал монтажником на стройке, и, что важнее всего, вид имел для любителей полулегальной музыки несколько даже отпугивающий: «Такой «комсомольский деятель-молодец». Был он, во-первых, активный, во-вторых, явно какой-то идейный; я же тогда не знал, какие именно у него идеи…» (Решетников). Но об идеях позже.
А пока два одноклассника решили к Шахрину присмотреться.
Шахрин Вова
(физиономия)
«Песни писались. И было
непонятно, кому их играть».
В. Шахрин
Невысокий, худой, носатый и застенчивый, Шахрин производил стойкое впечатление «правильного парня». Что было немодно и не в порядке вещей, не зря Решетников сразу связал его внешний вид с идейно-комсомольской принадлежностью…
Далее: был он улыбчив, открыт, очень общителен и явно одинок. Шахрин пребывал в том возрасте и положении, когда, согласно каким-то неписаным, но могущественным законам бытия, работа и семья вытесняют из жизни каждого трудового мужчины и друзей, и увлечения, и много чего еще…
Шахрин работал на стройке монтажником, «нулевые циклы» закладывал, то есть вел тяжелую муж- скую жизнь на свежем воздухе. Дома тоже была мужская жизнь не из легких: годовалая дочь, любимая жена Лена — девушка замечательная, но строгая; и все это в одной квартире с Бовиными родителями, квартире далеко не полнометражной, располагавшейся «на Пехоте» — в одном из самых угрюмых свердловских спальных районов. А пока своего жилья нет, жизни не будет, так что вел Шахрин жизнь не юноши, но мужа, ни на какие рок-н-роллы в ней места не оставалось. Но музыку слушал.
Не усмехайся, читатель, слушать музыку в те времена — тоже немало. Таскаться с кипой пластинок на Шувакиш, торчать под липкими взглядами оперов, чувствуя себя почти уголовником, бегать по лесу во время облав — немало. К тому же слушал Вова музыку, для Свердловска тех времен не совсем типичную. Слушал T-rex. А в окружающей среде, даже интеллектуальной, любителя T-rex отыскать было почти невозможно. Не зная английского, Шахрин слушал Rolling Stones, что тоже диковато. Слушал Stranglers — репертуар в образ «правильного мальчика» не вписывался никак.
Но что при ближайшем знакомстве Кукушкина с Решетниковым просто потрясло — оказалось, Шахрин когда-то играл в группе. Играл натурально, а не виртуально, как они! В конце семидесятых в школьной группе, где был даже знаменит, потом в техникумовской, а потом в ансамбле песни и пляски Краснознаменного Дальневосточного пограничного округа!.. Последний, конечно, не совсем чтобы «группа», но все же… Но и это еще не все.
Шахрин писал песни.
И давно этим делом занимался, еще с армии, потом продолжал понемногу, зачем — непонятно. Работал на стройке, друзей почти не было, жизнь с песнями не стыковалась. «С музыкой я тогда совсем скис, но песни писались, — вспоминает Шахрин, — и было непонятно, кому их играть. Поначалу я их показывал на строительных праздниках, ребята подходили, спрашивали: «Чьи песни?» — «Мои». — «Ну, здорово…».
Да и верно, стройка все-таки, а не филармония. Тут пришли Олег и Вадик. Пришли в нужное место и в подходящее время…
Повесть о том, как два мечтателя одного монтажника с толку сбили
«Мы говорили с ними про музыку, и однажды у меня дома я сыграл пару песен. Олег сказал, что он учится в Чайнике, и начал по коленкам подстукивать, Вадик стал фантазировать на тему «надо группу делать, классно будет»… Так пошли разговоры о музыке, разговоры о группе» (Шахрин). Дальше разговоров дело не шло, Шахрин был бы и рад присоединиться к группе мечтателей о группе, но будучи человеком ответственным, отдавал себе отчет в том, что права такого не имел. Семья, дом и т. д., квартиру нужно, но даже это не главное, главным было вот что: болтовня о музыке со всех практических точек зрения была совершенно бессмысленна и бесперспективна. За окном стоял 83-й год, мечты о группе бродили в головах либо совсем мальчишек, вроде Олега и Вадика, либо совсем сумасшедших (о них позже). Почему?
ОПС* в 83-ем году
Для тех, кто молод или запамятовал: общественно-политическая ситуация в 83-м году была хреновая. А в 84-м стала и того хуже. Ни о каких дурацких штуках типа рок-групп, песен, музыки и «вообще», речи не было и быть не могло. Не могло, и все тут. Это было очевидно, это знали все. Все знали, что это навечно. Или навсегда.
Как мечтатели монтажника…
(продолжение)
Шахрин упирался, как мог, оборона его была почти идеальна. Не считая нескольких песен, которые девать некуда. Но Кукушкин с Решетниковым сбивали Шахрина с пути истинного преднамеренно, сознательно, даже изощренно. В гости ходили день через день, ста-рательно игнорируя строгие взгляды Володиной жены Лены, которая сразу поняла, что дело тут не чисто. Окучивали Шахрина по очереди и беспрерывно, как некогда ксендзы незабвенного пана Козлевича. Говорили о музыке, о том, что Бовины песни нужно записывать, что нужна группа, группа, группа… Бились, так сказать, за идею, но перемигивались у Шахрина за спиной. ^Что-то у нас вроде заговора было» (Кукушкин). Кроме идеи было подсознательное мальчишеское желание чужое благополучие подпортить. «Он такой солидный был…» (Кукушкин).
Шахрин очень не хотел осложнять семейное положение, но как ни стреляла глазами жена Лена, сразить этим оружием настырных юнцов не удалось, муж ускользал в музыкальную пучину. И ускользнул. Слава Богу, пучина сия не помешала ему и дальше любить жену, дочь, а потом еще одну дочь… Теперь у него еще и собака есть.
Преуспели Кукушкин с Решетниковым, пошел Шахрин в мечтатели. Дома музыкальные посиделки грозили обернуться последствиями, и Володя подошел к делу мечтания с опытом взрослого человека: пользуясь пролетарским положением, выбил комнатушку в Доме культуры строителей им. Горького «под якобы молодежный клуб по интересам. И мы стали там собираться» (Шахрин).
ВИА «Песенка»
Так, видимо, назывался какой-то детский вокально-инструментальный ансамбль, от него в наследство досталась табличка на двери. Еще в наследство досталась куча всякого хлама в длинной, узкой, как кишка, комнате в ДК Горького. Однако комната была, и это была роскошь.
Стали собираться. «Собирались на посиделки, которые репетициями трудно назвать, мы больше болтали. Пили чай» (Шахрин). Тут прикол: в те стародавние времена, если несколько молодых людей собирались в одной не контролируемой никем комнате, они обязаны были пить портвейн. Слово свидетелю: «У них в комнате почему-то было много бутылок, я думал, они многопьющие. А потом оказалось, что они пьют чай. Гнали этот чай литрами и пили» (Нифантьев).
За этим чаем чувствовалась праведная рука Шахрина, который в те сильно алкоголизированные времена не пил. Во всяком случае, он думал, что праведная. И только много позже узнал, что не все с чаем чисто: «Была кофеварка «Бодрость», в которую засыпали чай Зугдидской фабрики, сквозь него прогонялась вода и получался такой чифирище — мама дорогая… Понял я это позже, когда общался с людьми отсидевшими, они угощали чифирем, я с опаской попробовал и понял, что это наш чай. Кто знает, тому чифирь, а у нас был чай» (Шахрин).
Сидели ребята, чифирили помалу. Вываренную заварку выбрасывали в форточку, поскольку до мусорки бегать было лень. Выбрасывали прямо из кофеварки, часто вместе с фильтром, приходилось за ним бегать с третьего этажа на улицу. Много говорили о музыке… Появились новые знакомые, соседи по ДК, среди них были настоящие музыканты, в смежных комнатах играли настоящие группы. Что играли — вопрос другой, но играли профессионально, на их фоне мечтатели еще больше уходили в себя, в свою кучку, замыкались и слушали, слушали…
Слушали советский рок, который в руки попадал.
Советский рок в 83-ем году
(взгляд с Урала)
Так называемый московский рок можно не считать, в Свердловске он был пожизненно представлен «Машиной времени» в роли почетного динозавра и единственной песней «Воскресенья» «Кто виноват». Ходили смутные слухи о «Браво», но очень смутные. И все.
Хотя питерцы представлены были тоже не слишком широко — почти исключительно «Аквариум» и Майк. (Заметим по ходу: Цой был известен, но как-то на магнитофонах не прижился.) Зато первые два носителя культурных новаций буквально рухнули на уральских меломанов как раз году в 83-м, рухнули сразу всем накопленным багажом. Т. е. весь «Аквариум» вплоть до «Радио Африки». И Майк… «Это просто сумасшествие было!.. — вспоминает Шахрин, — особенно Майк!..»
В жизни все бывает вовремя: стоило собраться, чтобы, наконец, полностью отдаться святому делу мечтаний о музыке, как на их головы, тогда еще вполне невинные, посыпались Майк с Гребенщиковым, властно принуждая с мечтами завязывать, браться за дело, то есть меняться. Как сказано, Шахрин писал песни, но к рок-н-роллу мало причастные — то бардовские, то странно патриотические, а то и откровенно самопальные. Хотя некоторая подъездная прелесть в них присутствовала, чтобы впоследствии окрепнуть и придать Володиному творчеству характерный оттенок дворовой демократии.
Теперь же слушали нечто, производившее впечатление почти ниагарское. В первую очередь тем, что им пели «песни на родном языке». А во-вторых, это был любимый с детства, давным-давно в душах взлелеянный, но казавшийся совершенно вручную недостижимым настоящий рок-н-ролл. Питерский, свободный, наглый, свой!.. Тем более желанный, что под боком существовал еще и свой свердловский рок…
Свердловский рок в 83-ем году
Ох, это было монстрозное нечто!
Хотя на самом деле его почти что не было. Две группы, «Трек» и «Урфин Джюс», обе в глубочайшем подполье и в полуобморочном состоянии. Породил и ту и другую Сан Саныч Пантыкин, фигура весьма примечательная: маленький, очкастый, очень талантливый. Теперь он называется «Дедушкой уральского рока» (титул сам себе придумал и распропагандировал), а тогда был папой. Через его музыкальные руки прошли так или иначе «Сонанс», «Трек» (генетически), «Урфин Джюс», «Наутилус», «Настя», группа Белкина, «Агата Кристи», «Апрельский марш» и так далее. Всех он пестовал, всем помогал, наставлял и т. д. и т. п. Через его руки не прошел только «Чайф», но Пантыкин умудрился однажды в «Чайфе» поиграть…
Сперва он реорганизовал «Сонанс», откуда его тут же выгнали, получился «Трек», а Сан Санычу пришлось делать «Урфин Джюс». Обе группы несли на себе отпечаток незаурядной личности Пантыкина: грешили одновременно профессионализмом и поразительной наивностью, были тяжеловесны, склонны ко всякого рода экстремизму, ярки, во многом схожи, в остальном противоположны. Внутри каждой шла тихая война. А кроме того они воевали друг с другом, а еще с властями воевали, такой был полигон. Обе из соображений конспирации и повышения собственного престижа вели политику максимальной закрытости. Поклонники их также делились на военные лагеря, любитель «Трека» никак не мог слушать «Урфин Джюс», и наоборот. Кстати, поклонникам тоже приходилось жить в обстановке глухого подполья, потому поклонники группировались вокруг музыкантов, изо всех сил пытаясь без особой нужды круг избранный не расширять. И все это вместе напоминало шумный детсад.
Главным было вот что: и «Трек», и «УД» были «супергруппы». Что это значит? В данном случае только то, что популярность — не самое важное, куда важнее некое монстрозное самосознание, своеобразный тип мегаломании, позволяющий еще не сойти с ума, но и среди людей нормальных уже не числиться. Свойство, кстати, вполне ординарное среди писателей, актеров и музыкантов, хотя далеко не многим удается передать его публике. «Треку» и «УД» это удавалось, чувствовалось в зале даже при дурной аппаратуре, но не всем приходилось по душе.
Неудивительно, что людей минимально демократической ориентации в равной степени отпугивали и «Трек», и «УД». А кроме них никого не было, и хотя в стране уже говорили о неком «свердловском роке» как о движении, на самом деле он сводился к десятку человек, не больше. Кстати, в Свердловске записи свердловских групп достать было куда проблематичнее, чем записи тех же питерцев. А при ближайшем рассмотрении вообще оказалось, что питерцы во всех отношениях ближе, во всяком случае подражать землякам или, так сказать, «идти у них в фарватере», наши герои не могли и не желали.
Итак, «это были «УД», «Трек», «Зоопарк» и «Аквариум». Толчок получился очень серьезный, появились конкретные модели того, как это может существовать. А Володя показывал свои песни, рассказывал о том, как они в техникуме играли… Я хотел, чтобы Володя свои песни записал не в бардовском варианте, чтобы был «саунд», была рок-музыка. Ни о каких концертах мыслей не было, речь шла только о приобщении к магнитной записи» (Кукушкин).
Так добрались до записи Володиных песен. Инициатива Кукушкина.
Кукушкин
(физиономия)
«Музыкантом группы я не был,
потому что музыкантом и не был».
В. Кукушкин
«Кукушкин — очень славный человек, классический представитель поколения «дворников навсегда». Человек сам в себе из категории ботаников» (Бегунов). Высокий, чуть анемичный, умный, но путаный. Ребенок из хорошей академической семьи с ярко выраженной страстью к, если можно так сказать, «академическому андеграунду» — совершенно питерский персонаж, которому крепко не посчастливилось родиться на Урале.
Еще до появления Шахрина Вадик занимался на дому экспериментами со звукозаписью: «Я делал композиции из примитивных басовых рисунков, на которые методом перезаписи с магнитофона на магнитофон накладывалась куча конкретики и разные партии труб. Обычные металлические трубы, в них высверливались отверстия, то есть интервалы там были, но совершенно дикие. Получалась довольно бредовая музыка, а сверху я начитывал стихи» (Кукушкин). Современным языком, выражаясь, Вадик занимался авангардным семплированием, делом для начала восьмидесятых настолько опережавшим реальность, что серьезно к нему не относился даже автор. Музыкантом в полном смысле слова Кукушкин не был никогда.
«Я попервости пробовал приобщиться к группе в качестве бас-гитариста, но в связи с моей полной музыкальной несостоятельностью это дело быстро отменилось» (Кукушкин).
«Кукушкин вообще принципиально ни на чем не играл, потому и придумал эту «панк-трубу» из дыхательной трубки для подводного плавания. Он в нее вставил какую-то палочку и совершенно нелепые звуки из нее извлекал» (Бегунов). «И мы попробовали сделать первую запись на магнитофон, Вадик дудел на «панк-трубе», Олег стучал, не помню, по чему…» (Шахрин). Сам Шахрин играл на гитаре и пел. Записывали прямо в ВИА «Песенке», в живую на два микрофона и бытовой магнитофон.
«Из песен, помню, был «Квадратный вальс», — с трудом вспоминает Кукушкин, — впоследствии они практически все не сохранились в репертуаре. Уровень был полностью самодеятельный, альбомом это, конечно, никак не могло считаться».
И тем не менее, это был уже реальный результат — запись!
«Визовский пруд»
«Встал вопрос: а как мы ее назовем? Шахрин принес бумажку, на которой написаны, были песни, участники и как дежурная версия название «Визовский пруд». Это было его предложение. Причем, Шахрин его предложил в качестве названия группы, хотя тогда группы не было» (Кукушкин). Так группа чуть не получила довольно странное название. Визовский, а правильнее, Верх-Исет-ский пруд — довольно большой, очень грязный водоем на западной окраине Свердловска, названный в честь не то верховий реки Исети, не то ВИЗа, завод такой, гигант металлургический. Кукушкина эта водоемная галиматья привела в ужас, и Вадик придумал название «Чайф».
Это, конечно, тоже была галиматья, но иного рода. «Обычно название с напитком связывают, но для меня оно с напитком никак не связано, — размышляет Кукушкин. — Я тогда занимался экспериментальным сочинительством, чай — это было понятие экзистенциальное. Возникла контаминация «чая» и «кайфа», и когда его через черточку стали писать, мне обидно было — это одно слово. Меня привлекала какая-то размазанная семантическая аура, когда ничего конкретного в слове не появляется» (Кукушкин).
Однако мы играем словами ровно в той степени, в какой слова играют нами. Первоначально название принято было писать так:
«Чай-Ф».
А что наши музыканты пили?
«Чифирь».
Такая «размазанная семантическая аура»… Шахрин еще не знал, что у них за «чай» в ходу, а Кукушкин уже группу назвал… Хорошо хоть не «Чифирем»…
Ладно, вернемся к исторической реальности… «И мы сделали первую запись, Вадик дудел на панк-трубе, Олег стучал, я пел, а Бегунова не было» (Шахрин). Фамилия эта, в нашей истории возникающая впервые, постояльцам ВИА «Песенки» была известна, слыхали, и не раз, что есть у Шахрина какой-то особенный, настоящий друг, Вовка Бегунов, к нему Володя и пошел со свежей пленкой. «Запись я показал Бегунову, он сказал, что это, конечно, совсем не то, что мы играли в техникуме, но если совместить наш опыт с нынешними идеями, что-то, может, и получится» (Шахрин).
Так в нашей истории появляется еще один козырный персонаж.
Бегунов
(физиономия)
«Этот был полным раздолбаем
и с тех пор не изменился: был
раздолбаем и остался раздолбаем,
разве что на гитаре
стал получше играть».
А. Матвеев
Бегунов был старым другом Шахрина. Возможно, даже единственным. Росточка невысокого, с наглостью во взоре, с лицом, сделанным грубовато, на любителя. Шустрый, верткий и привлекательный. По натуре не хам, но похамить любитель. В довершение всего Бегунов был мент. Главным свойством Бегунова можно считать вот что: он валял дурака. В милиции работал и валял дурака. Не из желания развалить изнутри орган правопорядка, натура у Бегунова такая. «Это отдельная история, — вспоминает Шахрин. — Даже вид у него был неформальный: то галстук ушьет, то лацканы не те… Причем, начальники понимали, что он как-то не так выглядит, но никак не могли понять, что именно не так. Его ловили, говорили: «У тебя галстук узкий!». Он: «Сел, товарищ полковник. Я его постирал — он и сел»… Бывало, он служит, ему скучно, мы идем по улице Якова Свердлова, подбегают какие-то ревнители общественного порядка, говорят: «Там мужики в подворотне сидят, выпивают»… На что Бегунов обычно говорил: «Вы знаете, я проездом, не местный, на вокзал иду»…
Дурака Бегунов валял и в музыке: в тот момент играл почему-то на контрабасе в почему-то кантри-команде при отчего-то Архитектурном институте. «Состав назывался то ли «Саквояж», то ли «Старый саквояж», не помню» (Бегунов). На контрабасе, естественно, играть не умел, в Архе не учился и попал туда по недоразумению…
И при всем при этом Бегунов был, пожалуй, из всей компании самым продвинутым и образованным человеком. «Читал раза в три больше, чем я, слышал на три порядка больше, общался с кем попало очень плотно, был крутой тусовщик» (Решетников). Бегунов слушал Пендерецкого (кто не понял — смотри муз. энциклопедию). Ну и много чего еще слушал.
В общем, это был кадр и старый друг. Но музыкальными экспериментами новоявленного «Чай-Фа» не слишком заинтересовался.
Трудно сказать, почему. Может быть потому, что друзья в тот момент стояли на грани расставания. Дружба была в прошлом, о котором чуть позже, а в настоящем были семьи (разные), работы (разные), заботы (похожие, но у каждого свои), Бегунов выпивал, Шахрин — нет…
«После армии был шанс, что мы бы просто разошлись. Элементарно. Ничто нас не связывало вообще. Только музыка тогда еще связывала. Вовка периодически ко мне приходил, я к нему, но редко…» (Бегунов).
Питерский след в чаифогенезе
(продолжение)
«Прибило вот что: Майк появился.
Для меня отправной точкой всего, что
было потом, стало появление Майка».
В. Бегунов
«Период с Кукушкиным я не помню, кукушкинские заморочки, придумка названия «Чайф» — это все было без меня» (Бегунов). Самое удивительное, что могло бы и продолжаться без Бегунова, если бы не произошло еще одно чрезвычайно важное в истории группы событие, напрямую связанное с Питером — в Свердловск приехали Майк и Цой. С концертами.
Питер в судьбе «Чайфа» — город особенный и явление наиважнейшее. Практически все ключевые события в истории группы связаны с Питером. Во всяком случае, события положительные. Отрицательные — увы! — чаще со Свердловском.
В данном случае событие было вполне положительное, для Урала совершенно неординарное: на «квартирные гастроли» ехали Майк и Цой. Про Цоя тогда мало кто знал, ждали просто Майка. При первом известии о будущих концертах в городе началось нервное шевеление, сопровождавшееся некоторой одурью любителей музыки и организаторов, одурь распространилась и на официальные структуры, достаточно сказать, что ни культурные, ни правоохранительные органы, уже изрядно набившие руку об «Трек» и «УД», в это дело даже и не сунулись. Очевидно, не верили, что такое вообще возможно.
Первым о концертах питерцев узнал, разумеется, Бегунов…
«Ребята, портвешка нет?»
«Вывели меня на хату на Вторчермете» (Бегунов). По-русски это значит, что Бегунов узнал адрес квартиры, находившейся в районе Вторчермет (полная свердловская задница), куда должен был приехать из аэропорта Майк. И с двумя друзьями по Архитектурному клубу туда отправился. Нашли дверь, постучались, открыл незнакомый дядька, коему они вместо «здрасьте» заявили: «Есть информация, что Майк должен приехать к вам»… Дядька их глазами ощупал, дал команду: «Дуйте за бухлом».
«Мы сгоняли, затарились, бухали, ждали. Переросло это в глобальную пьянку, все рейсы из Москвы прилетели — никакого Майка нет. И совершенно непонятно, откуда появились Майк, Вова Синий и какой-то полный урод неформального вида восточной национальности» (Бегунов).
Майк вошел в дверь и сказал: «Ребята, портвешка нет?»… Ребята к тому времени давно на водке сидели, которая тоже стремительно кончалась, а деньги кончились давно. Но хозяин оказался непрост и с привычками Майка знаком — был портвейн в заначке! Закуски не было.
Сели пить по второму кругу, разговор начался интересный, только Бегунову на нервы действовал «неформальный восточной национальности». Вопросы Вовка задавал Майку, а отвечал почему-то тот, второй. И вообще, в разговор лез… Бегунов был борзой, начал «греться». «Я про себя думаю: «Что ты лезешь?»… Очень не любил я его в тот момент. И только потом до меня стало доходить, что это какое-то «Кино»… А запись я уже слышал. В общем, понял я — свой браток…» (Бегунов). Так Цой счастливо избежал мордобоя в первый же день по приезде на Урал.
«Пришел я «вмертвень» домой, счастливый до неприличия» (Бегунов).
Майк и Цой
На следующий день был концерт. Бегунов заранее сообщил о нем Шахрину, тот прихватил Кукушкина с Решетниковым, но Бегунову об этих двоих сообщить забыл. «Поехали на концерт, — вспоминает Решетников, — встретились с Шахриным, тот говорит, что ему тут на остановке нужно еще с другом встретиться. Подождали, идет странный товарищ в полушубке драном, в каких-то танковых штанах, в ботинках чудовищных… И Шахрину говорит: «А это ты что за чмушников притащил?»… Меня зацепило, думаю: сейчас в глаз буду бить. Потом выяснилось, это и есть Бегунов. Так что на концерте Майка мы впервые и встретились все вместе».
На концерте Майка они впервые встретились все вместе! Без драки.
Концерт был удивительный. Двое играли на акустических гитарах и пели, вот и все. Майк безостановочно жевал резинку, был благостен, видать, причастился с утра портвешком. Цой, наоборот, ужасно почему-то стеснялся, пел с закрытыми глазами, играл с закрытыми глазами и открывал, только когда поворачивался к Майку.
То был rock-n-roll. Абсолютный, стопроцентный, настоящий, который двое похмельных молодых людей извлекали из двух простеньких гитар и собственных глоток. То был момент откровения, вдруг стало очевидно, что рок-н-ролл делается просто и весело, на глазах у публики. Теперь, наверное, трудно понять, что за революция творилась в головах сидевших на концерте, но революция творилась натурально, священная музыка, существовавшая доселе исключительно на магнитофонной ленте, делалась прямо здесь, на глазах, на улице Восточной…
Объективности ради следует заметить, что и для прочей уральской музыкальной общественности концерт Майка и Цоя не прошел даром, но для «Чайфа» он стал решающим — концерт заново объединил Шахрина и Бегунова.
«Я тогда в первый раз понял, что по-русски можно петь, и это будет полноценно. Когда слушал записи, это было круто, но себя рядом поставить было невозможно — другой уровень. Оказалось, можно, а у Вовки были песни… После этого концерта я прибежал к Шахрину с дурными глазами!» (Бегунов).
«И после концерта я рванул к Бегунову…» (Шахрин).
Куда бежать-то — на концерте вместе были!.. Забавный нюанс: они не помнят, что слушали Майка и Цоя, сидя на соседних стульях. И тем не менее, на самом деле…
«Они рванули друг к другу…»
Прямой результат гастроли питерцев свелся к тому, что в ВИА «Песенке» появился Бегунов, событие это для новорожденного «Чайфа» стало во многом решающим. Это был именно шаг именно к группе, которой доселе не было. Почему? Потому что Шахрину в группе нужен был друг.
Примечательное свойство Шахрина, которое играет в бытии «Чайфа» роль огромную: Володя всегда исповедовал «мальчишеские» (они же «мужские») ценности: ему мало просто коллег по музыкальному труду, ему нужен друг.
Особенность же компании, собиравшейся в ВИА «Песенке», заключалась в том, что при всем постоянстве музыкальных посиделок эти трое так и не стали друзьями. «Я бы не сказал, что мы были друзья, о какой-то близости между нами вряд ли можно говорить, — свидетельствует Кукушкин. — Шахрин с Бегуновым общался отдельно. Даже с Шахриным соблюдалась дистанция, а с Бегуновым мы почти не были знакомы». «Мы не подружились, такая проблема не стояла», — вторит Решетников.
Что вышло, то вышло, но Ша-хрину нужен был друг. И не было у него друга, кроме Бегунова. А Бегунов был не просто друг, он был друг музыкальный и очень старый, с которым в одной команде играли еще в школе, потом в техникуме, с которым в один день в армию призывались… Казалось, судьба берегла их единство для общего дела: даже в армии, что практически невозможно, служили в разных частях, но в одном здании, только входы с разных сторон. Потом вместе оканчивали техникум, делали на двоих один дипломный проект… И оба помнили о музыке, ибо и познакомились-то при прямом, можно сказать, посредничестве Джона Леннона, а точнее, его альбома «Walls and Bridges».
Но это отдельная история, которую следует рассказать подробнее. Началась она в январе 76-го, когда в десятый «Б» класс средней свердловской школы № 36 пришел новичок, стриженый, маленький, ушастый. «И на первом же уроке начал руку тянуть, за что получил кличку «Фонарь». Я отсчет всегда начинаю с появления Бегунова, — свидетельствует Шахрин, — потому что потом мы не расставались практически никогда».
Фонарь
«На первом же уроке я получил кличку «Фонарь», потому что мама сказала историческую фразу: «Вова, ты идешь в новую школу, у тебя новая жизнь и единственный шанс хоть как-то выправить аттестат. Ты должен себя показать». И вот пришел я, такой неотразимый со своей чудесной прической, а они волосатые все, «хиппи»! Все в расклешенных штанах, а я в нелепом костюме и в галстуке вот с таким узлом… Но я должен был себя показать, раз мама сказала… Ну, потянул руку, что-то там ответил — в ответ презрительные взгляды: «Полный урод пришел»… А у них был очень спаянный коллектив. Вовка Шахрин был волосатым, носяра торчит, вьющиеся волосы, с которыми он все время боролся, волосы у него стояли, пригладить их было невозможно. Серега Денисов, этот был просто хиппи, высокий, волосатый, вечно немытый и курил. И парни не придавали урокам никакого значения» (Бегунов).
И понял Вовка, что попал в рай. Или вроде того… Ибо до приезда в Свердловск жил Бегунов в воинских гарнизонах. Родился в Крыму, с одиннадцати лет — в Архангельске, везде военные городки, колючая проволока, въехать-выехать невозможно, пропуска, режим секретности, все знают друг друга и только друг друга… Милиции не было, за подростками и их поведением следили патрули, политруки, директор школы был царь и бог, длинных волос, о которых мечтал в то время каждый школьник, в природе не существовало — в гарнизонах волосы длиннее 2 см не росли. И нравы соответствующие: «Я однажды поздравил учительницу математики с Днем милиции, за что родителей немедленно вызвали на педсовет. Я-то утром на календарь посмотрел — День милиции — встретилась математичка, поздравил, она в этом узрела какой-то та-акой смысл…» (Бегунов).
Но и в неласковом гарнизонном климате произрастало древо рок-н-ролла, из каникулярных поездок к бабушкам везли кто пластинки, кто записи, репертуар получался на весь гарнизон один, но разнообразный. Возникали группы, мальчишки судорожно конструировали самодельные гитары, а Вовке мама с папой после долгих уговоров выписали из Крыма чудную гитару, инкрустированную украинской мозаикой.
«Группа у нас называлась, ни много ни мало, «Цунами» — три урода из восьмого класса… — рассказывает Бегунов. — И сыграли на школьном вечере три произведения: «Призрачно все», вторая собственного сочинения с такими словами: «Помнишь, как мы жили, как с тобой дружили, счастье было рядом, но прошла любовь»… А третье произведение Марка Болана «Slider». Там слова есть: «Тю-тю-тюрю», за них меня потом упрекали, говорили: «Что ж ты, придурок, не мог на таком ответственном выступлении слова-то выучить»… Обделались жутко, играть не умели, три аккорда я знал, а произведения, которые мы исполняли, в эти три аккорда никак не влезали… Но в Свердловск я приехал подкованным».
«И вот сижу я на какой-то биологии, а они смотрят пластинку Леннона «Walls and Bridges». Я влез, а от меня такого не ожидали, слово за слово — разговорились» (Бегунов). Шахрин: «И вдруг на перемене он начал встревать и говорить, что тоже музыкой занимается. Но слушал он Black Sabbath и Led Zeppelin, а у нас в классе их никто не слушал. Пошло рубилово не на жизнь, а на смерть, мы ему говорили, что это все фигня, а слушать надо то, что нам нравилось. Но тем не менее он попал на репетицию, обхезал все жидким поносом, то есть принял участие… А это был школьный ансамбль»…
Главным в ансамбле был Вова Шахрин. Тоже «подкованный».
Шахрин
(детство, отрочество и все такое)
Родился и вырос Шахрин в Свердловске, в районе Втузгородка. Учился, как сказано, в 36-й школе. «Школа у нас была простая, никаких эстетских штук, если у тебя родитель работал в УПИ лаборантом или уборщиком, ты был уже интеллигент» (Шахрин). Вова был вполне интеллигент, учился средне, вел отчаянную и безнадежную войну с собственными волосами, которые по моде следовало бы отрастить, но у Шахрина они вились проволокой и торчали в стороны, как у Анжелы Дэвис, знаменитой в то время американской коммунистки. И, разумеется, слушал западную музыку.
«В седьмом классе папа получил аванс, пришел изрядно «под шофе» и принес старый магнитофон «Нота-М». Дома была такая же старая радиола, к ней мы все это подсоединили, пленка — «шестой тип», который уксусной кислотой клеился, а на ней, как потом оказалось, двойной альбом Rolling Stones и Who. До сих пор не знаю, что за альбом… Я обалдел и спросил: «А можно так сделать?» Папа сказал: «Нет проблем!» — и принес через два дня звукосниматель, который мы в ту же радиолу включили, и пошел звук ПОХОЖИЙ! Я втянул ребят… Надо отдать должное маме, она терпела, хотя это не могло нравиться. Соседи слушали с ужасом: барабаном было ведро, оно ставилось на пол, а этаж четвертый… Ведро «дуло» до первого. Тогда отец совершил еще одно гениальное изобретение: в ящике от патефона выпилил дырку, вставил динамик, шесть батареек, и у нас появился переносной комбик!.. А сидели по вечерам в детском саду, в беседочке, и вдруг гитара зазвучала. В беседке тут же стало тесно, в женском общежитии барышни высунулись из окон»…
Шахрин с головой окунулся в музыку. Чтобы уже не выныривать.
Ансамбль «Эдельвейс», он же «Пятна», они же Spots
Группа была такая: Шахрин с Бегуновым, барабанщик Полкаша (кличка), некто Лисконог и вокалист Серега Денисов. «У него был прекрасный голос и полное отсутствие чувства ритма. Запеть из-за такта — элементарно, и мы ему заранее готовили систему жестов: кивали, мигали… Серега смотрел, готовился и промазывал. Но голос его очень нравился девушкам. Шахрин тогда о пении не помышлял» (Бегунов). Играли на школьных вечерах и имели определенный успех; во всяком случае, успешно конкурировали с группой девятых классов.
«Были произведения чудесные, — свидетельствует Бегунов. — «О гонки, гонки, прекрасный бизнес… Скрип тормозов, хрустнули кости… Что-то там — пампарам… С жизнью прощается гонщик». Куплетов двести на один риф посажено».
Отдавались делу музыки всецело: «Когда все к выпускным экзаменам готовились, мы сочиняли рок-оперу. Сюжет был прост до безобразия, — рассказывает Шахрин, — был там король, алчный, но бедный, у него, естественно, красавица-дочь, которая влюблена в шута, а ее пытаются с выгодой выдать замуж. Помню фразу: «Кто выложит тысячу песо, того она будет любить»… Почему песо?..». Опера имела успех, школу окончили.
Шахрин: «Главная задача была — сохранить группу, и мы всей группой поступили в Свердловский строительный техникум. У меня там работали дедушка и мама — мы с гарантией могли поступить. Это был конкретный ход по блату, все преподаватели знали меня с детства, мы приходили на экзамены, получали вопросы, я первый садился к преподавателю за стол, мне шепотом говорили: «Кто с тобой?». Я показывал: тот, тот и тот. Потом шли они, что-то говорили и получали свой минимальный балл»…
Само собой разумеется, в техникуме немедленно приступили к формированию фронта муз. работ, в колхозе появились новые клавишник и барабанщик (Полкаша оказался не в техникуме, а в армии), при первой же возможности пришли в профком техникума и заявили, «что мы такой вот ансамбль, который нестерпимо хочет продолжать свое творчество» (Бегунов). Но в техникуме была уже группа «Полдвенадцатого», которая довольно энергично и умело исполняла произведения Deep Purple и имела твердую популярность в рамках данного учебного заведения. На сцену новички все-таки вылезли и успешно провалились, пытаясь на фоне жестких ребят из «Полдвенадцатого» исполнять «Барыню» и прочие штуки из школьного репертуара.
«Бегунов сказал: «Ну, мы вам покажем буги-вуги»! Был составлен список из ста западных песен, на наш взгляд хитовых, из сотни выбрали то, что мы могли более-менее сыграть, и новая программа была уже очень боевая. Был большой успех, и следующие два года в техникуме мы были, безусловно, битлами, нас знали все, происходили какие-то скандалы на местном уровне, связанные с нашей рок-н-ролльной жизнью, слухи, сплетни, романы, девушки-поклонницы и все прочее» (Шахрин). Скоро и незаметно ушел вокалист Серега, делать было нечего, надо петь — Шахрин с Бегуновым стали петь. У Шахрина глотка оказалась полуженее, и он стал вокалистом не потому, что пел лучше, а потому что физически мог продержаться дольше.
«И постепенно собственные песни подтягивались, — вспоминает Бегунов. — У меня были песни про экологию, у Вовки — про огонек в степи; они очень нравились девушкам, но нами рассматривались как нечто проходное, второстепенное. Опора была — Битлы, Grand Fank. Мы чем брали? Убивались на танцах насмерть. А отсутствие английского языка компенсировали тарабарщиной».
Володя-пограничник и Вовчик — вертолетчик
Осенью 78-го Шахрина с Бегуновым забрали в армию. В один день. «Попали мы в одну учебку, там посетило меня одно из самых ярких армейских впечатлений: зашли толпой в баню, там выдали форму, побрили, и мы не смогли узнать друг друга! Принялись друг друга кликать: «Вова! Вова-а!». Столкнулись, друг на друга смотрим и понимаем, какие же мы обсосы!.. В шинельках, в форме, бритенькие… Только что были местные звезды рок-н-ролла, а тут — обсосы, другого слова не скажешь!» (Шахрин).
Скоро злой военный рок (судьба) попытался разлучить Шахрина с Бегуновым, с каковой целью последнего отправили в Питер, в школу вертолетчиков. Шахрин же пробовал продолжить музыкальную карьеру, в результате чего нарвался на скандал: «Мне прапорщик, руководитель оркестра, сказал: «Я обо всем договорился, на собеседовании скажи, что хочешь в оркестре служить». Все выходили и говорили: «Хочу служить на заставе, быть героем-пограничником», — все хотели на заставе с собакой служить. Я вышел и сказал, что хочу служить в оркестре, тут какой-то полковник разорался: «Ты что, сукин сын, на трубе сюда приехал играть?! На заставу, на остров его!». Прапорщик испарился, и меня отправили на остров Уссурийский, на заставу» (Шахрин). Там Вова прослужил примерно полгода, потом приехала бригада ансамбля песни и пляски Краснознаменного Дальневосточного пограничного округа, а капитан, начальник заставы, возьми и похвастайся, что, мол, есть у него боец, швец и жнец, поет, играет и пляски исполняет… Через пару недель пришел приказ командующего округом перевести рядового Шахрина в ансамбль песни и пляски, и повезли Вову в Хабаровск… «Помню, было как-то неудобно писать домой письма, потому что раньше я их писал о службе на границе, была там какая-та романтика, и вдруг — в оркестре…» (Шахрин).
И свершилось чудо: в том же округе, в городе Хабаровске, в том же здании, только вход с другой стороны, где была часть вертолетчиков, появился Бегунов! Снова вместе, только с разного входа.
Бегунов окончил не ВХУТЕМАС, а ШМАС (школа младшего авиационного состава), но по примеру всех армейских лентяев тут же определился в эскадрильи художником. Рисовать не умел, но справлялся. Скоро завел и свой ансамбль. Под названием «Красные сполохи»…
Служили, по армейским понятиям, безбедно. И на дембель ушли разом.
Тумба
«И пошло это безвременье: надо
думать о жизни, думать о квартире,
а ты молодой»… В. Бегунов
«Три года полного штиля»
В. Шахрин
После дембеля кончилась музыка, началась взрослая жизнь. Восстановились в техникуме, опять же по протекции Вовиной мамы перевелись на заочное, вдвоем сделали дипломную работу, которая поныне стоит на улице Малышева перед Строительным техникумом. «Там такая стела из железных труб, ее расчеты мы с Бегуновым и делали. Наш подарок городу… Мы до сих пор горды, что хоть что-то построили, другие-то вообще ни хрена» (Шахрин). Построили перед техникумом тумбу для рекламы, настало время в жизни определяться. А что жизнь с музыкой уже не стыковалась, это понятно. В 81-м собрались старым техникумовским составом, отыграли у сестры Шахрина на школьном выпускном вечере, удачно отыграли, деньги заработали и разошлись. Скоро женились оба. Работа…
Шахрин работал на стройке, в СУ-20, строил фундаментные циклы. Надо было на работу устраиваться, шел по улице, увидел первое попавшееся строительное управление, зашел: «Надо?» — «Надо». Монтажник-землекоп. Приличные деньги получал, 240 рублей. И работа его устраивала — хорошая физическая нагрузка, свежий воздух, но и не для дураков дело. Во всяком случае, интересней, чем в конторе сидеть, как предусматривалось полученным образованием…
Но это разумный Шахрин, Бегунов к взрослой жизни был совсем не готов, только этим можно объяснить все, что с ним произошло. Бегунов попал в ментовку, не просто попал, а на работу. Попал смешно, был у него знакомый, вместе в вертолетчиках служили, очень шустрый товарищ, после армии встретились, друг начал Вовку, что называется, «фаловать», сиречь уговаривать идти в милицию трудиться. Но не просто трудиться, Бегунов на такой подвиг даже после армии ни за что бы не решился, а по блату, который у товарища якобы был. Хотели устроиться в обычный ППС (патрульно-постовая служба), а через месяц переведут под белы руки в ОБХСС (очень щедрое на кормежку было подразделеньице), а там уже сплошное счастье с маслом. Бегунов подписывает контракт, через месяц его знакомый при странных обстоятельствах кончает с собой, человека нет, у Бегунова связей нет, но есть контракт на три года. Согласно которому стал Вовка тупо топтать улицы Железнодорожного района г. Свердловска. А потом к трем годам приплюсовались сами собой еще три, вышло шесть, и только героическими усилиями обоих Вовок удалось их впоследствии «скостить до пяти»…
Жизнь — «полная тумба»… От нее чуть не распался союз Вовы и Вовы, но наступил год 83-й, Шахрин познакомился с Кукушкиным и Решетниковым… (что дальше — см. выше)… И в ВИА «Песенке» появился четвертый член никому не известной группы «Чайф».
ВИА «Песенка» — 2
Данный текст является ознакомительным фрагментом.