Глава 34 Инси-уинси, паучок, снова по трубе пополз

Глава 34

Инси-уинси, паучок, снова по трубе пополз

В дверь зала ожидания постучали, и она распахнулась. Вошли два офицера таможенной службы в форме, а за ними Берни Монаган, дежурный управляющий аэропортом. Он держался в стороне, ничего не упуская из виду.

– Здравствуйте, Жаклин, меня зовут Пол, а это Мик, – сказал тот офицер, который повыше. – Вы меня не помните, но вы с моим братом ходили в начальную школу.

– Конечно, я помню вашего брата, – ответила я с нервной улыбкой. – Как у него дела? – В тот момент я не помнила даже собственного имени.

– В общем, я хотел только сказать, что мы уже много лет следим за новостями о вашей семье, – продолжил Пол. – И сочувствуем вам и вашим детям. Мы оба, – он кивком указал на своего коллегу, – надеемся, что этим утром у вас все пройдет благополучно. Мы хотели сказать, что самолет сел, и сейчас мы направляемся к воротам. Там все будет ясно. Скрестите пальцы, ладно? – И он ободряюще улыбнулся.

Я робко кивнула и искренне поблагодарила их. Я не поверю, что это правда, до тех пор, пока не увижу Шахиру собственными глазами. Все еще могло оказаться жестокой шуткой.

Дверь распахнулась и закрылась, и мы с Питером остались сидеть в тишине. Внезапно я подумала, что очень хорошо, что Питер хирург-травматолог. Если мое сердце остановится от радости или горя, он точно будет знать, что делать.

– Взбодрись! – сказал он. – Все будет скоро известно. – Он потянулся ко мне и крепко обнял, потом посмотрел на табло прибытия. – Тут сказано: «Высадка».

Питер был моим другом с четырнадцати лет, знал Бахрина и был свидетелем того, как росли Шахира и Аддин до похищения.

– Кстати, я смотрю, ты при полном параде, – хихикнул он, показывая пальцем на мою прическу и тщательный макияж. – Решила принарядиться?

– Ну, не каждый день доводится заново знакомиться с собственным ребенком. Я просто хотела создать о себе хорошее впечатление, – напряженно и со скованной стыдом улыбкой объяснила я.

Нескончаемо тянулись минуты. Я слышала равномерное тиканье часов на противоположной стене. Ожидание и волнение разрывали меня на части. «Ее нет на самолете, и поэтому она не может из него выйти», – повторяла я про себя снова и снова.

И тут в двери громко постучали. Мы с Питером вскочили на ноги.

Я была уже на середине комнаты, когда дверь распахнулась и навстречу моим объятиям рванулся коричневый вихрь.

По комнате разнесся истошный крик, будто от боли:

– Маааааамааааааааа!

Я не видела ее лица, только ощутила, как ее руки обхватывают меня за талию. Каким-то образом я пересекла комнату, и теперь мы, плача, стояли в дверях, не давая им закрыться. Питер мягко подтолкнул нас на середину комнаты и крепко закрыл дверь, оставляя нас наедине.

Объятия не ослабевали. Мы не отпускали рук, в то время как из наших глаз изливались слезы, сдерживаемые целых четырнадцать лет. Издалека до меня донеслись причитания, звуки давно подавляемого горя, и постепенно я поняла, что мы с Шахирой и есть их источник. Мы выли, как баньши – привидения-плакальщицы. Я и не представляла, что человек может озвучить такую волну эмоций, не говоря уже о том, чтобы делать это вдвоем и не сойти с ума.

Не было никаких слов, только снова и снова повторялось:

– Мама.

И мой ответ:

– Шах-Шах.

Голова Шахиры лежала на моем правом плече, а я яростно прижимала ее к себе, боясь отпустить.

Мы стали слегка раскачиваться в странном танце боли и утешения.

Мы плакали и плакали. Слезы продолжали течь сами собой.

– Шея затекла, меняемся, – то ли засмеялась, то ли всхлипнула я, и мы одновременно поменяли положение. Нам по-прежнему ни к чему были слова, и мы не собирались друг друга отпускать.

В какой-то момент дверь приоткрылась и быстро захлопнулась снова.

– Я даже не знаю, как ты выглядишь, – наконец произнесла я, когда наш плач стих до редких всхлипываний и шмыганий носами. – Давай на счет «три» посмотрим друг на друга? – предложила я.

– Нет, нет, еще рано, – запротестовала Шахира. – Постоим еще чуть-чуть.

И я еще недолго ее покачала. Плечи Шахиры подрагивали, а волосы были мокры от моих слез.

– Раз, два, три, – посчитала я и чуть отстранилась, чтобы посмотреть на своего ребенка, которого я родила так много лет назад.

Она была удивительно красива.

Темно-карие миндалевидные глаза, покрасневшие от слез, взглянули в мои глаза. Тонкие черты и узкие запястья, водопад черных волос и застенчивая улыбка.

Я взяла ее лицо в свои ладони и поцеловала каждый его сантиметр. Проведя рукой по волосам, я отвела их за уши. Они были такими же, эти маленькие ушки, как те, с которыми я играла, когда она еще малышкой засыпала у меня на руках.

В самолете она сняла хиджаб – так она сказала мне, проведя рукой по волосам. Мне хотелось расспросить ее обо всем, но вопросы могут подождать.

Дверь снова открылась. Заглянул Питер и сказал, что нам пора уходить. Мы еще раз обнялись и рука об руку двинулись к выходу. В коридоре два офицера таможенной службы смотрели на нас с улыбкой и слезами на глазах. Я обняла каждого из них, и Шахира последовала моему примеру. Через кордон охранявших нас людей мы вышли из терминала прямо к ожидавшей нас машине. Шахиру защищало от холода мое огромное стеганое пальто. Я опустила голову и шла как можно быстрее. Питер осторожно усадил нас на заднее сиденье, и мы быстро отправились в путь. Нас никто не видел за тонированными стеклами, пока мы ехали по пустынной дороге.

Шахира сразу же вытащила из рюкзака пачку фотографий и стала комментировать мне некоторые события из тех, что произошли за прошедшие годы. Мы все время улыбались друг другу, и я почувствовала, что у меня болят скулы.

Я по-прежнему не могла поверить в происходящее.

– Ты действительно здесь, – повторяла я. – Как же я по тебе скучала!

А потом я вспомнила о том, что надо рассказать Шахире о дне рождения и гостях. Шахира посмеялась над тем, что ей предстоит изображать студентку, не говорящую по-английски, и стала смотреть в окошко.

– Все здесь кажется таким правильным: и деревья, и цвет листьев. Малайзия всегда казалась мне странной. Вот как должен выглядеть дом, который я помню.

Я понимала, что она имела в виду. Когда я жила в Малайзии, сочность красок и изобилие зелени представлялись мне удушающе излишними. Подозреваю, что многие путешественники тоже это ощущают, только не могут определить, что же именно их смущает. Наверное, поэтому многие люди, отправившиеся за границу на заработки, со временем возвращаются назад. В Австралии и деревья, и небо выглядят иначе.

Когда мы подъехали к дому, Шахира бросила на меня нервный и неуверенный взгляд. Мои дети вот-вот познакомятся друг с другом.

– Мама! – послышался в домофоне восторженный крик.

А потом Шахира услышала голос Билла:

– Мама приготовила для вас сюрприз. Может, пойдете и посмотрите, что это?

Ворота отворились, и навстречу нам выбежали Верити и Лизандр.

– И где сюрприз? – спросили они.

Тогда к ним вышла Шахира и присела, чтобы поздороваться.

– Здравствуй, Верити! Здравствуй, Зан! Это я, Шах-Шах, я приехала к тебе на день рождения!

– Ура! – взвизгнула Верити, прыгая Шахире на руки и почти сбивая ее с ног. – А подарок мне привезла?

– Та-Та, – сказал Зан, подошел к Шахире и взял ее за руку.

– Здравствуй, Шахира, добро пожаловать, – поприветствовал ее Билл. – Долгая была дорога домой! – И он быстро обнял ее.

Мы вместе с шумящими детьми и багажом всей толпой ввалились в двери. Шахиру невозможно было увести, чтобы показать ей ее комнату, пока малыши тянули ее за руки, желая продемонстрировать свои любимые вещички.

Уставшая и счастливая, я прижалась к Биллу и облегченно вздохнула.

– Я дам им пять минут, а потом пойду спасать Шахиру, – сказала я ему.

В конце концов я утянула Шахиру от Зана и Верити и отвела ее в отведенную ей комнату, быстро показав сначала дом. Девочка не спала в самолете, поэтому я протянула ей уютный зеленый халат, купленный специально для нее, и ночную рубашку.

– У тебя есть пара часов, отдохни до приезда твоих крестных.

Когда она переоделась, я укрыла ее легким пуховым одеялом. Целуя ее и гладя по щеке, я постаралась запомнить этот момент, по-прежнему сомневаясь в реальности происходящего. Когда впервые за четырнадцать лет я прошептала ей на ухо пожелания доброго отдыха, как в детстве, на мои глаза снова навернулись слезы.

– Сладких снов, милая, благослови тебя Господь. Я люблю тебя бесконечно.

Остаток дня прошел в счастливой суматохе: шарики, «тетушки» со слезами на глазах, друзья, радость Шахиры, обнаружившей на праздничном столе шоколадное печенье и медовые пирожные, любимые ею с ее дней рождений. Лизандр усердно фотографировал все события, а его старшая сестра Шахира сидела рядом с ним на корточках, Верити счастливо вздыхала, открыв подарок Шахиры: розовый наряд феи и аксессуары к нему, а еще был торт «Русалка».

В доме царили мир и счастье. Среди бегающих и прыгающих пятилетних ребятишек стеснительная Шахира улыбалась мне, своим брату, сестре и всем своим друзьям.

Восьмидесятитрехлетний дядюшка Эрик, крестный Шахиры, плакал, когда ее увидел, а его объятия, казалось, застыли навечно. Сью о чем-то секретничала с Шахирой, и ее глаза тоже блестели весь день. Даже сдержанная Хитер долго обнимала меня и плакала. В тот день самой нужной вещью в нашем доме были носовые платки и салфетки.

Мне казалось, будто я парю над собственным телом, наблюдая за праздником и наслаждаясь им.

Те друзья, кого я не успела предупредить заранее, отзывали меня в сторону и задавали массу вопросов. «Эта твоя японская студентка подозрительно похожа на тебя», – говорили они, а потом, когда всё понимали, их лица светились радостью.

Я все время повторяла, что мы не хотели связываться со средствами массовой информации. Но самым важным было то, что я инстинктивно чувствовала: за всей бравадой Шахиры скрывается тонкая и сильно израненная душа. Нам жизненно важно было получить время и место, чтобы узнать друг друга получше, а детям и всей семье необходимо было привыкнуть к переменам. Нашествие журналистов помешает нам и сделает и без того сложную задачу почти невыполнимой.

А в моей голове уже начался обратный отсчет времени, которое Шахире было позволено провести с нами: двадцать восемь дней. Как же я ее отпущу?

Я решила не думать об этом и просто наслаждаться. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Гости ушли, праздник Верити удался на славу, и теперь, когда все было убрано, пришла пора ложиться спать.

Лизандр и Верити забрались в двуспальную кровать Верити, чтобы послушать вечернюю сказку. Я лежала между ними, а Шахира нашла себе местечко в ногах, поперек кровати, и укуталась пледом. Я читала «Волшебство опоссумов», книгу, ставшую частью как прошлого детства Шахиры, так и настоящего Верити и Лизандра. Едва малыши уснули, мы с Шахирой тихо вышли из комнаты. Когда мы спускались, Шахира задала мне вопрос:

– Мам, а можно мне принять ванну? У нас там нет горячей воды, и я очень скучала по ванной.

– Конечно, милая, ведь это и твой дом, – ответила я.

И тогда, стесняясь, она задала еще один вопрос:

– Мамочка, – произнесла она, и ее личико в форме сердца покраснело. – А ты можешь принять ванну со мной?

Подавив в себе панические мысли о том, как я покажу свое сорокалетнее с небольшим тело незнакомке, я согласилась. Дело было не в том, что я стеснялась обнаженного тела. Малыши принимали душ и ванну со мной все время, и мы делали это с Шахирой и Аддином много лет назад. Просто я была немного застигнута врасплох тем, что Шахира ощущает себя достаточно комфортно, чтобы предложить эту идею, учитывая ее религиозное воспитание. Я лишь беспокоилась о том, что разочарую ее или даже напугаю видом своего тела. Если бы она росла рядом со мной, то она привыкла бы к моему старению, к тому, как моя кожа теряет эластичность молодости. Это дало бы Шахире представление о том, как с годами будет выглядеть ее собственное тело. Я уже видела, что у нас были практически идентичные фигуры, разве что мой бюст стал шире и ниже того, каким он был раньше. Все-таки я выкормила четверых детей. Но если Шахира хочет принять со мной ванну, так тому и быть.

В ванной я зажгла свечи и достала самые ароматные соли, которые у меня были. Я открыла кран на полную мощность, набирая горячую воду и благословляя то, что новая ванна была большой и роскошной.

Мы уселись во вспенившуюся воду, и, посидев в ней некоторое время, Шахира начала изливать свою душу. Она заполняла пробелы, оставленные украденными у меня годами, рассказывая о том, как с ней обращалась первая мачеха, Норелла. Для того чтобы сломать характер маленькой девочки, она годами твердила моей красавице дочери, что она уродлива, ненормальна и бесполезна. Моего ребенка украли, увезли в чужую страну, далеко от родной матери, так почему бы Норелле не проявить любви или хотя бы сострадания? Мы коснулись и темы похищения, о которой Шахире не хотелось говорить даже четырнадцать лет спустя. Мы говорили о ее жизни в Малайзии. Несмотря на то что Бахрин взял на себя труд украсть своих детей, их воспитание он оставил в ведении других людей. Шахира и Аддин даже не жили в его доме: он поселил их в гостевых комнатах дома своей матери, по соседству.

Когда я услышала о его методе воспитания маленьких детей, то пришла в ужас. Шахира рассказала о том, как ее наказывали за невежливый ответ мачехе. Едва темнело, Бахрин сажал дочь в машину, отвозил ее на кладбище и оставлял там до утра. Маленькую девочку, в кромешном мраке, на целую ночь. Аддина подобное наказание обошло, но его постоянно били палками.

– Иногда, – говорила Шахира бесцветным голосом, – я бежала за его машиной. Я даже помню, как цеплялась за колеса.

Но больше всего меня расстроила ее короткая фраза, завершавшая этот леденящий душу рассказ:

– Наверное, я заслужила это, споря с Нореллой.

Моя бедная дочь не понимала, что ни один ребенок, особенно травмированный похищением, не заслуживает того, чтобы его оставляли на ночь на кладбище.

То, что с ней сделали, было отвратительно, и в большинстве стран родителей за такое обращение с детьми сажают в тюрьму.

Шахира могла пересчитать людей, которые были добры к ней, по пальцам на одной руке. И только трое сказали ей обо мне что-то хорошее, хотя и они старались делать это шепотом, так, чтобы не услышал Бахрин.

Оказалось, я была права: похищение было совершено не вследствие проявления любви, а из-за желания обладать. Я не стремилась ни спорить, ни оправдывать его. Больше всего в этот момент мне хотелось взять в руки волшебную палочку и стереть из памяти моих детей всю боль и все страдания, которые они перенесли.

Когда вода в ванне остывала, мы наполняли ее снова и снова и в результате провели там три часа. К тому времени, как мы выбрались из воды, наша кожа напоминала по виду сушеную сливу.

Для меня и Шахиры эта ванна стала символом своеобразного возрождения. Мы снова превратились в мать и дочь. Но еще мы сделались женщинами, объединенными не только генетикой и обстоятельствами.

– Останься со мной, мам, мне страшно спать одной, – попросила Шахира.

Мы продолжили беседу, расположившись на целой горе подушек на ее кровати. А потом болтали еще и еще, до тех пор, пока мой голос не охрип и я не взмолилась о перерыве на сон.

Когда я пристроила голову рядом с сонным личиком Шахиры, уже близилось утро. На память мне пришел детский стишок:

Инси-уинси, паучок, ползал по трубе,

Но пошел дождь и смыл его.

Вот вышло солнышко и высушило дождь,

И Инси-уинси, паучок, снова по трубе пополз.

Выходит, что если ты будешь держаться как можно дольше, то обязательно выйдет солнце и дождь закончится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.