Дорогой смерти Корниенко (Горбенко) Клавдия Николаевна, 1925 г. р

Дорогой смерти

Корниенко (Горбенко) Клавдия Николаевна, 1925 г. р

Когда началась война, наша семья жила в Днепродзержинске Днепропетровской области. Отец работал мастером на военно-ремонтном заводе, мама медсестрой в горбольнице. Город фашисты оккупировали в июле 1941 года и сразу стали расстреливать раненых прямо на больничных койках.

Мы, школьники, через своих знакомых прятали раненых на чердаках и в подвалах, помогали перейти к своим. Я стала связной подпольной группы. В городе появились виселицы, повешенных не снимали несколько дней, за нарушение комендантского часа расстреливали на месте.

Немецкую форму для проведения операций добывали партизаны, а мы, школьники, несли ее в село Романково, где горожане меняли одежду на еду. Было страшно, но мы уже знали, что дела у фашистов идут все хуже. Подпольщикам удалось освободить из тюрем узников-смертников.

Я возвращалась домой через станцию Баглей и попала под бомбежку. Меня ранило в ногу. Я потеряла сознание. Нас привезли в Днепродзержинск, в гестапо. Всех жестоко избили, мне выбили челюсть и отбили почки.

Из наших подпольщиков 27 человек расстреляли. Сейчас в центре Днепродзержинска установлена гранитная плита, где выбиты имена погибших.

Продолжались бои за Днепр. Накануне освобождения города начальник гестапо сказал молодежи нашей подпольной организации: «Я бы мог сейчас вас здесь расстрелять, но вы поедете в Великую Германию и будете много, очень много работать, пока не сдохнете».

Сначала мы попали в городок Игрень. Садист Кузенко проводил «инструкцию» – он отдавал команды: «Бегом, присесть, на четвереньках, встать, лечь…» Люди, измотанные в тюрьмах и гестапо, с трудом выполняли команды садиста, из ушей текла кровь. Тех, кто не мог встать, пристреливали.

В товарном поезде нас отправили в концлагерь Маутхаузен. Это было начало страшного пути в ад.

Над концлагерем стояла сплошная белая пелена каменной пыли. По высокой лестнице (ее назвали лестницей смерти) узники выносили большие каменные плиты к платформам товарного поезда. Часто охрана развлекалась тем, что сталкивала узников с лестницы вниз, а сверху сбрасывала плиты, чтобы попасть в живых людей, и хохотала. Это страшное зрелище было нам видно сквозь щели барака. Смотреть на это было невозможно, многим женщинам было плохо. Наш блоковый Ганс сказал, что скоро нас повезут в другой концлагерь, и он будет намного хуже.

Освенцим

На главных воротах лагеря была надпись на немецком языке: «Работа делает свободным».

Когда нас привезли, моросил дождь, было холодно. У брамы на камнях стояла группа женщин. Их черные халаты крест-накрест пересекала красная линия. Нам сказали, что это еврейки-смертницы. Женщины держали по кирпичу. Руки у них посинели и дрожали, а рядом рвались с поводка собаки. Это был день массовой казни евреев и цыган.

Замерзших и голодных, нас втолкнули в вестибюль крематория на санобработку. На левой руке машинкой выбили номер 65171. Надзирательница сказала: «Забудьте, как вас звали. Теперь у вас только номер. Выйти отсюда невозможно. Отсюда один выход – через трубу крематория».

Натолкали нас в барак намного больше, чем он мог вместить. Трехэтажные нары, на бок поворачивались по команде.

Надзирательница сказала:

«Забудьте, как вас звали. Теперь у вас только номер. Выйти отсюда невозможно. Отсюда один выход – через трубу крематория». Натолкали нас в барак намного больше, чем он мог вместить. Трехэтажные нары, на бок поворачивались по команде.

Мы усвоили главное лагерное правило: не попадаться на глаза капо-палачам, немцам, осужденным за убийство, бандитизм, проституцию. Они также носили полосатую форму, но новую, на правой руке, на желтой ткани была надпись: «KAPO». Они были помощниками комендантов лагеря, которые за убийство узника платили 60 марок. Сначала было привыкание к лагерным условиям: рыли ямы, перетаскивали камни, затем другая команда их закапывала. Работа тяжелая и бесполезная.

Через месяц перевали в рабочий лагерь «Б». Я попала в строительную бригаду – на строительство узкоколейки к другим филиалам Освенцима.

Силы уходили, одолевали болезни. Я попала в ревир (лагерную больницу), откуда больных отправляли в крематорий. Мне повезло: в ревире работала моя землячка, военнопленная Любовь Яковлева Алпатова. Пока я поправлялась, она меня прятала в комнате для медсестер и фактически спасла мне жизнь.

Из Освенцима в Равенсбрюк

Нас привезли в Берген-Бельзен. Это был настоящий ад на земле. Крематорий не работал. Везде были горы трупов, политые жидкостью для сожжения. Воды нет, еды не дают. Оставшиеся в живых предупреждали: все отравлено. Лагерных номеров нам не давали. Это значило, что мы прибыли для уничтожения.

Но дорога в ад продолжалась: снова товарняки, снова нас везут неизвестно куда. После остановки мужчин высадили, а женщин отправили в Равенсбрюк. Четыре дня мы перетаскивали камни, переносили на носилках песок.

Затем снова команда: «Кто может ходить – выйти вперед». Вышли, собрав последние силы.

Флоссенбург

Мы попали в концлагерь, в команду «Дрезден», где был подземный завод, на котором производили самолеты «мессершмитт». Нас определили в наземный барак, где мы спали и работали на станках по обработке мелких деталей. Здесь мне присвоили лагерный номер 62711.

Скоро началась такая массированная бомбежка Дрездена, что работать стало невозможно. Весь лагерь спешно эвакуировали. Для меня это была вторая дорога смерти. Еды нам не давали, хотя каждый узник вез тележку с провизией для эсэсовцев и охраны. Вокруг грохот орудий, разрывы бомб, снова смерть идет рядом. Мы двигались через Пирну в крепость Кёнигштайн, где нас должны были загнать в штольни и отравить газом «Циклон-Б».

При подходе к крепости нас встретили советские солдаты. Надзирательнице и охране удалось сбежать. Нас забрали в передвижной госпиталь и помогли вернуться домой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.