В Австрии я встретила русских подпольщиков Зубовская (Подгаецкая) Людмила Семеновна, 1927 г.р

В Австрии я встретила русских подпольщиков

Зубовская (Подгаецкая) Людмила Семеновна, 1927 г.р

Малолетняя узница трудового лагеря в г. Айзеренц (Австрия), Равенсбрюк (Германия), Нойенгамме (Гамбург). Участница войны, инвалид III группы.

10 июня 1942 года нас погнали на вокзал. Здесь в толпе я увидела свою двоюродную сестру Люду Беляеву. Нас погрузили в один вагон-«телятник» и повезли. Ехали долго, голодно.

Привезли нас в Австрию, в небольшой городок Айзеренц. Лагерь был огорожен колючей проволокой, по которой пропущен ток. Сестра работала на кухне, иногда ей удавалось спрятать и принести кусочек хлеба, а меня отправили на работу в шахту. Мы отделяли руду от породы. Однажды я работала во второй смене, конвейер остановился. Я устала и уснула. Надзиратель с бранью вытащил за волосы и стал бить, а я нечаянно ударила его деревянным ботинком. Меня сразу в вагонетке спустили в лагерь, посадили в бункер. Там и просидела сутки, а на второй день стало известно, что меня повесят перед всем лагерем. Мне помогли бежать чехи, дали деньги, одежду, и я поехала в Грауа, где был русский лагерь.

В одном бараке оказались люди из Крыма. Меня прятали под тюфяками, делились едой. Вместе с колонной я ходила в город, но так долго продолжаться не могло, и я ушла из лагеря. Я оказалась одна в городе, а потом в столовой, куда мне в лагере дали талоны на питание, познакомилась с ребятами. Они спросили: «Кто ты – полячка?» Я заплакала и все рассказала. Они привели меня к бауэру, фрау дала кувшин с молоком. Ребята, как я поняла, были сбежавшие военнопленные, а бауэр – коммунистом. У ребят были оформлены документы, была немецкая форма. Они добывали, хранили и перепрятывали оружие, о своих действиях они не говорили, фамилий не называли. Когда выходили в немецкой форме на задание, я шла рядом как их девушка.

Однажды я работала во второй смене, конвейер остановился. Я устала и уснула. Надзиратель с бранью вытащил за волосы и стал бить, а я нечаянно ударила его деревянным ботинком. Меня сразу в вагонетке спустили в лагерь, посадили в бункер. Там и просидела сутки, а на второй день стало известно, что меня повесят перед всем лагерем.

Виктору, Паше, мне, Косте и Васе даже удалось сфотографироваться на память. Фото я через хозяина Кляйнца отправила сестре Людмиле Беляевой (она осталась жива и вернулась после войны графию, но передала ее мне другая узница, Валя. Так у меня осталась память об этих отважных ребятах. Я только случайно услышала, что Костя был из Севастополя…

Через некоторое время группу разоблачили. Меня ребята заранее отвели к хозяину столовой Кляйнцу, где я стала работать. Вскоре меня тоже увезли в гестапо. Меня били, очень сильно били и допрашивали о моих знакомых. Следователь палкой с наконечником бил по пальцам – до сих пор они кривые. Втащили избитого Пашу, спросили: «Это она?» Он только еле-еле повел головой. Очная ставка ничего не дала. Эсэсовец долго и зло смотрел на меня. Я подумала, что это конец. Зазвонил телефон, и он резко сказал: «Этап». Что случилось с Виктором, Костей и Васей, я не знаю.

Нас, человек 10–15, погрузили в вагон с военнопленными и отправили в концлагерь Равенсбрюк.

Вот тут-то я впервые испугалась. Первое, что меня поразило: люди – ходячие трупы, одна кожа и кости. Второе – чистота. Немцы очень боялись тифа. Мне присвоили номер 34701, одели в полосатое платье и тужурку. Часами стояли в аппеле, на ногах намерзали льдинки.

Я тайком приносила в барак полоски, которые вырезала, сплела портмоне, которое хранится у дочери как наша семейная реликвия.?

Над нами постоянно издевались, была бесконечная работа, голод: суп из брюквы. Так я пробыла в Равенсбрюке около года. В конце 1944 года меня перевели в филиал концлагеря «Нойенгамме», где я работала в цехе по выпуску противогазов.

У меня было лекало, накладывала на кусок кожи и вырезала полоски шириной в палец, затем передавала на следующий стол. Работали целый день. Издевательства, побои. Однажды надзирательнице что-то не понравилось, и она так ударила меня по голове, что шрам остался на всю жизнь.

Я тайком приносила в барак полоски, которые вырезала, сплела портмоне, которое хранится у дочери как наша семейная реликвия.

Нас освободили англичане в первых числах мая 1945 года, отправили в русскую зону в г. Нойенбрандербург. Здесь мы проходили фильтрацию. Когда я заполняла анкету, вдруг услышала голос майора: «Люда, это ты?»

Он, оказывается, знал моих ребят-подпольщиков, знал и обо мне. Мы обнялись, и я заплакала. Майор посодействовал моему скорейшему возвращению на Родину.

Когда я приехала в Симферополь, папа вернулся с фронта, болел, старшего брата ранили на Сапун-горе, еще братик маленький. Надо было работать. Я пошла поступать учеником счетовода в Госбанк, а при заполнении анкеты мне сказали: «Нет». Обратилась в КГБ, рассказала все. Через неделю мне сказали: «Ничего не бойтесь, все будет хорошо».

Я поступила в Госбанк учеником, закончила курсы и стала квалифицированным специалистом. Работала на разных местах, последние 18 лет кассиром троллейбусного парка.

Моим мужем стал старшина Павел Иванович Зубовской, участник Великой Отечественной войны, защитник Малой земли, участник знаменитого керченского десанта. Он освобождал Крым, Варшаву, закончил войну в Берлине.