Вождь советовался, можно ли изменить знак препинания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вождь советовался, можно ли изменить знак препинания

– Вы просто фаталист, Сергей Владимирович, и, мне кажется, вы во всем доверились судьбе?

– Нет, я не фаталист, но моя жизнь – это действительно цепь случайностей, игра судьбы. Вообще мне кажется, что кроме фашистского плена я ничего не боялся.

– Даже Сталина? Вообще, расскажите об этом человеке, вы же его лично знали. Что вы думали о нем тогда и что думаете о «великом из великих» сейчас, в наши дни?

– Однажды в музее Сталина в Гори меня попросили оставить запись в книге посетителей. Я написал: «Я в него верил, он мне доверял». Наивно? Может быть. Ну что я мог еще написать?! Так ведь оно и было! Это только сейчас история открывает нам глаза, и мы видим, что Сталин был непосредственно повинен в тех жертвах, которые понес советский народ.

Фигура Сталина – очень противоречивая: тиран, палач… Но трудно понять, почему он поддерживал хороших писателей, режиссеров, актеров? И в то же время не менее талантливые люди сидели в тюрьмах, уничтожались.

Я согласен с формулировкой Дмитрия Волкогонова: жизнь Сталина – «триумф и трагедия». Как осмыслить, например, такой эпизод? Однажды меня с огромным трудом разыскали на фронте и привезли к командующему Курочкину. Тот говорит: «Срочно звоните товарищу Ворошилову, он интересовался, где вы пропадаете?» Дозваниваюсь до Ворошилова. Слышу в трубке: «Товарищ Сталин просит у вас узнать, можно ли изменить знак препинания в такой-то строке?»

Что это?! Тысячи замученных людей, а тут знаки препинания.

– За какие произведения вы получили Сталинские премии?

– Первую – за стихи для детей. Вторую – за сценарий кинофильма «Фронтовые подруги». Третью – за пьесы «Я хочу домой» и «Илья Головин». Я был представлен и к четвертой премии – за басни. Но при обсуждении на Политбюро списка кандидатов на премию, который зачитывал Маленков, Берия с усмешкой спросил: «Это что, за „Лису и Бобра“, что ли?» Воцарилось молчание. Все ждали реакции Сталина, прохаживающегося по кабинету. После большой паузы Сталин произнес: «Михалков – детский писатель».

В опубликованном списке награжденных моей фамилии не значилось. Свидетелем этого обсуждения был Николай Тихонов, который мне о нем и рассказал.

– А за что вы удостоены Государственных премий?

– Одну премию я получил за организацию и работу сатирического киножурнала «Фитиль», другую – за спектакль «Пена» в Театре сатиры.

– Вы назвали пьесу «Илья Головин», которая шла на сцене МХАТа имени Горького. Тот, кто знает содержание этой пьесы и время ее написания – сразу же после печально знаменитого постановления ЦК ВКП(б) о музыке[8], – тот вправе спросить: пьеса явилась вашим откликом на это постановление?

– Не скрою. Главную роль исполнял незабвенный артист Топорков. Музыку к спектаклю написал Арам Хачатурян, имя которого, кстати, тоже фигурировало в постановлении. В некотором смысле пьеса была конъюнктурной, так сказать, написанной по свежим следам жесткого несправедливого постановления. В моей пьесе утверждался примат народности искусства в борьбе с искусством абстрактным. Впрочем, я и сейчас стою на этой позиции. Спектакль имел успех. И, тем не менее, его появление на сцене выглядело желанием угодить партийной власти. Я сожалею об этом.

– Ваше отношение к Жданову, о котором сейчас много пишут и говорят?

– Жданова я лично знал плохо. Не общался с ним. Но его расправа с Ахматовой и Зощенко меня ошеломила. Я не понимал смысла его действий. Больше я о нем ничего сказать не могу, ибо только один раз видел его вблизи, когда он играл на рояле, а Сталин пел деревенские частушки. Это было 22 мая 1941 года, когда Сталин пригласил небольшую группу первых лауреатов Сталинской премии и показал им фильм «Если завтра война». Ровно через месяц она началась…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.