Глава девятая Моя жена
Глава девятая
Моя жена
Я познакомился с ней в 1917-м.
Жгучая брюнеточка с очень красивыми глазками и соблазнительнейшим ротиком, вернее сказать, самым аппетитным из всех, что мне довелось видеть до тех пор.
Она была мне антипатична — и в то же время нравилась. Да-да, именно то, что притягивало меня в ней, одновременно отталкивало и внушало отвращение. Феномен притяжения, должно быть, относящийся к области физики. Правда, ничего не смысля в физической науке, не могу связывать это ни с чем, кроме особенностей физиологического толка.
Мне и раньше приходилось сталкиваться с этим явлением. Есть люди, которые при первой же встрече заставляют вас сразу отпрянуть назад. Но лучше не терять бдительности — или, вернее, довериться первому впечатлению! — ибо этот прыжок назад порой оказывается лишь разбегом, чтобы попроворней броситься вперед.
Короче, этой женщине, которую, кстати, я никогда не любил, суждено было сыграть в моей жизни роль хоть и мимолетную, но провиденческую и зловредную.
Я примечал ее не один раз.
Можно ли было не почувствовать, когда она минуту за минутой не спускала с меня пристального взгляда?
Обычно она стояла неподвижно, облокотившись на высокую спинку стула банкомета — и не начинала играть, пока не приходил мой черед метать шар. Так что я довольно быстро понял, что этот безучастный взгляд, чья пронзительная пристальность так волновала и смущала меня, предназначалась скорее крупье, чем мужчине.
Она терпеливо поджидала своего часа, и стоило ей, наконец, услыхать вещую фразу: «Делайте ставки, господа!» — как она тут же кидала мне свои шесть луидоров, которые, должно быть, уже битый час буквально жгли ей руки, ибо, когда я брал их у нее, они были горячими — обжигающе горячими и влажными оттого, что слишком долго оставались в ее лихорадочной от нетерпения ладошке.
И бросая деньги, произносила:
— «Тьер»…
Других ставок она никогда не делала.
Это нельзя назвать системой. Просто манера, весьма, кстати, распространенная и не лишенная известного смысла, ставить сразу на двенадцать чисел, которые соседствуют на колесе и соединены на зеленом сукне игорного стола.
Похоже, особых капиталов у нее не было, и нельзя сказать, чтобы ей как-то особенно везло или не везло, порой случалось за день проиграть — или выиграть — луидоров пятьдесят, не больше.
Это была одна из тех женщин, каких немало, азартные игроки в душе, они приезжали в Монако с тремя десятками тысячефранковых купюр в сумочках и с надеждой за четыре месяца усердного труда впятеро увеличить свой капитал. Из которых после трех недель в казино оставалось разве что на билет второго класса, чтобы добраться до Пуатье, Карпантра или Парижа.
Тьер (треть колеса)
В тот вечер, проиграв девять раз кряду, она взбунтовалась против злого рока, чьим олицетворением, нетрудно догадаться, выступал в ее глазах я сам. Ей бы при таком отчаянном невезении взять да и прекратить игру, но нет, вместо этого бедолага завелась, закусила удила и сперва удвоила, а потом утроила ставку. А когда я позволил себе укоризненным, но вполне доброжелательным взглядом выразить свое отношение к ее безрассудству, она ответила мне на редкость красноречивой гримасой.
— Вместо того, чтобы давать мне советы, — будто говорила она, — лучше бы закинули шарик на треть колеса!
И провалиться мне на этом месте, если у самого обездоленного из существ человеческих, самого забытого богами и людьми, было когда-нибудь выражение лица, исполненное такого безысходного отчаянья, такой мольбы — и столь выразительного.
Я должен был исправить зло, которое только что причинил ей собственными руками! Ведь она, и вправду, доверила мне свою судьбу. Я был ее спасительным якорем и последней надеждой!
Обо всем об этом говорил, кричал ее взгляд.
Разумеется, не чувствуя ни малейшего сострадания — немало я уже на таких насмотрелся! — скорее забавляясь, и к тому же чувствуя к ней какое-то странное влечение, я одарил ее понимающей улыбкой, при этом, помнится, для вящей убедительности, еще и заговорщически, мнообещающе подмигнул — так, что понять могла только она одна.
И запустил шарик.
Он повертелся, покрутился, еще повертелся — потом замедлил свой бег и, будто вдруг утомившись, возьми да и угоди аккурат в «тьер»!
Помнится, я зарделся прямо до самых ушей.
Что же до восторга этой женщины, то его невозможно было ни описать, ни передать словами — так что к чему пытаться, пустая трата времени…
Однако и на меня все это тоже произвело немалое впечатление — конечно, не такое, как на нее, но все же — и я поспешил снова запустить шарик, дабы избавиться от наваждения или, напротив, утвердиться в своих подозрениях.
И — хотите верьте, хотите нет — шарик снова попадает в треть колеса!
Он останавливался там трижды, пять раз, десять раз кряду.
Мы не осмеливались поднять друг на друга глаза.
Она уже сидела. Должно быть, ноги затряслись, как и руки. Теперь она играла стофранковыми монетами — и поскольку шарики неизменно «попадали куда нужно», перед ней уже лежало одиннадцать тысяч франков.
Она сыграла еще пару раз — нарочно, чтобы усыпить подозрения, заранее зная, что проиграет и, возможно, даже желая того. Она и в самом деле проиграла — потом поднялась и исчезла, торопливо, даже не взглянув в мою сторону.
Банкомет ничего не заметил: повторные ставки на «тьер» никогда не вызывали у игроков таких бурных взрывов недоверия, как на «17», «32» или «зеро», если на них ставили хотя бы дважды кряду.
Что же произошло?
Нет, но что же «на самом деле» произошло?
Конечно, мои намерения не вызывали ни малейших сомнений. Пусть так. Но вправе ли я отсюда сделать вывод, что…
Ответа я так и не нашел — однако от этих мыслей не смог ни на минуту сомкнуть глаз, так и провел всю ночь без сна.
Этот трюк — или чудо? — повторится ли он завтра?
Да и дамочка-то, вернется ли она снова? Может, уже неделю только и мечтала выиграть денежки, которые я помог ей положить в карман? Может, ее уже и след простыл?
Но нет, никуда она не делась, и назавтра все повторилось вновь.
В тот вечер я пришел к выводу, что произошло чудо, ибо заметил, что в отсутствие этой дамочки у меня никак не получается по своей воле послать шарик ни в один сектор колеса, какой ни выбери. Даже примерно, и то не удавалось. Стало быть, между ней и мною было что-то необъяснимое, чему я не знал названия, но чем не мог распоряжаться ни один из нас по отдельности — это действовало только тогда, когда наши с ней желания совпадали. И это что-то необъяснимое, я мог дать ему любое название, какое захочу, и назвал — чудом. Но у меня не было ни малейшего намерения впутывать в эту авантюру Господа Бога или возлагать на него хоть какую-то ответственность за это явление, скажем, весьма сомнительного, если не сказать преступного толка — а потому вполне простодушно приписал это чудо уникальному физическому влиянию, которое имела на меня эта женщина. Это она была головой — а я рукой. А стало быть, в моральном плане моя вина была куда меньше, чем ее. Но поскольку, с другой стороны, рисковал я куда больше нее, то мне казалось вполне справедливым по-братски делить грядущие барыши, как, впрочем, и уже полученные тоже — почему бы и нет?
С чего это я должен обогащать эту незнакомку?
Ну уж дудки!
Стало быть, нам надо срочно договориться, и чем скорее, тем лучше.
Так-то оно так — да только вот загвоздка: как его заключить, это самое соглашение? И в каком виде?
Договор подписать, что ли?
Но можно ли ей доверять, этой дамочке — помимо игры?
И потом, какую ценность перед законом будет иметь этот договор, предметом которого является дележ награбленного?
Ах, ну и ночку же я еще провел!
Правда, на сей раз мне удалось поспать. Недолго. Ровно столько, чтобы увидеть сон, в котором белые шарики рулетки были не белыми, а серыми. И их было много-премного. Они гонялись друг за дружкой по колесу. Мне казалось, я узнал их. Стало быть, я их когда-то уже видел?
Да так оно и было, это были мои восемь су на шарики, это они вернулись ко мне во сне, это они все еще вертелись у меня в голове.
И проснулся я с готовым решением.
Существовал только один-единственный договор между нами, нею и мной, который бы обеспечил мне полную безопасность — во всех отношениях.
В тот же вечер я подстерег ее, пошел за ней следом, догнал, потом, уведя подальше от нескромных ушей, познакомился. Разговор получился недолгим — короткие, отрывистые фразы, только по существу. Хочешь, бери, не хочешь, иди. Тут же по-быстрому было заключено тайное соглашение, в деталях оговорены все условия — и двенадцать дней спустя, в мэрии Сен-Мартэн-де-Везюби, я сочетался законным браком на условиях общего владения имуществом с Генриеттой Гертрудой Блед, разведенной, бывшей супругой какого-то болгарского полковника.
Я попросил двухнедельный отпуск, который и был мне предоставлен. Эти две недели мы провели в одной деревенской гостинице, в пятидесяти километрах от Монако, целиком посвятив наш медовый месяц разработке подробнейшего плана ставок на «тьер». Плана разумного, основанного на расчете и здравом смысле, который сулил нам после полуторамесячных трудов чистый куш в миллион семьсот тысяч франков наличными.
Мы с ней назубок выучили, как нам надлежало действовать, ведь у нас и проигрыши тоже были предусмотрены — надо же как-то усыпить бдительность соглядатаев. При малейшем промахе с ее — как, впрочем, и с моей — стороны мы могли оказаться не просто в щекотливой, а прямо-таки в безнадежной ситуации.
Наш план, если мне не изменяет память, был таков: два выигрыша, один проигрыш, три очень крупных выигрыша, потом выигрыш незначительный, и под конец довольно крупный проигрыш — после чего все начиналось с начала.
Наш совместный капитал составлял тридцать восемь тысяч франков.
Моя жена
На третий день по возвращении из свадебного путешествия я с бьющимся сердцем снова занял свое место за рулеткой — и бросил шарик…
И НАЧИНАЯ С ЭТОГО МОМЕНТА МНЕ БОЛЬШЕ ТАК НИ РАЗУ И НЕ УДАЛОСЬ ОТПРАВИТЬ ЕГО В «ТЬЕР»!!!
Его словно заколдовали!
У меня выходило «32», «3», «26», «15», «19» — да-да, я помимо своей воли то и дело попадал в номера по соседству с «зеро» — но мне никакими силами не удавалось закинуть его в сектор «тьер»!
Мне казалось, я схожу с ума!
А она так и не решилась сменить тактику, в точности следовала нашему плану, настырно продолжая ставить на «тьер» — и наш общий капитал сошел на нет, растаял, как свеча, будто его и вовсе не было!
И мне приходилось своими собственными руками отгребать наши денежки!
Трагические минуты!
И при всем при том я не мог подать ей ни единого знака, чувствовал, что за мной следят. Так оно и было на самом деле, ведь мое отсутствие не могло не вызвать подозрений.
Соседи зеро
Это был какой-то кошмар — и он все продолжался и продолжался!
«12»! «35»! «3»! «26»!
«Зеро»!
«Зеро»!
«Зеро»!
«Зеро»!
Выкинуть время от времени «зеро», это хороший тон, но когда он выходит трижды кряду — тут уж не до шуток!
А я только что выкинул его четыре раза подряд!
И все только на него и ставили — все, кроме нас, ибо у нее уже не оставалось ни сантима!
«32»!
«Зеро»!
«26»!
Я прикладывал неимоверные усилия, чтобы помешать шарику снова угодить в этот чертов сектор «зеро», а банкомет уже не сводил с меня округлившихся от ужаса глаз, и во взгляде его сквозила угроза. Но напрасно!
Все игроки, вконец потерявши головы, ставили на соседей «зеро» — и банк был сорван!
Два часа спустя я был уволен из казино. И в кратчайший срок, какой только был предусмотрен законом, мы с ней развелись.
Итак, я «хотел» жульничать, да только, как ни старался, у меня ничего «не получилось».
Будь я тогда, и вправду, шулером, никто бы ничего не заметил, ведь в мошенничестве меня заподозрили именно тогда, когда у меня ничего не вышло. И выгнали-то, если разобраться, как раз за то, что я оказался шулером-неудачником и не смог как следует смошенничать.
И какая же по-вашему первая мысль должна была прийти в голову человеку, наказанному за то, что у него не вышло смошенничать?
Мошенничать!
А чего вы еще от него ждали?
Вот так и случилось, что я стал шулером.