«Мой сын подарил Фиделю русский снег…»

«Мой сын подарил Фиделю русский снег…»

– Давайте вспомним о других временах и именах. Ведь вы принимали в доме Микояна Фиделя Кастро.

– Да, это так. Известно, что Анастас Иванович сблизился с вождем кубинского народа во время визита на Кубу в 1961 году. И когда Фидель прилетел в Советский Союз с ответным визитом, в его программе была запланирована частная, домашняя, встреча с Микояном. Анастас Иванович позвал всех нас, всю семью. Он вывел детей и внуков к Фиделю, который был в приподнятом, радостном настроении и сразу же ласково потрепал всех по щечкам. Мне как матери было приятно, что этот мужественный человек, известный уже тогда на всех континентах, нежно пообщался и с моими детьми. Неожиданно для всех приключился такой эпизод. После общения с Фиделем Стасик вдруг куда-то исчез. Появился он минут через пятнадцать-двадцать с подносом настоящего снега. Был теплый апрель, и снег в Москве в ту весну уже весь растаял. Как потом выяснилось, Стас собрал остатки снега в каких-то ложбинах на Воробьевых Горах (там в правительственном особняке происходила эта знаменательная встреча). Кастро был в восхищении. Оказалось, что до этого он не держал в руках снега и мечтал увидеть его в России. Кстати, позже он прислал нам самолетом огромную коробку мороженого.

Вообще Фидель Кастро – личность невероятная. Анастас Иванович каким-то внутренним чутьем его очень хорошо понимал.

Он нигде не пишет, но я помню по его рассказам, что он говорил Кеннеди о романтичности Фиделя, о том, сколько в нем хороших качеств, и если бы они были с ним лично знакомы, то Фидель расположил бы к себе американского президента. Джон Кеннеди на это ответил: «Скорее всего, он мог бы понравиться моему брату Бобби». А несколько лет назад Фидель рассказывал Евгению Максимовичу Примакову о том, как кончился Карибский кризис: «Когда я уже не знал, что мне делать: ставить ракеты – не ставить ракеты, я узнал, что у Микояна в Москве умерла жена, и известил Анастаса Ивановича, что в любую минуту ему будет выделен самолет. На это Микоян ответил, что не может сейчас улетать, отошел к окну, и я увидел на его глазах слезы. И тут понял, что дам согласие на снятие ракет». Так вспоминал Примаков.