Появились кони — возникли «проблемы»

Появились кони — возникли «проблемы»

В первые дни полученные от братской Монгольской Народной Республики лошади были для моего городского глаза совершенно одинаковы. На первом же привале, когда ездовые спешились и отошли в сторонку, я не мог отличить свои пушки от орудий второго взвода и, опасаясь конфуза, ходил взад-вперед вдоль колонны, пока не прозвучала команда «По коням!». Вслед за «своими» ездовыми я уверенно подошел к «своим» пушкам.

В этот день исполнилась третья неделя со дня моего назначения на должность командира взвода. Из давно прочитанных книг мне было известно наставление Суворова: «Путь к сердцу солдата лежит через его желудок», и я старался следовать этой мудрости. Но случилось так, что во время первого перехода нашей батареи на конной тяге, спустя несколько часов пути, из-за своего чрезмерного стремления заботиться о подчиненных я попал в довольно смешное положение.

Мы остановились на часовой привал, чтобы пообедать, напоить и накормить лошадей. К моменту, когда ездовые распрягли лошадей и собирались повести их на водопой, подоспела кухня с горячим обедом. Руководствуясь самыми благими намерениями, но будучи еще совершенно «темным» в правилах ухода за лошадьми (да и откуда было это знать пареньку из города?), я, ничтоже сумняшеся, отдал распоряжение ездовым: «Задайте лошадям овса, тем временем сами пообедайте, а водопой будет после обеда». Когда мне объяснили, что нельзя кормить лошадей овсом, не напоив их перед этим, понял абсурдность своего распоряжения, и стало очень стыдно.

* * *

Вернемся к прерванному рассказу о нашем пути от Волги к Дону. Сначала мы шли по местам, где на днях были разгромлены немецкие и румынские части. Память хранит замерзший труп румына, размозженного гусеницами танка, остовы сгоревших немецких грузовиков, утеплитель к сапогу в виде огромного соломенного лаптя, коробки от португальских рыбных консервов, порожние коньячные бутылки и... лакированную туфлю на высоком каблуке.

Затем началась «зона пустыни»: здесь пришедший в себя противник успел сжечь дотла те редкие в этой степи хутора, где мы могли бы отдохнуть и отогреться. (Спустя тридцать лет Иван Камчатный напомнил мне в письме, как в один из этих дней мы «отдыхали» на промерзшей земле у одинокого, кем-то подожженного дуплистого дерева, оно горело изнутри.)

Зимнее обмундирование у нас появилось в начале декабря, когда ртутный столбик еще не опускался ниже минус 10–15°. Я помню, что получил валенки, телогрейку, особые рукавицы (с двумя пальцами, большим и указательным, что позволяло пользоваться оружием), а также, как исполняющий обязанности командира взвода, белый маскировочный комбинезон. Не повезло с головным убором: ни одну из полученных старшиной на складе шапок-ушанок не удалось натянуть на голову (мой размер 58,5 хотя и считается довольно большим, но он вовсе не редкость). На первых порах я получил вязаный шерстяной подшлемник, поверх которого носил пилотку. В безветрие было терпимо, стоило подуть ветру — голова застывала мгновенно. К счастью, старшина привез шапку нужного размера еще до того, как морозы достигли 30° ниже нуля. В полку было несколько случаев обморожения, в основном не очень серьезных. А у соседей произошла трагедия: во время затянувшегося привала погибли от переохлаждения двое солдат из Туркмении, самой жаркой республики СССР.

Где-то после середины декабря «зона пустыни» закончилась, видно, немцы торопились оторваться от преследования. В эти по-прежнему морозные дни соседний полк дивизии участвовал в отражении атаки танковой армады Манштейна, рвавшихся на выручку окруженных войск Паулюса. Наша батарея была готова к встрече с врагом, но противник избрал другое направление.

За неделю до нового года дивизия продолжила марш в сторону Дона. Запомнилось, что к вечеру 27 декабря наша батарея расположилась в сохранившемся довольно большом хуторе. После того как все подчиненные были размещены и часовые выставлены, мы с Ваней Камчатным вошли в заранее облюбованный для ночлега дом. Нас встретили две приветливые женщины, обеим было лет по 35. Одна из них — хозяйка дома, мать двухлетней девочки (муж на войне), вторая — беженка из Сталинградской области, нашедшая здесь приют для себя и двоих мальчиков после того, как жившие в доме немецкие солдаты поспешно ретировались. Комнату тускло освещал каганец, стоявший на небольшом столе недалеко от печи, которую топили кизяком. Хозяйка начала собирать на стол. Появились едва початая бутылка немецкого вина и четыре стопки, закуска. Хозяйка рассказала, что двумя днями раньше ее постояльцы начали праздновать Рождество, но вдруг по тревоге все оставили на столе, быстро собрались и вместе с другими солдатами покинули хутор. «Спасибо им за то, что мы теперь можем выпить за наших родных», — провозгласила она тост, и каждый осушил свою стопку. Оставшееся вино допивали только мужчины, которые от выпитого и от тепла в доме быстро охмелели. Несмотря на Ванино и мое сопротивление, спать нас уложили в спальне на хозяйской полуторной кровати. Перед сном нам показали смежную комнату, где мирно спали дети. Мальчики лежали на двухъярусных деревянных нарах, оставшихся от немцев, а девочка раскинулась на просторном топчане, который занимал больше половины комнаты. Спали мы по-царски! Утром хозяйка объяснила мне, почему немцы встречают Рождество на две недели раньше, чем русские. Заодно рассказала, что на бывших постояльцев зла не держит...

Марш продолжался, и через пару дней полку было назначено заночевать в небольшой станице. Мы прибыли туда, когда уже смеркалось. Мороз крепчал, и все мечтали о теплом ночлеге. Увы, оказалось, что за несколько часов до нас здесь разместилась другая воинская часть, занявшая почти все дома. После многих попыток проникнуть в переполненные помещения, доходивших иногда до взаимных угроз применить оружие и даже до автоматных очередей в воздух (для слабонервных), нам пришлось заночевать в сарае...

Дона мы достигли в Новый год и шли вдоль него к югу. Боев все еще не было, но в небе стали появляться немецкие разведчики («рамы»). Запомнилось девятое января 1943 года. Полку, обычно совершавшему марши по ночам, на этот раз было приказано передислоцироваться в соседний населенный пункт в светлое время дня. Для всех рот и батальонов это не составило большого риска: вытянувшись в длинные цепи, рассредоточившиеся пехотинцы шли полем в стороне от дороги, а при воздушном нападении могли разбегаться в разные стороны. Другое дело батарея, она могла двигаться только по дороге, на фоне снежного покрова мы были отлично видны с воздуха. Все командиры взводов настойчиво убеждали Лошакова отложить выезд батареи до сумерек, но он боялся не выполнить приказ и выдворил нас, а сам верхом на коне галопом помчался вперед. Мы тоже старались не мешкать и часа через полтора были уже недалеко от пункта назначения. Вдруг послышался звенящий звук немецкого истребителя, летевшего на бреющем полете прямо на нас, и сразу же раздалась длинная очередь его крупнокалиберного пулемета. Еще мгновение, и «мессершмит» скрывается из виду. Убита лошадь, начинаем отсоединять сбрую, но в ту же минуту наш воздушный враг возвращается и снова поливает батарею струей разрывных пуль. Люди прячутся в кюветы, отбегают в поле, а кони только дергаются, да иногда раздается их предсмертный хрип. А немец все терзает и терзает так отчетливо видимую на белом снегу и такую беспомощную батарею. В одном из последних его заходов я почувствовал сильный удар в левое бедро, но боль была терпимой. (Позже, опустив ватные брюки, увидел, что ногу «зацепило» осколком пули, разорвавшейся в моем полушубке.) Израсходовав боеприпас, истребитель еще раз пролетел над нами и скрылся насовсем. Итоги: убит Сулейманов, тяжело ранены двое, а сверх того мы потеряли девять лошадей.

Спустя четыре дня наш полк берет штурмом станицу Раздорскую на высоком правом берегу Дона, но через два часа немецкие танки вытесняют нас на лед. (В морозную ночь перед штурмом, стоя в окопчике, я уснул, казалось, ненадолго, а проснулся от нестерпимой боли — обморозил пальцы рук.)

И снова дни марша вдоль левого берега замерзшего Дона. Контакта с противником нет, но время от времени над нами пролетала «рама», а пару раз налетали «мессеры» и были жертвы. Однажды в ясный морозный день во время марша по безграничной белой степи неожиданно раздалась команда: «Полк, к бою! Приготовиться к отражению танковой атаки с юга!» Пехотинцы моментально рассредоточились и залегли. Мы быстро подготовили все пушки к стрельбе бронебойными снарядами (о том, чтобы рыть укрытия в этих условиях, не было и речи). Помню свое возбуждение в долгие минуты ожидания встречи с врагом. Командир полка направил на юг троих конных разведчиков, и все напряженно ожидали новых известий. Прошло около получаса, и, ко всеобщей радости, поступил новый приказ: «Отставить! Полк, строиться в походную колонну!»