Две авторские заметки на одну тему

Две авторские заметки на одну тему

«ПИКОВАЯ ДАМА»

(Из рецензии 1996 года)

…Спектакль «Пиковая дама» Петра Фоменко – безусловный образец волшебства театрального искусства, в котором изящество замысла соединено с иронией отношения и безмерным талантом воплощения. Предпринятое здесь «чтение» «Пиковой дамы» «по ролям» превращается в объемную, ажурную структуру, в которой перекликаются голоса, оживают тени и мелодии. Как всегда, музыка у Фоменко ведет и катализирует действие, организующим персонажем становится фигура Тайной недоброжелательности (Юлия Рутберг). В ее похожем на парижские химеры профиле и острой выразительной пластике заключен символичный образ Петербурга– опасного и безумного города.

Петр Фоменко построил внутреннюю драматургию на игре между персонажами и текстом, на узнавании героями подробностей о самих себе – здесь и теперь – и немедленном виртуозном и остроумном отыгрывании пушкинской прозы. Конечно, бесспорная победа этой постановки – Графиня Людмилы Максаковой, сыгранная бесстрашно, ослепительно, изобретательно. Былая красавица и древняя ведьма в одном лице, кокетливая, полоумная, рассыпающаяся на глазах, но тем не менее увлекающая за собой в бездну безумия Германна (Евгений Князев). Сцена его свидания с Графиней выстроена режиссером со снайперской точностью. «Это была шутка», – говорит старуха с убийственной иронией, и вы понимаете, какой процент шутки и истины в этом признании.

Спектакль насыщен таким дерзким юмором, что все фантомные настроения, связываемые обычно с Петербургом – местом действия «Пиковой дамы», – глубоко спрятаны. Об элегантном петербургском настроении напоминают разве что изысканно-зеленоватые оттенки декораций с питерскими мостами, фрагментами домов и улиц (художник Станислав Морозов к тому же в полной мере использовал сценический круг), все варианты свинцово-серой гаммы в костюмах (художник Мария Данилова) и зеркало, сквозь которое пройти так же легко, как в фантазиях Антония Погорельского.

В «Пиковой даме» Петра Фоменко торжествует жанр увлекательной театральности, условной до предела, восхитительной до умопомрачения. Талант, помноженный на долю роскошного авантюризма, берущий то, что кажется таким простым и лежащим на поверхности, и заставляющий очевидное становиться невероятным, дал возможность Петру Фоменко еще раз поразить нас в самое сердце…

«ИГРА ЗАНИМАЕТ МЕНЯ СИЛЬНО!»

(Зарисовка 2012 года)

«Пиковая дама» Петра Фоменко в театре имени Вахтангова была одним из самых чудесных впечатлений моей театральной молодости. Посмотрев премьеру и восхитившись, я купила десяток билетов и позвала друзей. Мы до сих пор вспоминаем этот выход в театр, и впечатления наши не тускнеют. И вот, спустя почти 20 лет, я снова в партере Вахтанговского театра, – практически случайно шла мимо и купила билет. Решила вновь составить компанию друзьям. А неожиданно подарила себе дивный вечер.

Удивительно, знаешь и помнишь все – и пушкинский текст, и изящные ходы режиссера, и остроумные дополнения, рождающиеся из текста так, словно были задуманы самим Александром Сергеевичем, а смотришь, как в первый раз. Слушаешь прозу, непостижимым образом переродившуюся в пьесу, разложенную «по ролям», и наслаждаешься. Может быть, артисты после летнего отпуска соскучились по спектаклю и партнерам, публика – по своим любимцам, только по окончании было столько цветов и каждый выход героев в зал (и это весьма уместно) встречался такими горячими аплодисментами, что возникало ощущение чуть ли не премьеры.

Бесподобна и бесстрашна в роли Графини Людмила Максакова: каждый жест отточен, каждая интонация выверена, каждое слово внятно и метко долетает до публики. К тому же актриса играет и Графиню, и ее прошлое – историю молодой московской Венеры с графом Сен-Жермен (первое упоминание о магических трех картах), и немыслимое едкое, безжалостное отношение к своему персонажу. Чего только стоит бурное чихание Графини и ее знаменитое «М-м-ня!» А еще Максакова, дочь великой певицы Марии Максаковой, прекрасно поет.

Тайная недоброжелательность (Юлия Рутберг) – роль на стыке танца и драматического театра, гротескная, выразительная. Чертовски изящно летают по сцене ее стройные ноги, затянутые в черное трико, и фалды фрака, подбитые прозрачным шифоном. Она отпаивает Германна водкой после гибели Графини. Ее рот улыбается одним углом и скорбит другим. Она комментирует действие («Что делать, что делать? Делать!» – это ей отдал Фоменко одну из своих любимых вольностей в отношении пушкинского текста), переносит письма и является в некотором роде катализатором интриги. Так страшная мистическая повесть Пушкина приобретает в руках режиссера комедийные черты, оттеняется иронией и подергивается тенью петербургской меланхолии. (Когда Петр Фоменко возглавлял ленинградский Театр комедии, жизнь его складывалась в городе на Неве непросто, и он мрачно шутил: «Ленинград – моя явная недоброжелательность».)

Среди лучших изобретений авторов спектакля – костюм, символизирующий раздвоенность Германна, составленный из двух – штатской формы инженера и военного мундира с золоченым позументом и погонами (художник Мария Данилова). Таким образом, Германн Евгения Князева, с одной стороны, «глядит в Наполеоны», с другой же – не может «жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Германн пожираем страстью, азартом, честолюбием. И ему особенно дорог такой ход – сделаться любовником старой Графини. Но нужно торопиться, ведь ей 87 лет, она со дня на день умрет и унесет с собой свою тайну! (Интересно, что эта мысль реализовалась на драматической сцене задолго до того, как Ролан Пети сочинил в своем лучшем балете любовный дуэт-поединок между главными героями «Пиковой дамы».) Он готов забыть свои принципы, бессчетно повторяемые им, как заклинание: «Нет! Расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот, что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» Петр Фоменко с парадоксальной смелостью отказался от мизансцены, где в руках у Германна, угрожающего Графине, должен был быть пистолет. Она умирает не от страха смерти, а от страха жизни, открывшегося ей на пороге бездны, когда ее преследует молодой и дьявольски притягательный мужчина.

Мало кто из читателей, завороженный в юности легендой о трех картах (а именно тогда мы все читаем «Пиковую даму», и только пришедшим на спектакль Петра Фоменко дается редкий шанс погрузиться в гениальную пушкинскую повесть и насладиться ее языком в более сознательном возрасте), вдумывается в причины проигрыша Германна. В сцене игры с Чекалинским это более чем наглядно: нервный, гордый, тщеславный человек просто «обдернулся» – вытащил из колоды другую карту. Думая, что ставит против банкомета туза, он на самом деле держал в руках даму. И в гибельном восторге просто не проверил, что у него в руках, и поставил все не на ту карту.

Крушение расколотого сознания, погоня призрака Графини за обезумевшим виновником ее смерти иллюстрируется в спектакле музыкой «Грустного вальса» Сибелиуса. Режиссер взял очень петербургскую мелодию, безжалостно разорвал ее и из этих обрывков музыкальных фраз, звуков, тактов сшил собственную партитуру – фантасмагорическую музыку наваждения и безумия. Неотвратимо движется сценический круг, мелькают мостики, каналы, интерьеры дворцов, ширмы спальни, где недавно разыгралась драма. За молодым человеком устремляются призраки – Графиня без фижм и парика, во всем «блеске» своей лысой головы и усохшего тела в черном трико и Тайная недоброжелательность в цилиндре.

Это самая жуткая сцена в «Пиковой даме». В целом же спектакль вахтанговцев не страшен, он захватывает, как триллер, да еще все время подбрасывает зрителю неожиданные шутки. Такое непринужденное обращение с классиком простительно лишь человеку, который свободно плывет по волнам текста, как это умеет Петр Фоменко, один из тех, кто стоял у истоков жанра литературного театра в современном его понимании. Например: «Старая графиня сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали ее». А девушек играют старейшие и колоритнейшие вахтанговские артистки. И этим все сказано о старухе, от которой «таили смерть ее ровесниц»: «Как постарела? – отвечал рассеянно Томский. – Она лет семь как умерла».

Или момент, когда Лиза (Нонна Гришаева) начинает читать русский роман, присланный Графине племянником. С изумлением девушка осознает, что читает про себя: «Лизавета Ивановна была домашнею мученицею… она вслух читала романы и виновата была во всех ошибках автора; она сопровождала графиню в ее прогулках и отвечала за погоду и за мостовую. И вот моя жизнь! – подумала Лизавета Ивановна». Закрыв книгу, Лиза видит на обложке имя автора: «Пушкин»!

Одним движением и поворотом достигается комический эффект, когда Графиня и Лиза усаживаются в экипаж. «Графиня имела обыкновение поминутно делать в карете вопросы: кто это с нами встретился? – как зовут этот мост? – что там написано на вывеске?» И все это через нелепые паузы невпопад.

А как остроумно придумана переписка Германна с девушкой, начавшаяся со списанного из немецкого романа любовного послания, а завершившаяся вихрем цветных листков бумаги, измаранных выражением нешуточных страстей. Жаль только, что Германн «трепетал, как тигр» не от любви, а от желания проникнуть в тайну: «Деньги – вот чего алкала его душа!»

Нагнетание страсти во время дуэли за игорным столом закончилось для героя смирительной рубашкой, от которой в эпилоге его великодушно освободили дамы – Графиня и Лиза. Закольцевав композицию, режиссер показал нам бедную воспитанницу Лизу удачно вышедшей замуж и готовящейся повторить путь Графини.

Безумие, одержимость, «сильные страсти и огненное воображение», – как это притягательно для театра. И для нас. Ведь так приятно перенестись в те времена, когда было принято писать письма чернилами, сочинять романы в стихах и сходить с ума.