год 1974-й

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

год 1974-й

I

В аэропорту Миллерова я услышал, что Шолохов издавна как бы шефствует над городом Миллерово, поддерживает деловые контакты с горкомом, тепло принимает в Вешках их «ходоков», и миллеровцы ему отвечают искренней привязанностью. С кем из них ни заговори – узнаешь много любопытного.

Старожилы уверяли, что существует фотокопия первого письма писателя-депутата в правительство о необходимости строительства крупного завода металлургического оборудования и что в нем сказано: «Миллерово должен стать индустриальным центром по воспитанию кадров рабочего класса на Верхнем Дону…» А на западной окраине города, на недавно открывшейся стройплощадке этого промышленного гиганта, под мачтой с трепетным алым флагом бульдозеристы и экскаваторщики на перекуре уже слагали по живым следам легенду о том, как писатель расчищал бюрократические завалы в ведомственных дебрях, чтобы отстоять эту идею и включить ее в Генплан строек 1974 года. В горкоме партии я по-настоящему постиг масштабы этого строительства, крестным отцом которого был Михаил Александрович Шолохов.

– На 18 гектарах, – вдохновенно говорил мне первый секретарь Владлен Тихонович Логачев, – встанут возле Терновки десять огромных и светлых цехов. Свыше пятисот конструкторов, инженеров, технологов и три тысячи высококвалифицированных токарей, термистов, фрезеровщиков, программистов будут работать на заводе. Здесь поднимутся красивое административное здание, пищеблоки, электроподстанция, котельная, рядом вырастут чудесный рабочий поселок с Дворцом культуры и парком, поликлиника, школа, детские учреждения, торговый центр. Завод преобразит Миллерово, и тысячи молодых людей, ранее уходивших с Верхнего Дона на Украину или в Волгоград, получат возможность приложения своих сил почти дома.

До Вешек – полтораста километров. Но эта даль не мешает Михаилу Александровичу держать в поле зрения миллеровцев. Он частенько наведывается к ним, звонит по телефону, интересуется их заботами и думами, отечески журит и наставляет. Миллеровский сельский и окрестные районы не имеют предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции. Вынуждены в счет госпоставок перегонять скот и возить птицу на большие расстояния – на мясокомбинаты Каменска и Луганска. Потери при этом немалые.

– Шолохов посоветовал нам подсчитать, – услышал я в Миллерове, – как все эти убытки будут соотноситься к стоимости, скажем, сооружения мощного мясокомбината. Подсчитали мы и диву дались: в два-три года все затраты по такому строительству полностью окупятся. Выслушав нас, Шолохов сказал: «Вы учли потери только живого веса. А пух-перо? А щетинка и шкуры? А печенка да легкие? Вот какие это потери – миллионные! Да, друзья, об этом надо бить тревогу… И, я уверен, вас поддержат. Пишите докладную в Госплан. Если надо, я поддержу вас в верхах письмом, а потребуется – так и плечом».

В горкоме партии мне показали решение Госплана СССР: на 1975 год в Миллерове включена закладка завода по переработке молочных продуктов, а на 1976 год – строительство крупного мясокомбината..

Вешки по красоте и богатству природы, пожалуй, красивейшая станица Дона. С каждым годом Вешки растут, хорошеют, благоустраиваются, а население, как ни странно, стареет.

– Уходит из Вешек молодежь, – говорит первый секретарь райкома партии Николай Александрович Булавин. – И нечем ее удержать-приветить… Мы – далекая глубинка. В зиму и распутицу по полгода отрезаны от мира рекой.

В прошлом году в Вешках построены великолепный Дворец культуры, здания почты-телеграфа, редакции и типографии, открылась музыкальная школа, строится крупный санаторий. Преображается станица прямо на глазах.

– Все мы теперь живем мечтой широко открыть наш уголок миру, – продолжает Н.А. Булавин. – Мы бы хотели кинуть капитальный мост через Дон. Да, большой мост, который свяжет Донбасс с Поволжьем и окажет доброе влияние на преображение Вешек и всего Верхнего Дона.

Большой мост через Дон!.. Давно о нем здесь мечтают…

Николай Александрович кладет на стол два толстых тома четырехлетней переписки с Москвой, Госпланом, министерствами и ведомствами, с Ленинградом, Киевом, Николаевом, Таганрогом, Волгоградом, Уральском и другими промышленными центрами по великому множеству хозяйственных проблем. И большинство этих писем и телеграмм подписаны, а многие и написаны рукой Михаила Александровича Шолохова.

II

На провесне, в блеснувший солнцем денек, Михаил Александрович поехал поглядеть родные места. Возле хутора Волоховского, проезжая лесом, с грустью приметил его необычайную просветленность.

– Оголяют, дьяволы, землю, – с огорчением пыхнул сигаретой Шолохов. – Не думают о завтрашнем дне.

– Рубят, пожалуй, в пять-шесть раз больше, – отозвался шофер Федя, – чем подсаживают и выращивают за год!

Возле Елани обнаружились вырубки леса в запретной зоне у самого Дона. По заветным ендовам, меж озерцами, торчали толстые пни недавно вырубленных берез.

Вернулся домой озабоченный. Хотелось сразу же позвонить директору лесхоза, но подумал: «Неужели он этого не видит?!» Плохо спалось, терзала бессонница. Встал, как всегда, ни свет ни заря – в 4 утра, выпил чашку кофе. Рука зудела, тянулась к телефону. Но сам себя останавливал: «Рано еще. Пусть поспят». На балконе выкурил сигарету, полюбовался ущербным месяцем, туманом, стелившимся по Дону, вернулся к столу, к неоконченной странице рукописи и пошел по ней карандашом с яростью, вскоре перешедшей в осиянную радость. И не заметил, как часы внизу пробили пять, и шесть, и семь… Глянул в окно – идет густой и нудный дождь…

Булавину позвонил в восемь: «Здорово, сосед! Ну как твой прогноз? Черти распорядились по-своему… А ты на воскресник не собираешься? Нет?! А я думал, что ты с директором лесхоза махнул латать вырубки леса…»

Булавин ценил и любил юмор Шолохова, но тут было что-то по-серьезнее, и он не знал, что ответить. Чтобы рассеять заминку, Шолохов заговорил о семенном зерне и попросил его вместе с директором лесхоза заглянуть к десяти часам.

И вот они в кабинете писателя. Директор лесхоза Василий Федорович Переверткин раскрывает небольшую карту и с волнением рассказывает о состоянии хранимых угодий. В его речи часто слышится слово «план».

Шолохов сидит возле стола хмурый, дымит сигаретой.

– Сколько было вырубки в прошлом году?

– Двадцать шесть тысяч кубометров.

– А в этом году сколько вырубите?

– Двадцать одну тысячу.

– А какой ширины у нас запретная лесная зона вдоль русла Дона? – спросил Михаил Александрович.

– Совсем махонькая – в триста метров.

– Действительно, махонькая ленточка, – отозвался Шолохов. – И тем не менее, вы и в нее топор всадили.

– Все же ради плана, Михаил Александрович, ради плана…

– И в ендовах корчуете милые сердцу березы? – Он заговорил тихо, и собеседники переглянулись: они знали, что чем тише его голос, тем грознее может быть вывод. – А потом что? После нас – хоть потоп?

– Что вы, Михаил Александрович! Обширные посадки ведем. Сосной на пески наступаем!..

– Все это верно. – Шолохов вскинул голову, глаза его повеселели. – А не пора ли нам по-государственному все взвесить? Может, пришло время и пощадить лес, дать ему передохнуть, сил набраться?! А то чего доброго – превратим Подонье в пустыню! Лес – это богатство Родины.

Шолохов встал, снова закурил, добродушно заглянул в глаза собеседникам и на прощание сказал:

– Посоветуйтесь с народом. Подготовьте для Совмина республики деловую справку о тревожном, – он осекся и поправил себя, – о критическом состоянии лесного хозяйства. С государственных позиций докажите необходимость уменьшения плана порубок леса и обязательного расширения запретной зоны до одной тысячи метров. Подготовьте и, не мешкая, посылайте. А я тоже от себя приложу страничку во спасение леса, родников и нашего Дона…

III

Ранним майским утром, переступив порог дома писателя, я услышал скрип ступенек лестницы: со второго этажа медленно спускался Шолохов в защитной рубахе и брюках навыпуск, в домашних чувяках.

Сократовский лоб, седые вихры волос, строго подстриженные усы, пытливость серых глаз, обветренное лицо степняка и необыкновенное внутреннее обаяние…

Мы поздоровались. Он крепко пожал руку, обронил шутку в мой адрес и с какой-то грустинкой и озабоченностью во взгляде пригласил в кабинет.

Шолохов, тяжело дыша, осторожно присел у края стола, заваленного бандеролями, книгами, журналами и письмами. Потом закурил сигарету, взмахом руки разогнал облачко дыма, и в солнечном озарении на его виске обозначились трепетно пульсирующие вены, а в глазах – усталость. И я понял: Шолохов хоть и храбрился, был явно нездоров. У меня к нему имелось много научных вопросов, но я даже не раскрыл своей папки.

– Ну что, друже, у тебя нового? – улыбаясь, спросил Михаил Александрович.

– Нового много. Но я, собственно, приехал по поручению редакции «Молота»: нужен очерк о вашей депутатской деятельности.

– Ты ставишь передо мной непосильную задачу, – улыбаясь, ответил Шолохов. – Я же не умею давать интервью и не умею ничего рассказывать о себе. Как подумаю, что ты поведешь допрос, пот на лбу выступает. – И он полез в карман за платком. – Нет, нет, ты лучше сходи к Булавину, он тебе и расскажет, и покажет.

– Михаил Александрович, мне хочется услышать от вас, что самое новое появилось в районе?

– Самое новое и отрадное – два последних колхоза стали совхозами, – ответил Шолохов. – В районе – полная специализация – совхозы… Но, таманец, уговор: я тебя первый спросил, что нового? – Он лукаво улыбнулся.

Пришлось отвечать о своих разысканиях в прессе Ближнего Востока, Ирана, Индии, рассказывать о том, что из Каира, Бейрута и Дамаска романы «Тихий Дон» и «Поднятая целина» уже проникли в Йемен, Кувейт, Саудовскую Аравию. Что в Иране «Тихий Дон» переводился в тюрьме и все же пробился в свет в 1965 году. Что в Индии его романы переведены на двенадцать языков и включены в университетские программы как «шедевры социалистического реализма».

– Хватит, хватит, – замахал рукой Шолохов и из почти непроницаемого облака дыма спросил: – А письма от переводчиков имеешь?

– Пока нет, но надеюсь скоро получить.

Облачко дыма рассеялось, и я встретил строгий взгляд.

– Письма переводчиков и издателей надо иметь. Они имеют особую ценность.

– Тогда подпишите вот эти книги в дар переводчикам. – Я подал четыре книги первого тома «Тихого Дона» и одну «Донских рассказов».

Подписав книги, Шолохов подал их мне.

– Меня интересуют ваша почта и переписка хотя бы одного дня.

– Письма идут валом. Мы с Андреем не успеваем их вскрывать и читать. Но не маринуем. Устраиваем воскресники и расчищаем завалы.

Посмотрев на секретаря писателя Андрея Афанасьевича Зимовнова, заваленного бандеролями и письмами, мы рассмеялись.

– Тебя интересуют письма к депутату, – спросил Шолохов, – или вся почта за день?

– Конечно, вся.

Михаил Александрович внимательно посмотрел на меня, как будто хотел что-то возразить, вздохнул и сказал секретарю:

– Ну что ж, Андрей, покажи ему все, а я пойду. – Он попрощался и устало поднялся к себе наверх.

IV

Почта Шолохова одного дня – необычайно велика. Просмотрев ворох писем и бандеролей, могу сказать, что из них три четверти представляют собой просьбы квартирные, разыскные и литературно-консультационные.

Молодые авторы (а среди них немало и пенсионеров!) шлют Шолохову на консультацию и тетрадки стихов с экслибрисами, и двух-трехкилограммовые манускрипты в тисненых переплетах, и даже «бесценные» рукописи-«арабески».

– Но есть в почте Михаила Александровича письма и деловые, поднимающие важные вопросы жизни, есть и трогательно-вдумчивые размышления, – говорит секретарь писателя. – Вот вчера пришло письмо из Ростова от доцента РИСИ Л.В. Передельского. Письмо датировано апрелем, но штамп почты – майский, и пришло оно вчера: наверное, автор долго колебался – посылать или не посылать. Корреспондент просит «тишины над головой». Оказывается, по словам Л.В. Передельского, в Западном микрорайоне Ростова учебные вертолеты каждодневно шумят и нервируют жителей поселка. Вот он и вынужден жаловаться своему депутату.

– Шолохов читал это письмо?

– Да, еще вчера. И сказал, что оно достойно самого серьезного рассмотрения в горсовете. Учебные полеты над жилыми кварталами – недопустимы.

Волнующее письмо пришло из редакции журнала «Пограничник»: благодарят за поздравление, приглашают писателя посетить исторический корабль-музей «Аврора» и просят принять в Вешках «на час» делегацию военморов-пограничников. Вот еще одно – от учащихся 96-й средней школы ст. Муслюново Челябинской области. Они благодарят за волнующую душевность рассказа «Нахаленок» и просят «написать продолжение о дальнейшей судьбе героя Мишки». Из города Ухты Коми АССР С.Э. Клец предлагает в дар «ворох документов и материалов для нового романа»; комиссия по литературному наследию поэта М.В. Исаковского просит прислать в сборник «несколько строчек о поэте-песеннике»…

Май… День рождения писателя… Множество писем-поздравлений, искренних и дружеских. Беру одно из них:

«Дорогой Михаил Александрович!

Хочется от всей души шоферской поздравить Вас с днем рождения. Желаю Вам океан счастья, сибирского здоровья и кавказского долголетия. Спасибо Вам, хороший человек, за Человечность в полном смысле слова.

С приветом! Григорий Мартояс.

Был у вас в 1970 году гостем от рыбаков Краснодарского края. Ст. Черноерковская. Май 1974 г.».

И еще поздравления из Азова, Сочи, Москвы, Ростова, Урала, Сибири, Грузии, Украины – со всей страны.

Среди них одно меня очень взволновало, заставило еще и еще раз задуматься над магическим воздействием творчества писателя:

«Депутату Верховного Совета СССР.

Писателю Михаилу Александровичу Шолохову и его жене Марии Петровне Шолоховой.

Выполняя последнее завещание моего отца Льва Николаевича Шолохова, я посетил станицу Вешенскую с 18 по 22 мая 1974 года. В последние минуты своей жизни, 13.4.1974 г., мой отец завещал мне поклониться Вам, Михаил Александрович, и Марии Петровне и очень просил передать от нашей семьи чистосердечный, низкий семейный поклон, и от всего сердца поблагодарить глубоко любимого в нашей семье и всем народом гениального писателя нашего времени – Вас, Михаил Александрович, простого, доброго и смелого Человека, Человека с большой буквы, за вечные, неувядаемые, правдиво-народные творения, поблагодарить также верного друга-помощника Вашего жену Марию Петровну, разделяющую все Ваши беды и радости…

Валерий Шолохов.

г. Саратов».

Я смотрел на стол писателя, заваленный пакетами, письмами, бумагами, и думал: «Да, почетна и нелегка шапка – шапка Мономаха советской литературы…»

* * *

Перед отъездом вновь зашел к секретарю райкома Н.А. Булавину. Не успели обменяться приветствиями, как зазвонил телефон. Из трубки несся радостный голос:

– Великая новость, Николай Александрович! Дошло-таки письмо Шолохова о лесе! (Это говорил директор лесхоза В.Ф. Переверткин.)

– Что же там, что? – нетерпеливо спросил Булавин.

– Получен приказ Министерства лесного хозяйства о том, что отныне по всем лесам Подонья запретная неприкосновенная зона расширена до одного километра! И к нам едет комиссия министерства, чтобы изучить вопрос о снижении плана вырубки. Пожалуйста, порадуйте Михаила Александровича, и наше ему великое спасибо!

– Вот это да! – воскликнул Булавин. – Порадую обязательно. Сегодня же. – И, повесив трубку, сказал мне: – Вот что значит поддержка Шолохова!

Мое внимание привлекла ярко сверкающая голубизной небольшая открытка, лежащая на столе Николая Александровича. Поймав мой взгляд, Булавин пояснил:

– Это Михаил Александрович прислал мне из Стокгольма, – и подал ее мне.

«Шлю привет из Швеции. Беспокоюсь и тут – отсеялся ты или до сих пор мокнешь под дождем. А здесь тепло и сухо. Привет!

М. Шолохов.

4.5.1974 г. Стокгольм».

Таков Шолохов-писатель и депутат-коммунист, всегда и во всем с народом – в великом творчестве и в своей обыденной жизни. Большой Человек, всю жизнь разделяющий боль и победы своего народа, из глубин которого он вышел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.